Я вызвал сатрапа Бактрианы Оксиарта и приказал ему объявить Алестрию одной из своих дочерей. Я выбрал для будущей супруги персидское имя Роксана, что значит «сияющая».
По случаю нашей свадьбы во всех завоеванных мною городах на Востоке и на Западе были устроены пышные торжества. Все народы должны были праздновать союз Александра Великого с уроженкой покоренной им Азии: этим символическим жестом царь предлагал всем последовать его примеру.
В нашем лагере праздник вышел печальным. Певцам недоставало вдохновения, танцоры не ощущали восторга. Кассандр на пир не явился, не было и Багоаса — из-за лихорадки он не покидал ложа. Персидские сатрапы касались моих золотых сандалий, целовали край платья царицы и отступали в тень. Македонские генералы повторили клятву верности. Бесцветные голоса выдавали их разочарование. Они хотели бы видеть царицей соплеменницу, чтобы она произвела на свет светловолосого и зеленоглазого принца, чтобы усмирила властолюбие супруга, и тогда он не пойдет дальше на Восток и вернет армию домой. Я смотрел в темноту, на горящие костры. Над огнем жарилось на вертелах мясо, разбрызгивая вокруг туш ароматные капельки-искры. Алестрия сидела на троне рядом со мной. Она была в темно-красном одеянии, расшитом золотыми фениксами, серебром и драгоценными камнями, с подведенными на персидский манер глазами и нарумяненными щеками. Ее черные сверкающие глаза с гордой снисходительностью взирали на царедворцев и пьяных солдат. Я скользнул рукой под накидку с бубенчиками и нашел ее руку. Наши пальцы переплелись и завели нежную беседу, гул окружающего мира стих. Я сказал Алестрии, как грущу из-за того, что вижу мир иначе, чем мои соплеменники. Македоняне сильнее греков и персов жаждали покинуть поля сражений и вернуться к родным очагам. Они не полюбили ни экзотические фрукты, ни пряную еду, ни душистые орхидеи, ни красивые, хранящие ноги в чистоте туфли. Им казалось, что они достаточно повоевали и много скопили, мысль о том, что награбленное за поход золото упростит жизнь, делала солдат слабыми. Македонянам надоели смерть и страдание.
Рука Алестрии ласкала меня, утешая: «Я возьму твои страдания. Я умру за тебя. Я отправлюсь за гобой на край света. Иди к солнцу. Не останавливайся».
«Как могу я оттолкнуть македонян?! — мысленно восклицал я. — Они избрали меня вождем, когда я был молод и не знал славы. Их шрамы хранят память о жестоких сражениях. Они помогли мне взойти на вершину. Они воевали, чтобы я стал повелителем Азии. Без них я остался бы просто Александром, сыном Филиппа».
«Не оглядывайся на прошлое, — отвечала она, — смотри в будущее. Ты — Александр, но ты и Алестрия. Все, что есть лучшего в моем теле и моей душе, все, что я пережила и переживу, необъятность моей земли, благословение поколений предков, теперь принадлежит тебе. С Алестрией ты самый могущественный человек на Земле. Я — самая счастливая женщина под небесами. Мы оставим армию, оставим рабов и пойдем к солнцу».
Я сильно сжимал ее ладонь, такую же мозолистую, жесткую и решительную, как моя.
Неожиданно охрана разметала праздничную толпу: какие-то чужеземцы явились с тайным даром для царицы. В зал внесли огромный золоченый ящик. Внутри лежал мертвец: тонкое лицо, на голове синий тюрбан с золотыми лепестками. Это был Дарий. На левой стороне груди висел кинжал с золотой рукоятью. Глаза на бескровном накрашенном лице были слегка приоткрыты. Он улыбался.
Один из незнакомцев, с головы до ног закутанный в покрывало, поднес царице глиняную табличку. Я попросил прочесть начертанные на ней знаки.
Ты прозрела истину.Ты вправе любить.Ты вольна выбирать.Выбирать — значит любить.
Я не позвал Багоаса, чтобы он удостоверил личность мертвеца. Меня больше не волновало, жив Дарий или мертв. Его тайно похоронят со всеми полагающимися почестями и ритуалами. Послание было адресовано мне. Алестрия выбрала меня. У меня больше не было соперника.
Костры погасли, начался новый день.
По лагерю мимо моего брачного шатра сновали солдаты, ведя в поводу фыркающих лошадей. Я вскочил на ноги и облачился в боевые доспехи.
Алестрия, я оставляю на тебя мой лагерь, который отныне будет зваться Городом царицы. Я поручаю тебе женщин, детей, торговцев и десятитысячный гарнизон. Я ухожу сражаться, ты присоединишься ко мне позже.
Не плачь, моя царица, утешься, Алестрия. Минуют тридцать дней, и мы снова увидим друг друга. Твой бог защитит меня от стрел врагов, мои боги отведут копья оставшихся за спиной заговорщиков. Ты моя ласточка под дождем, мой алый лавр. Жди меня, я вернусь и орошу твое тело моим соком. Наша любовь станет жизнью, и эта жизнь переживет вечность.
Я откинул полог палатки. Евнухи опустились на колени и простерлись ниц вдоль красного ковра, по которому я шел к Буцефалу. Я прыгнул в седло и обернулся в последний раз.
Алестрия стояла перед палаткой. Она казалась такой маленькой. Она плакала. Я ощутил боль. Она рванулась ко мне, она бежала — босая, беззащитная. Я послал Буцефала в галоп, чтобы не поддаться искушению и не подхватить ее в объятия.
Лошади неслись вперед, сталкиваясь боками. Копье ударялось о копье, отбивая ритм. Звучали короткие команды. Рога персов трубили начало новой, еще более жестокой войны. Утреннее солнце опалило меня своим жаром, и я на мгновение ослеп. Мне грезились армии, города и народы. Я избавился от них, чтобы жениться на царице без царства. Теперь я должен оторваться от нее, чтобы победить новые армии и покорить новые города.
Такова моя судьба.
По лугу протекал теплый ручей. Здесь, вдали от нескромных взглядов мужчин, женщины мылись, терли друг другу спину, расчесывали волосы и отдыхали на берегу, где росли незнакомые цветы. Одна из персиянок сказала, что это орхидеи. Они качали изящными листочками и смотрели на меня глазами-лепестками, касались друг друга и что-то шептали, трепетали и прятались друг за другом, чтобы понасмешничать. Алестрия сидела на плоском камне и с печалью глядела на свое отражение, а служанки поливали ее водой из золотых ковшей и охлаждали тело душистыми листьями мяты. Я знала, что она снова думает об Александре. Глядя в воду, она видела его. Я страдала из-за печали моей царицы.
Чтобы утешить повелительницу, я построила лодку. Алестрия устроилась на носу, я села на весла. Наконец-то она улыбалась. Я, Ания, гребла вниз по ручью и пела:
Бабочки — наши сестры.Потому что любят цветы.Они машут хрупкими крыльями и перелетают через горы.Они забывают о еде, дни напролет танцуя в облаках.Мы, дочери Сиберии,Мы, дочери Сиберии,У нас крепкие тела,Но такие же хрупкие крылья.Бабочка со сломанными крыльями станет мертвым листком,Амазонка, которой сломали крылья, станет блуждающей душой.Бабочка со сломанными крыльями станет мертвым листком,Амазонка, которой сломали крылья, станет блуждающей душой.
Казалось, Алестрия не слушает. Ее взгляд терялся в пустоте. Она улыбнулась облаку, и улыбка вышла глупой.
