как скоро приведёт к смерти. Она могла видеть и раны. Если кого-то пырнули ножом или всадили пулю, то это было просто белое пятно, сквозь которое из человека утекала сила, иногда медленно, а иногда стремительно. Только этим умением Эмбер пользовалась крайне редко, ведь, чтобы это видеть, нужно тратить свои собственные силы, а их она всегда экономила. А уж про то, чтобы кого-то лечить, и речи не шло. Хотя она могла иной раз помочь чем-то простым: утихомирить зубную боль, снять жар…
И вот сейчас она почувствовала, как внутри неё рождается какое-то тревожное чувство, не дающее ни на чём сосредоточиться, заставляющее раз за разом смотреть на этот источник боли.
О, Лучезарная! Только не здесь! Только не сейчас!
Она едва сдержала свой порыв.
Всё ведь просто: она может ему помочь. Может отвести эту мучительную боль, ослабить её. И тогда сеньор де Агилар просто захочет спать, и во сне боль уйдёт совсем.
Только зачем ей это?! Зачем помогать врагу?! Она в этом доме совсем с другой целью! А он пусть страдает и дальше, должны же эти люди тоже страдать за то, что сотворили!
Но желание помочь пришло из ниоткуда и накрыло её с головой, потому что эта боль терзала и её, мучительно и изматывающе, и отсоединиться от неё она никак не могла. Эмбер подождала, пока эрр Морис выйдет из кабинета, обернулась и посмотрела на сеньора де Агилара, который, стоя на небольшой лесенке перед шкафом, рассеянно листал какую-то книгу.
Он не впервые испытывает эту боль. И даже привык терпеть. Она видела его силу воли, с которой он сдерживался, заставляя себя разговаривать с людьми, слушать других, отдавать распоряжения… От него пахло лауданумом, видимо, он принимал его на ночь. Но Эмбер знала: от этой болезни лауданум не поможет.
Она подошла и поставила ящик на стол рядом с лесенкой, на которой он стоял, чтобы оказаться поближе и ощутить его ауру. Как она успела заметить, сам хозяин дома не обладал какими-то способностями, иначе давно бы уже понял, кто она такая. Поэтому сейчас, когда они были в кабинете вдвоём, она могла не опасаться. Эмбер посмотрела на закрытую дверь…
Крылья медленно распахнулись, превращаясь в золотое облако, и его край коснулся алого пламени над головой сеньора де Агилара.
− Голова сегодня что-то болит, − пробормотал он рассеянно, обернулся и тронул пальцем висок.
− Это, видимо, от дождей, вон, видите, опять льёт, − ответила Эмбер негромко. — Вы приехали с севера, не привыкли ещё к нашей жаре.
За окном, и правда, полило, как из ведра. Жаккарандовые деревья не соврали.
− Не в жаре дело и не в дождях, − ответил задумчиво сеньор де Агилар и посмотрел на книгу так, будто забыл, зачем вообще взял её в руки.
− А в чём же?
− Не знаю… В этом доме. В этих запахах. В проклятых цветах и воспоминаниях… наверное. Кажется, что они вонзаются тебе в голову огненным кинжалом. Но… Неважно, − он захлопнул книгу и засунул на первое свободное место на полке.
− Попробуйте втирать в виски гвоздичное масло, − ответила Эмбер. — Ещё, говорят, капустный лист помогает. Нужно его приложить ко лбу…
− Гвоздичное масло? — он обернулся и усмехнулся криво, будто услышал редкую глупость. — Уж прости, мой друг, но от этой боли не поможет ни масло, ни кашаса*, ни капуста, ни даже конский навоз. На свете нет средства от этой проклятой болезни. Спасибо моей матери − это её наследие. Когда тебя раздражает всё вокруг: люди, солнце, ветер, дождь, запахи, звуки! Всё! И иной раз доходит до того, что хочется разбежаться и удариться головой в стену, и пусть бы голова раскололась, как орех, только бы перестала болеть. Хотя… зачем я это рассказываю? Тебе этого не понять.
− Я понимаю. Моя сестра страдает головными болями. В Тиджуке есть одна женщина… она колет в тело иглы… говорят, это помогает, − осторожно произнесла Эмбер.
Зачем она это сказала?! Ой, ду-у-ура! А ну как он попросит к ней сводить?
Но сеньор де Агилар на это ничего не ответил, лишь подровнял корешки книг и покачал головой, а Эмбер увидела, как оседает золотая пыльца, словно дождь, падающий на костёр, и гасит алое пламя над его головой. И огненная пика становится всё тоньше и тоньше, и уже горит не так ярко.
− А знаешь…
Он обернулся и посмотрел на Эмбер, а потом на стол, на котором теперь уже был порядок, и добавил:
− Это странно, но мне стало как-то легче. Кажется, впервые приступ проходит… и так внезапно! Может, всё дело в тебе? Говорят, удовлетворённость результатом — тоже лекарство, − и он указал на аккуратно разложенные на столе части какого-то устройства, которое Эмбер распаковала и очистила от стружки. — Может, этот порядок меня успокоил?
− Я рад, если это так, − ответила она, спешно отводя взгляд. — Всё это было несложно, сеньор.
И зачем она это сделала?! Зачем забрала его боль?! Ох и дура же! Вот уж ни к чему ей всё это! Ох, какая же она идиотка! Ну зачем? Зачем привлекать к себе внимание?! Вместо того, чтобы наслать чуму на этот дом, она лечит его хозяина!
− Как это ни странно, но такие простые вещи, как аккуратность и пунктуальность, не в ходу в этих краях, − произнёс сеньор де Агилар, рассеянно трогая лоб рукой и будто не веря тому, что боль ушла. − А ты ведь тоже северянин, не привык, наверное, ещё к местному разгильдяйству, может, поэтому считаешь естественным такой порядок вещей. Но погоди, тут кое-чего не хватает… Странно.
В процессе разбора вещей оказалась, что часть их отсутствует, и сеньор де Агилар сразу отправил кого-то из слуг в порт — разобраться. Тот вернулся быстро, привёз бумагу и сказал, что часть коробок просто не влезла в багажное отделение, потому что там везли клетки с королевскими попугаями, и поэтому оставшийся груз отправили следующим пароходом. А на вопрос, когда же он прибудет, портовый служащий пожал плечами и ответил коротко: «mañana».
— Маньяна? — удивился вернувшийся в кабинет Морис.
− Ну, знаешь, Морис, привыкай. В этом вся Акадия одним словом! — покачал головой сеньор де Агилар, выслушав слугу.
— И что это значит? — спросил Морис.
— Маньяна? Ну, многое. Это значит: сегодня, завтра, скоро, когда-нибудь, никогда! — воскликнул сеньор де Агилар, читая бумагу. — Это ты будешь слышать здесь повсюду. А если ты чего-то ждёшь, то имей ввиду, что
