Елена, выпрямив спину, начала медленно и сладострастно двигаться из стороны в сторону. Ее легкое дыхание становилось все чаще, а вместе с ним увеличивалась и скорость ее плавных движений. Он обхватил ее бедра, пытаясь скоординировать их движения, но она становилась все более необузданной, рот ее приоткрылся, тело изогнулось.
Он провел пальцами левой руки между ее ног, и при первом же прикосновении она резко увеличила скорость своих телодвижений, и он с головокружительным восторгом ощутил, как начинает терять самообладание. В течение нескольких секунд, показавшихся ему минутами, она продолжала неистовствовать, а он пытался сдержать ее, не убирая при этом своей руки из ее промежности, потом она внезапно замерла, и ее тело изогнулось, как плакучая ива. Он тоже был уже на грани и, перехватив инициативу, принялся двигать бедрами, пока не достиг оргазма — именно в этот момент он приподнялся и обеими руками обхватил ее груди.
Он оставался в ней столько, сколько мог, наслаждаясь прикосновением ее груди и не сознавая, что она уже вернулась в настоящее, которое отступило на время, пока они занимались любовью. Даже после того, как он окончательно расслабился, а она легла рядом, он так и не понял, что что-то произошло. Он лежал на спине, ощущая полное удовлетворение и полагая, что она испытывает то же самое, и то, что она отвернулась от него и легла на бок, не вызвало у него никаких подозрений.
Гомер открыл дверцу полицейской машины и залез внутрь, не говоря ни слова пассажирам, сидевшим сзади.
— Так, вы двое, — обернувшись, произнес он. — Как вас зовут?
Гомер видел, что свидетели замерзли и находятся в состоянии шока, но ему было глубоко наплевать на это, так как его собственная голова держалась на волоске. Девица пыталась сдержать слезы, но у нее это плохо получалось. Когда Дэйн назвал свое имя, причем Гомеру почудилось, будто он произнес его таким тоном, словно ему уже не впервые доводилось это делать, она разразилась еще более безутешными рыданиями, так что Дэйну пришлось называть и ее имя.
— Как вы оказались в часовне?
— Мы прятались там от дождя.
— Понятно, — вздохнул Гомер с театральным видом и, выдержав паузу, устремил на них пристальный взгляд. — Ну так что? Наркотики?
— Да нет! — тут же отреагировал Дэйн. И даже Мелани решительно затрясла головой.
— Я не сказал бы, что эта часовня расположена в очень оживленном месте. А потому скажите-ка мне, что вы делали на кладбище?
Однако Дэйн решил удостовериться в том, что вопрос о наркотиках исчерпан:
— Я не принимаю наркотики и не имею к ним никакого отношения.
— Так почему же вы оказались в часовне?
Их колебания объяснили Гомеру все.
— Трахались, — устало констатировал он с видом изможденного родителя.
Дэйн выдавил из себя улыбку, в которой соединились робость и наглость, а Мелани снова начала всхлипывать.
— И как вы обнаружили труп?
— Мы его заметили, — ответил Дэйн.
Однако этот безыскусный ответ не произвел на Гомера никакого впечатления.
— Заметили? Что это значит?
Дэйн пожал плечами и произнес фразу, которая красноречиво свидетельствовала о том, что он что-то скрывает:
— Мы просто заглянули за алтарь и увидели его.
Терпение Гомера было на исходе.
— Боже милостивый, да ведь он валялся на полу среди целой горы черепков. А это означает, что вначале он находился в урне, стоявшей на алтаре. Это значит, что урну кто-то опрокинул. А у нас есть только убийца, запихавший его в урну, и вы. И не пытайтесь подсунуть мне кого-то еще. — Его интонация стала просительной. — Вы опрокинули урну и только тогда обнаружили находившийся в ней мозг?
Дэйн уже собирался опровергнуть это предположение, как Мелани, внезапно осознавшая его логичность, ответила:
— Да.
— Хорошо, — улыбаясь, проворковал Гомер и, словно вознаграждая их за честность, добавил: — Я не стану спрашивать, чем надо было заниматься для того, чтобы опрокинуть урну.
Мелани поспешно опустила глаза, но их взгляд был вполне красноречив.
— Дверь в часовню была открыта, — внезапно выпалил Дэйн.
Гомер повернулся к нему с заинтересованным видом:
— Кстати, я хотел об этом спросить. Как вы намеревались проникнуть внутрь?
— Сзади, — ответил Дэйн, внезапно попавший в струю чистосердечного признания. — Там есть окно, которое можно открыть.
— А дверь обычно заперта?
Дэйн кивнул:
— А сегодня, как вы утверждаете, она была открыта?
Дэйн снова кивнул:
— Ее кто-то выбил.
— Когда вы пришли?
— Мы уже говорили, — заявил Дэйн, решивший занять более жесткую позицию.
Это было одним из неудобств, связанных с повышением по службе. К тому моменту, когда Гомер добирался до свидетелей, они уже успевали по несколько раз ответить на все вопросы.
— Сделайте мне одолжение, — промолвил он с видом Калигулы, дававшего дружеский совет своему противнику.
— Около десяти, — ответила Мелани.
— А точнее?
— В пять минут одиннадцатого — устроит? — раздраженно произнес Дэйн.
Однако удовлетворить Гомера было не так-то просто.
— Значит, вы пришли… с какой стороны?
— С Хэддоу-стрит.
— Вы никого не встретили по дороге?
Оба почти одновременно замотали головами, однако полной синхронности им достигнуть не удалось.
— Может, вы кого-нибудь заметили на Хэддоу-стрит?
В дверь машины постучали, и из темноты возникло лицо Райта. Но если Гомер и намеревался устроить ему взбучку, он был вынужден отказаться от своего намерения, когда тот произнес с виноватым видом:
— Простите, сэр, но мне кажется, вы должны на это посмотреть.
— На что посмотреть?
Прежде чем ответить, Райт кинул взгляд на сидевшую в машине парочку:
— Мы нашли остальные части тела, сэр. В совершенно неожиданном месте.
Айзенменгер пробудился после глубокого сна, ощущая какую-то непонятную тревогу.
А через несколько секунд до него донеслись тихие, почти беззвучные всхлипывания Елены.
— О черт!
Это ругательство отличалось от всех предыдущих, регулярно выкрикиваемых Гомером, лишь тем, что было произнесено тоном почтительного благоговения.
— Ах ты черт!
Впрочем, возможно, в нем таился ужас.
Они стояли у могилы, расположенной в нескольких сотнях метров от часовни. Могила была вскрыта. Кто-то не пожалел сил на то, чтобы выкопать довольно глубокую яму. Заглянув внутрь и осветив яму фонариком, Гомер увидел полусгнившую крышку гроба, на которой лежал чистый пластиковый мешок, сквозь стенки которого просвечивала масса человеческих внутренностей.
Вокруг могилы было организовано временное освещение, обеспечивавшееся автоаккумуляторами. Словно повинуясь руке какого-то невидимого режиссера, прожектор был установлен под таким углом, что содержимое могилы и отваленный в сторону камень сверкали нестерпимым блеском.
Гомер застонал и долго смотрел внутрь, а затем повернулся к Райту с видом человека, которому открылось будущее, и это будущее сулило смерть.
— Хуже не придумаешь.
Райт уже было собрался обнадежить своего начальника, но тут увидел то, что еще не заметил Гомер, и на его смущенном лице появилось выражение глубочайшего сочувствия.
— Боюсь, что это еще не конец, — с горестным видом промолвил он.
Не успев обернуться, Гомер уже знал, что увидит, и на какое-то сюрреалистическое мгновение старший суперинтендант Колл, величественно шествовавший между надгробий и собравшихся полицейских, показался ему дьяволом, восставшим из преисподней. Пристальный испепеляющий взгляд Колла недвусмысленно свидетельствовал о том, что этот дьявол пришел по его, Гомера, душу.
— Гомер! — громогласно выкрикнул он с таким раздражением, какое могла вызвать лишь болезненная диспепсия в сочетании с пульсирующей головной болью.
Гомер с безучастным лицом сделал шаг вперед. Он сразу заметил, что всяческая деятельность вокруг тут же прекратилась и все его подчиненные образовали круг заинтересованных и предвзятых слушателей.
— Да, сэр?
Колл продолжал неудержимо приближаться и остановился прямо перед Гомером. На улице довольно сильно похолодало, и влага, содержавшаяся в его дыхании, превращалась в пар, так что казалось, будто старший суперинтендант изрыгает дым изо рта.
— Что вы еще натворили, черт бы вас побрал? — прокричал Колл.
— Совершено еще одно убийство, — как можно более нормальным голосом ответил Гомер. — Картина та же…
— Я в курсе того, что здесь произошло, идиот! И шеф констеблей тоже в курсе! А к утру об этом станет известно и журналистам! — Произнеся все это на одном дыхании, он сделал паузу, чтобы набрать воздуха для следующей филиппики. В ярком свете дуговых ламп все цвета были размыты до блеклых полутонов, но, даже несмотря на это, было видно, как от переживаний и усталости лицо Колла приняло противоестественный сероватый цвет. — Значит, вы его потеряли? Вы его отпустили, потом потеряли, и он убил еще одного бедолагу!
