Джанки
У любого вампира, гитариста, пикапера и обдолбыша всегда есть старший, более опытный товарищ, который объясняет новайсу, почему нужно спать в гробу, остерегаться хмурых людей с осиновыми колами, как брать баррэ на шестом ладу и каким десертом закончить ужин, чтобы понаехавшая из провинции телка не отказала. Это, в конце концов, закон: как бы успешен ты ни был в pickup, как бы ни разбирался в отличиях рифмованного прихода от прихода, вызванного верлибрами, всегда найдется кто-то, кто играет на гитаре хоть немного лучше тебя.
Для меня таким мастером-вампиром стал Ганин. Мы познакомились с ним в том самом рекламном агентстве, где я зарабатывал две с половиной в месяц, уверовав в карьеру ждал пятницы, ходил с коллегами на бизнес-ланчи и регулярно сбегал в чайна-таун за очередной расчиткой. Хотя, когда мы с Ганиным подружились, расчитываться в чайна-тауне я временно перестал, потому что был сильно напуган эпизодом с угрожающими гоблинами из Департамента финансовых расследований.
Обычно я не знакомлюсь с людьми. Я в принципе считаю, что человек, который читает книги — в отличие от человека, который ржет при просмотре передачи «Полный писец» и веселых котиков по ящику, является полностью самодостаточной системой. Ни в ком не нуждается. Даже у тех овощей, которые живут, не отходя от ящика, есть потребность пересказывать позавчерашние анекдоты Писецкого еще кому-нибудь. А прочитанную книгу пересказывать нет нужды. Книгу в принципе невозможно пересказать.
О Ганине в нашей креативной банде говорили много. Он действительно был безумно талантлив. Гораздо более талантлив, чем это позволял бюджет Города призраков, где наши гордые владельцы китайско-тайваньского происхождения по дешевке снимали помещение под офис. Для неместных или тех, кто читает мою рукопись в 6000-м году (потому что, согласен с Булгаковым, рукописи не горят): Город призраков – заброшенное предместье на берегу Свислочи, до этого имевшее название Троицкое. Еще тридцать лет назад всю недвижимость там скупили богатые русские нефтяники, которые мечтали построить там свои «летние резиденции», приезжать в «чистый и тихий Минск» в отпуск.
Потом грянул Союз с Китаем, и Минск превратился в такой же маленький заплеванный провинциальный городок, что и Москва, о которой они еще тридцать лет назад думали, что это центр вселенной, откуда они вселенной и управляют. Поэтому их резиденции так и остались стоять заброшенными. Все, что можно украсть – украли тайцы и китайцы. Среди того, что осталось, работали мы.
Так вот, Ганин. Я так понимаю, что он успел поработать в старой Европе, то ли в Нидерландах, то ли в Германии, но ему надоело перебиваться с риса на воду, и он решил вернуться в родную сытую Россию, где было привольней, даже несмотря на то, что половина списка субстанций и не субстанций, к которым Ганин пристрастился на нищем Западе, тут находились в «красной зоне». А без субстанций его креативный аппарат ни хера не работал. Но Ганин был не тем человеком, который себе в чем-то отказывал. А потому он курил, нюхал и читал тут так же, как если бы он находился в Амстердаме. Это беднягу и сгубило.
Лично мы с Ганиным познакомились, когда нас с ним объединили в creative duo по созданию рекламного ролика для виленского гиперхрама новой религии, которая распространяется сейчас в Евросоюзе, «консьюмеристской духовности». Храм был мультибрендовым и назывался то ли Гелиополис, то ли Фивы. Ганин – дизайнер, я – копирайтер. Он, как обычно это бывает с дизайнерами, пропал куда-то на двое суток, все попытки выйти с ним на связь оказались бесполезными. Арт-директор, этнический китаец, нервничал и заходил ко мне в бокс каждые два часа и уже начал рассказ о традиционных китайских пытках. А что я мог сделать? Нет visual – нет и текста с motto. Но вот Ганин вернулся. Гордый и, похоже, обдолбанный. Но то, что он плотно сидел, было неочевидным даже для меня. Это когда вы под действием, вам постоянно кажется, что любой человек вас запалит. Но вы сами подумайте: девять из десяти человек мовы никогда не пробовали или пробовали в студенческие времена. И помнят только то, что «сильно ржали». Так вот, когда видишь художника в явном неадеквате или копирайтера на взводе, о чем в первую очередь подумаешь? Неужели, что они под движем? Нет, потому что для этого нужно самому иметь опыт движа. Нет, тут мысль у большинства возникает другая: какая творческая натура… А творческая натура стоит голышом посреди офиса и ссыт в горшок с пальмой, потому что кажется… а хрен его знает, что ему в этот момент кажется.
Так вот, Ганин прискакал ко мне, пропустил мимо ушей все угрозы от арт-директора, которые я ему пересказал, и нажал «play» на планшете. А сказал он при этом следующее: «Серый, смари, как получилось! Я заслужил медаль! Золотой медаль!» На русском языке, но с окончанием, свойственным мове![26] Тогда-то я и сказал себе: «Ага! Ганин! Вот ты и попался!». Потому что к тому времени он уже несколько раз по мелочи спалился, и я это отметил, в то время как все остальные, без опыта мовы, не обращали внимания на явные следы мова-кода в его речи.
Несколько недель назад, увидев фотку одной особо злобной медиакритикессы, которая только-только разгромила в своей колонке дизайн нового сити-лайта, он пошутил: «О, чудное фото! Дама с собачком. Собачка – слева». Он, кажется, и сам тогда вздрогнул, потому что по-русски слово звучало бы совсем иначе. Я это заметил, а остальным было насрать. Так вот, мы посмотрели ролик для гиперхрама. Вижуал был мощный. Очень мощный. Говорю же, Ганин талантливый сукин сын! Работал он в своей любимой манере ready made mixed, не дорисовывая ничего к уже до нас созданному человечеством видео. Эффект обеспечивался исключительно цветными фильтрами, монтажом и замедлением видеоряда.
На экране чередовались устаревшие духовные ритуалы. Вот хрупкий мужчина с некрасивым лицом на очень высокой ноте пел Salve Regina Антонио Вивальди в костеле. Вот над утренним городом несся из минарета азан. Вот на байрам после слов «Аллах акбар» оседала, опускаясь на колени, волна человеческого моря. Вот буддисты тхеравады наклеивали тонкую золотую жертвенную ленту на статую Будды. Не знаю, за счет чего, но подать ряд образов устаревшего служения Ганину удалось очень ярко. За несколько секунд от вида всего этого старья становилось тошно. И вот, на дне одряхлевшего христианства и сопливого хипповского буддизма, внезапно, с засветкой, проступало изображение мужчины из последнего ролика весенней коллекции Boss Hugo – серый плащ, белая рубашка, пронзительный взгляд.
Квинтэссенция нового мессианства, экстаз распознать самого себя под плащом мессии. Ему как-то удалось схватить сущность новой европейской духовности: все наши старые культуры на фоне уверенного в своей миссии мужчины-пророка Boss Hugo выглядели не то чтобы недостаточно привлекательными или недостаточно брендированными, но именно недостаточно духовными. Одного просмотра ролика хватало, чтобы понять, где сейчас живет бог. И где сейчас находится дом бога (в Гелиополисе, Вильнюс). Человек, который никогда не пробовал мову, не был бы способен создать нечто, от чего за пятьдесят секунд motion по телу пробегала дрожь.
Я никогда так не работал – на основе уже готового материала. Обычно мы садились и вместе с дизайнером вырабатывали концепцию, которую он визуализировал, а я подбирал текст. Но произведение Ганина было настолько сильным, что я забыл про любые претензии и пожелания по оптимизации нашего creative duo. К тому же дополнять это текстом явно не требовалось. Нужен был только финальный слоган. Который родился сразу же, автоматом, на волне моего восхищения. — Хорошо, – сказал я. – Текстом я бы подкрепил коннотацию с автомессианством. Тут мне хотелось его подколоть и заодно еще раз проверить. Поэтому я написал мой motto сначала по-английски: «And the Savior shall come». А потом перевел на русский, якобы со случайно ошибкой: «И придет Збавіцель». Я посмотрел ему в глаза. Он все понял и усмехнулся. Стер бэкспейсом «Збавіцель» и написал «Спаситель». Сделал это быстро, чтобы программа не успела засэйвить этого «Збавіцеля» и через сеть отправить жалобу куда нужно.
Мы еще раз посмотрели ролик вместе. Мой слоган подчеркивал его основную идею. Видеоряд же доносил до человека, который ищет бога, что бога сейчас искать надо прежде всего в бутике, а потом – в зеркале, отражающем тебя самого в рубашке из новой коллекции. Арт-директор был доволен, владельцы гиперхрама выдали нам с Ганиным спецпремию. Что бывает очень редко, потому что заказчик сейчас пошел жадный и деньги любит больше, чем людей, которые ему эти деньги помогают зарабатывать.
Что было дальше? Нет, мы не бросились друг другу в объятья, будто два престарелых гея, не побежали по ромашковым лугам вместе употреблять запрещенные тексты. Почему я не сделал первый шаг еще тогда? Потому что есть одно правило, которое за два года употребления усвоит любой наркот. Правило такое: не думай, что у тебя есть друзья. Друзей у торчка нет. Любой человек, которому ты случайно или осознанно откроешься, может завтра сдать тебя «госам», как китайский бомж ПЭТ-бутылку. Даже если он сам – наркот. И тем более, если он сам – наркот. Тем, кто подвел под срок друга – самим скостят срок. Такое вот сволочное правило. Но кто сказал, что это не сволочной мир?
