К этому вопросу вновь обращается в 24 главе своей поэмы о мудрости Екклезиаст, Бен-Сира, когда говорит, что после Падения Бог составил новый план и поделился этим секретом с неким селением в Израиле. Евреям следовало обрести мудрость через повиновение Богу и научить этому же все человечество. Они должны были низвергнуть существующий, физический мировой порядок и заменить его моральным. И вновь этому призыву мощно и парадоксально вторит еврейский еретик, Святой Павел, в начале своего драматичного Первого послания к Коринфянам, когда он цитирует Господа: «Погублю мудрость мудрецов, и разум разумных отвергну» и добавляет: «Потому что немудрое божие премудрее человеков, и немощное Божие сильнее человеков…» Но Бог избрал немудрое мира, чтобы посрамить мудрых, и немощное мира избрал Бог, чтобы посрамить сильное. И вновь, как и сквозь туманность и запутанность Иова, мы видим указание на божественное предназначение евреев свергнуть существующий порядок вещей и общепринятое его видение.
Таким образом, оказывается, что Иов находился в главном русле еврейской философии, которая теперь превратилась в мощный поток. Для превращения иудаизма в первую «религию Библии» потребовалось два столетия. До 400 г. до н.э. не было никаких намеков на канон. К 200 г. до н.э. он уже существовал. Разумеется, канон не был еще полным и окончательным. Но он уже начинал «схватываться», причем довольно быстро. У этого было несколько последствий. Во-первых, не поощрялись дополнения. Пророчества и пророки впали в немилость. В Первой Книге Маккавеев есть упоминание о «дне, когда перестали появляться пророки». Тех же, кто пытался пророчествовать, объявляли лжепророками. Когда вождем стал Симон Маккавей, то было провозглашено, что он будет таковым до тех пор, «пока не появится подлинный пророк». В Книге Захарии имеется следующая тирада, направленная против пророков: «Если кто будет прорицать, то отец его и мать его, родившие его, скажут ему: «тебе не должно жить, потому что ты ложь говоришь во имя Господа». Про прорицателей говорится, что они были «взращены в похоти». Еврейский философ Бен-Сира, писавший вскоре после 200 г. до н.э., похвалялся: «Я отолью заново доктрину прорицания и передам ее грядущим поколениям». Однако евреи не включили его в канон; не попал туда и Даниил, писавший немного позднее (ок. 168—165 гг. до н.э.). Канонизация отбила также охоту к писанию истории. Правда, она не убила полностью этой еврейской страсти. Впереди были еще крупные взлеты – например, Книги Маккавеев, работа Иосифа. Но напор спадал, и, когда в начале христианской эры канон был окончательно освящен, еврейская история, одна из славных страниц древности, остановилась на полтора тысячелетия.
Однако, если одним из результатов канонизации было сдерживание развития еврейской религиозной литературы, то другим явилось широчайшее распространение знания канонизированных текстов среди еврейского населения и существенное их воздействие на умы. Книги, которые были канонизированы, старательно копировались и распространялись, теперь стали систематически изучаться. Евреи стали превращаться в ученый народ, как того и требовало их божественное предназначение – быть пастырями народов. Возник институт, новый и совершенно революционный в истории религии: синагога – прототип церкви, капеллы, мечети – где Библию систематически читали и изучали. Вполне возможно, что подобные места существовали даже до Исхода как результат реформ Иосии; они наверняка множились в годы Исхода, когда еврейская элита лишилась своего Храма; по возвращении же, когда всякая религиозная деятельность была жестко сосредоточена в иерусалимском Храме, а провинциальные храмы и молельные места постепенно исчезли, утвердились синагоги, которые стали вкладывать в евреев ортодоксальное учение Храма, вобранное канонической Библией.
Это, в свою очередь, имело другое важное последствие. После того как священная литература была поглощена каноном, а сам канон стал изучаться систематически и централизованно, иудаизм стал намного более однородным. Причем однородность эта была с явным пуританским и фундаменталистским оттенком. В истории евреев обычно побеждали ортодоксы. Таким был Моисей, сторонник жесткого соблюдения буквы Закона, который распространил религию Яхве на другие племенные группы. Такими были и пуристы, победившие во время реформ Иосии. Такими были суровая Иудея, бескомпромиссный Израиль, которые пережили натиск империй. Сурово непреклонной была и вавилонская община, которая, вернувшись из изгнания, подчинила своей воле всех евреев, изгнав одних и склонив к конформизму других. Канон и синагога стали инструментами этого сурового пуризма, которому предстояло одержать еще много побед. Этот процесс, который многократно повторялся в еврейской истории, можно расценивать двояко: либо как жемчужину чистого иудаизма, выглядывающую из протухшей устрицы мира и всего мирского; либо как деятельность экстремистов, навязывавших остальным исключительность и фанатизм.
Но, как бы к ней ни относиться, эта ригористская тенденция в иудаизме порождала все большие проблемы как для самих евреев, так и для соседних с ними народов. При великодушном правлении персов, на долю которых в еврейских текстах приходятся одни похвалы, евреи воспрянули и началось их процветание. Ездра утверждает, что из изгнания возвратились 42 360 евреев, плюс 7337 рабов и рабынь, а также «певцов и певиц двести». В целом население возрожденной Иудеи не могло превышать 70 000 человек. Однако уже к третьему веку до н.э. население одного Иерусалима достигло 120 000. Будучи весьма религиозными и законопослушными, евреи трудились дисциплинированно и старательно. Они расселялись на территориях, граничащих с Иудеей, а именно в Галилее, Трансиордании и на побережье. Диаспора неуклонно расширялась. Евреи стали обращать других в свою веру. Тем не менее, в эпоху империй они оставались маленьким народом, бескомпромиссной религиозно-культурной группой в большом и драчливом мире.
Проблемы с самоутверждением начались с 332 г. до н.э., когда Александр Македонский раздавил Персидскую империю, как тухлое яйцо. Это было, по сути, первое вторжение европейцев в Азию. В третьем тысячелетии до н.э. и в большей части второго не существовало еще серьезного раскола между континентами: море объединяло их, сплачивая в интернациональную культурную общность. Но затем наступила варварская анархия XII-XI веков до н.э. и долгий Темный век. Когда же мир возродился к цивилизации Железного века, стало прорисовываться разделение на Восток и Запад, причем на Западе возникла одна из мощнейших культурных сил, какие знал мир: цивилизация греческого полиса, города-государства.
У греков происходил постоянный прирост населения. Создав коммерческую систему мореплавания, они насаждали свои колонии по всему Средиземноморью. Во времена Александра они продвинулись в Азию и Африку, где в дальнейшем преемники выкроили из его империи себе расползающиеся царства: Птолемей – в Египте, Селевк – в Сирии и Месопотамии и позднее Аттал – в Анатолии. С 332 до 200 г. до н.э. евреи жили под властью Птолемеев, затем – селевкидов. Новые правители внушали евреям трепет и страх. Греки обладали ужасающим (и по тем временам – абсолютным) оружием – фалангой. Они создавали все более мощную военную технику – осадные башни, огромные военные корабли, колоссальные форты. Даниил так описывает облик греческого милитаризма в еврейском восприятии: «Зверь четвертый, страшный и ужасный и весьма сильный; у него большие железные зубы; он пожирает и сокрушает, остатки же попирает ногами». Евреям было все известно о греческом милитаризме, поскольку они служили у греков наемниками, так же, как раньше служили у персов. Военное обучение начиналось у греков в гимназиуме – начальный институт образования в полисе. Но это была не единственная его функция. Главной же его целью было распространение греческой культуры; ту же цель преследовали и другие институты полиса: стадион, театр, зал-одеон, лицей, площадь-агора. Греки были превосходными архитекторами, равно как и скульпторами, поэтами, музыкантами, драматургами, философами и участниками дискуссий. Они ставили чудесные представления, были прекрасными торговцами. При них экономика была на подъеме, рос жизненный уровень. Екклезиаст клеймит страсть к богатству, которая расцвела при греческом правлении, спрашивая: «Какое благо для владеющего им?… Кто любит богатство, тому нет пользы от него». Впрочем, большинство людей считало обретение богатства большой удачей. Греческая экономика и греческая культура выглядели весьма привлекательно для менее развитых обществ Ближнего Востока, подобно тому, как в XIX веке нестерпимо соблазнительным казался Азии и Африке западный прогресс.
Итак, греческие колонисты хлынули в западную Азию и понастроили здесь своих городов. К ним потянулись местные жители, которые хотели бы разделить с ними их богатство и образ жизни. Сирия и Палестина стали районами интенсивного заселения греками и быстрой эллинизации коренного населения. Вскоре побережье оказалось полностью эллинизированным. Греческие правители щедро давали таким городам-полисам, как Тир, Сидон, Газа, Башня Стратона, Библос и Триполи, свободы и привилегии; те же, в свою очередь, создавали во внутренних районах свои города-спутники. Одним из них был Шехем, другим – Марисса (на юге); другие же (как Филадельфия-Амман и Гамаль) находились за Иорданом. Вскоре кольцо таких городов, кишащих греками и полугреками, окружило еврейскую Самарию и Иудею, к которым стали относиться как к горному, сельскохозяйственному и отсталому району. В орбите греков оказался целый ряд этаких «храмовгосударств», пережитков древности, анахронизмов, которые вот-вот должен был смыть прилив современных греческих идей и институтов.
