это, она проявила предусмотрительность, которой я, вообще-то, от неё не ожидал, чем заработала ещё один плюсик к своей характеристике.
— Ага, а потом могут и за самих соседей взяться, — продолжил я её здравую мысль.
— Да, проблема, — она задумалась, — а ведь абы кого к ним не приставишь, звери, мало того, что дорогие, они же ещё и очень скоро станут опасными.
— И какой выход может быть из этой ситуации? — поинтересовался я.
— Нужны орки, они даже с дикими хищниками общий язык находят, — сказала она, — только вот где их взять? Они же на земли людей только в качестве пленных и попадают. А, так как дерутся они до последнего, то и в плен их попадает совсем немного.
— Тогда нам дорога на рабский рынок, — сказал я, — заодно нужно, что бы кто-то и хозяйством занимался. У нас с тобой другие задачи будут. А рутину домашнюю надо на кого-нибудь переложить.
Действительно, только на рабском рынке был шанс разыскать тех, кто нам нужен. Да и там, если признаться, шансы найти искомое были невысоки.
— А ты справишься с орком-то? — спросил я магессу.
— По идее, должна, — неуверенно ответила она, — посмотрим, — хотя есть же рабская привязка.
— Ну, тогда давай, откладывать в долгий ящик не будем, а посетим это торжище, — предложил я, — только, перед этим надо будет ещё в пару мест зайти.
— Хорошо, — согласилась девушка, — только мне надо немного подготовиться к выходу, а то, — тут она с лукавым намёком на меня посмотрела, да так, что в паху стало тесно, — растрёпанная я какая-то…
— Ну, давай, прихорашивайся, — согласился я, осознав, что если мы продолжим так переглядываться, то никуда сегодня не попадём.
Мы, после того, как вышли из дома, сначала наведались к мастеру Хефину, где обменяли весь наш лут на тринадцать золотых даллеров и пятьдесят серебрушек, причём, шкуры и зубы павших в неравной битве облачных леопардов потянули аж на 8 золотых и пятьдесят серебряных. Таким образом, после несложных вычислений, мы определили сумму, причитающуюся Эконно за лут с того рокового рейда. Его доля составила полтора даллера. Ну, и десятина со всего, которую я должен был отдать мастеру Гваллтеру, составила один даллер и тридцать серебрушек.
Их я быстро занёс представителю Братства Лутеров. Ануэн же, сказав, что её светиться не стоит, постояла за углом, пока я расшаркивался с довольным моей активностью мастером Гваллтером. Правда, я немного подпортил ему настроение, сказав, что на протяжении Седмицы Безумных Грёз и последующих тёмных дней в пустоши соваться не рискну. Мастер Гваллтер поворчал, конечно. Но я его заверил, что потом обязательно наверстаю упущенное, когда риск для жизни снизится до приемлемых величин. Засим распрощался с ним, и вышел на улицу.
На улице увидел забавную картину. Какой-то толстенький и изрядно пьяненький бюргер, всё порывался обнять Ануэн, раскрасневшуюся от праведного гнева. Приблизившись, услышал слова толстяка:
— Ну же, цыпочка, не капризничай, пойдём со мной, — тут толстяк смешно так вскинулся, видимо, пытаясь изобразить из себя знойного сердцееда, — я дам тебе целую серебрушку! Это большие деньги! Ты купишь себе что-нибудь полезное. Ну, пойдём же со мной, я так соскучился по женской ласке, — продолжил он, но уже, почему-то, ноющим голосом.
Наверное, решил, что раз дама не клюёт на большие деньги, то, может быть, она поддастся на его уговоры из сострадания.
А у Ануэн терпение, судя по подёргиваниям её пальцев, было на исходе. Это значит, вовремя я. Ещё минуты три, и она точно размажет любвеобильного толстячка тонким слоем малинового джема по мостовой. По краю, дурень, ходит.
— Сестрёнка, этот хлыщ к тебе пристаёт? — сконструировав суровую физиономию и, героическими усилиями сдерживая рвущийся наружу смех, грозно спросил я.
— Уйди, мальчик, не мешай, — махнул на меня рукой раздухарившийся бюргер, и продолжил осаду неприступной крепости, — две! Две серебрушки дам!
И тут Ануэн, таки применила магию. Не удержалась. Но, надо отдать ей должное, себя не выдала, сделала всё красиво.
С лица толстячка медленно сползла масляная похотливая улыбочка, вытесняемая выражением крайней озабоченности и недоумения. Затем в глазах неудавшегося покорителя женских сердец мелькнуло понимание, и, наконец, в них воцарилась паника. Он, схватившись руками за живот и издав страдальческий стон, скрючился и, как-то боком, и, одновременно, вприпрыжку, припустил прочь. Я и так едва удерживался от смеха, а увидев это, решил более не сопротивляться. То есть, я опять громко заржал. Ржал с наслаждением, самозабвенно, невзирая на смущённо-укоризненный взгляд магессы.
— Он меня за эту принял — все так же мило пунцовея, пояснила она.
— За какую эту? — спросил я сквозь смех, — за проститутку?
— Ты грубый, — Ануэн использовала беспроигрышную женскую тактику, переходя к беспочвенным обвинениям.
— Да, я грубый, и не женственный ни разу, — сквозь смех пробулькал я, утирая выступившие слёзы, — но ты молодец. Нашла выход. А я опасался, что ты этого героя-любовника просто в блин раскатаешь.
— Я бы с радостью, — застенчиво улыбнулась магесса, — но нельзя. Никак нельзя было. Хотя, хотелось, конечно, что и говорить, — и тоже начала посмеиваться. Видимо, моё поведение оказалось заразительным.
Посещение Эконно оставило тягостное впечатление. Он так и не оправился после полученного ранения, мало того, ему стало ещё хуже, рана воспалилась. Во время нашей с ним недолгой беседы, он, пребывая в тихой панике, поведал, что фельдшер наш, осмотрев его, объявил, что ногу, скорее всего, придётся отнять. Передавая ему его полтора золотых, я спросил его, куда же он деньги девает, на что получил ответ, что месяц назад он здорово проигрался, и, что особенно плохо, остался должен. А хозяева подпольных игорных притонов, как правило, стараются выдоить таких простофиль, как он, досуха.
Тех денег, что я ему отдал, как раз хватит, что бы погасить эту задолженность в срок, а, поскольку он рискует остаться одноногим, то велика вероятность того, что от него отстанут. Так что, я посоветовал ему срочно отдать долги, вызвав представителя кредитора на дом, так сказать. И закрыть этот вопрос навсегда.
Я решил опробовать на нём эффективность взаимодействия с Эшу. Если удастся спасти ногу Эконно, то он останется при всех своих конечностях, Эшу же получит преданного адепта. А я? Я сделаю доброе дело, и, кроме того, у меня появится понимание того, как дальше работать с ехидной астральной сущностью, коварно спаивающей гостей крепчайшим ромом.
Так что, прощаясь с Эконно, я попросил его ещё пару-тройку дней потерпеть, и ногу не отрезать, это он успеет и через неделю сделать, если что. При этом туманно намекнул на то, что может быть, ногу удастся спасти. Провожал он меня
