Меня подняли на руки и, завернув во что-то, уложили поближе к костру. Знахарь поднес мне ко рту какую-то бутылочку, и я послушно сделала глоток, не ощущая вкуса.
– Ксель… – Я перевела взгляд на Рейна, который бережно держал мою ладонь в своих, словно стараясь согреть. – Прости меня… как же я себя…
– Не надо… Мне только… холодно…
– Ну, это и неудивительно – сколько крови из тебя выпили, – буркнул Родомир, возясь с чем-то у костра. – А ты спи, девонька, с рассветом постараемся донести тебя до ближайшей деревеньки…
Похоже, в лекарстве было какое-то снотворное, потому что веки стремительно наливались свинцовой тяжестью, а сама я проваливалась в глубокий сон без сновидений.
Глава 7
Солнечный лучик бесцеремонно пригрелся на моей щеке, мешая спать. Ну вот, опять мама жалюзи на окне открытыми оставила. Впрочем, как-нибудь переживу, чай, не в первый раз пытаются заставить меня вставать с утра подобным образом. А вот и ни фига – зря я, что ли, научилась спать даже под звук сверла над головой, когда у нас соседи ремонт делали? Всего-то – повернуться на другой бок…
Я зевнула и тотчас резко закрыла рот, потому что шею прострелило болью, а где-то за окном звонко и требовательно закукарекал петух. Откуда петух в городе?!
Глаза я открыла моментально и тупо уставилась в деревянный некрашеный потолок над головой, вспоминая события прошедшей ночи. Дня. И вечера, едва не перевернувшего нам с Рейном жизни. Шепот нежити, куском льда скользящий вдоль позвоночника, багровый туман в глазах Рейна, струйка моей крови на его подбородке… И видение пульсирующей нити в золотой руке.
Я машинально схватилась за шею, перебинтованную полосками мягкой ткани. Горло пересохло так, что простая попытка позвать хоть кого-нибудь откликнулась режущей болью. Ощущение, по правде говоря, не из приятных: как будто меня настигла жесточайшая простуда. Я пошевелилась и попыталась сесть. На удивление, мне это удалось, и, вцепившись пальцами в цветастое лоскутное одеяло, я осмотрелась, осторожно поворачивая корпусом.
Комната как комната, небольшая, но светлая. Оконные ставни распахнуты настежь, впуская теплый, свежий ветер и солнечный свет, легший на постель ярким пятном. Над дверным косяком висели пучки каких-то трав, наполнявшие комнату пряным ароматом высушенного сена с примесями полыни, клевера и еще чего-то, а на самом полу была расстелена полосатая дорожка. Вот наверняка под ней люк в подпол будет – по крайней мере, в старых избах такие делали. Я глубоко вздохнула и, стараясь не крутить головой без особой надобности, спустила ноги с кровати, отметив, что моя одежда куда-то делась, а на мне мешковатая льняная рубаха длиной, судя по всему, аж до пола. Э-эх, не упасть бы в такой ночнушке. Интересно, кто первый до такого одеяния додумался, а? Побью лаптем. Тем самым, что у порога валяется.
Но стоило мне только встать и пожалеть, что уцепиться не за что – все-таки в глазах моментально потемнело от резкого движения, – как дверь распахнулась и на пороге возник Родомир с извечной сумкой через плечо и с деревянным кубком в руке, над которым поднимался пар. Увидев меня, стоящую около кровати в лучах солнца, знахарь охнул и, быстренько поставив кубок на небольшой стол неподалеку от двери, подошел ко мне, подхватывая под руки.
– Девонька, чего это ты встать-то решила, а? Тебе ж еще лежать надо да отвары пить, чтобы побыстрее выздороветь, а ты по комнате ходишь!
Я попыталась ответить, но из горла вырвался только малоразборчивый хрип, а вдобавок ко всему на попытку Родомира заговорить укус на шее кольнуло острой болью, да так, что рука машинально метнулась вверх, прижаться к больному месту.
– Ну, ну, девонька. – Родомир мягко перехватил мою ладонь и аккуратно меня усадил обратно на кровать. – Сейчас я тебе один отварчик дам. Говорить сможешь, да и шея болеть поменьше будет. Правда, петь ты нескоро сможешь, да и кричать не получится пока, но хоть общаться знаками не придется. Не думаю, что ты знаешь жесты глухонемых, разве что самые распространенные, да и те неприличные.
Знахарь тепло улыбнулся и, взяв кубок со стола, протянул его мне.
– Пей, только медленно. Он горячий. И горьковатый слегка, но это терпимо, уж поверь мне. Бывает значительно хуже.
Я согласно кивнула и поднесла деревянный отполированный бокал к губам. От первого глотка резь в горле утихла, после второго спазм, стягивающий шею, прошел, а к третьему я осознала, что у напитка вкус очень крепкого чая без сахара. Я скривилась, но под чуть укоризненным взглядом Родомира мужественно допила отвар до конца. Знахарь забрал у меня опустевший бокал и поинтересовался:
– Ну как ты себя чувствуешь, девонька? Попробуй что-нибудь сказать.
– Пробую, – глухо выдала я таким жутким голосом, которым только хрипы встающих из могилы мертвецов в фильмах ужасов озвучивать. – И сколько я буду таким голоском народ пугать?
– Хорошо, что ты вообще говорить можешь, – вздохнул знахарь. – Знаешь, девонька, я пока твою рану обрабатывал, только дивился, как тебе повезло.
– Вы называете это «повезло»? – хрипло пробормотала я. Хм, а если говорить потише, то голос кажется не таким уж и жутким. Как во время сильной простуды, но хоть узнаваемо.
– Да, потому что еще толком не инициированный служитель нежити обычно разрывает горло жертве, а тебе всего лишь прокусили шею, да и то не очень сильно. По крайней мере, заживет так, что шрамов не останется. – Родомир смерил меня взглядом профессионального целителя, после которого в поликлинике бы посоветовали писать завещание. – Кстати, спутник твой около двери уже с час околачивается, все места себе не находит. Я ему строго-настрого наказал не беспокоить тебя, пока ты спишь, но сейчас, думаю, его уже можно позвать, так? Человек он. Так и не стал служителем, так что можешь не бояться. Раз уж испытание солнцем выдержал без труда – то и беспокоиться нет надобности. Не нападет.
– А я и не боюсь, – выдохнула я. – Родомир, позовите его, пожалуйста. И спасибо вам… огромное.
Знахарь ничего не ответил, только губы его растянулись в улыбке, едва-едва заметной из-за густой русой бороды, и, почти неслышно ступая по полу, вышел из комнаты, прикрыв за собой дверь. Впрочем, она вновь распахнулась почти сразу же, явив моему близорукому взору встрепанного Рейна.
По-моему, Родомир наврал на тему того, что мой друг спал этой ночью. И предыдущей, скорее всего, тоже. Потому что смертельно усталые глаза, с красноватой сеточкой лопнувших сосудиков на осунувшемся лице, с темными кругами, попросту не могли принадлежать выспавшемуся человеку. Оружия при Рейне не было, да и плащ свой он где-то оставил, а спутанные волосы спадали на плечи неровными кудрями. Но тем не менее я все равно нашла в себе силы улыбнуться. Тогда как Рейн, как мне кажется, был очень близок к тому, чтобы начать биться головой обо что-нибудь твердое. Судя по мрачному взгляду в сторону дверного проема, добротный косяк вполне подходил для этих целей.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
