главный архитектор ситуации снизошел только до размытого эскизного проекта, то товарищ, ответственный за детали, постарался на славу.
Глаза можно было закрыть. Сдвинуть веки, благо, усилий это требовало не особо больших. А что делать с ушами? Им-то не прикажешь заткнуться самим по себе.
Тишины вокруг не было. Не возникало ни на минуту: все время кто-то где-то крутился, озвучивая свое присутствие, хорошо хоть, чаще это происходило на периферии, а не прямо надо мной. Но и рядом частенько раздавались… Назовем это голосами.
Звенящие, шуршащие, стрекочущие, булькающие. В отдельные моменты мне даже приходила в голову шальная мысль о том, что когда-нибудь смогу научиться различать интонации местных жителей. Например, понимать, что они злятся или радуются. Но жизнь ведь состоит не из одних только эмоций, правда?
Фонетически они звучали взаимоисключаще. Все, целиком и полностью. И звучали так, что даже я со своими поверхностными знаниями, понимал: контакт невозможен. Есть вероятность кое-как зазубрить значение отдельных "фразы", но хотя бы представить, что сам сумею что-то подобное изобразить… Нет. Не в этой жизни. Гранаты у меня не той системы. То есть, голосовой аппарат.
Это могло напугать и, наверное, пугало, но всего лишь стояло в очереди за… Да, за первопричиной всего и вся.
Если я ощущаю, вижу и слышу не привычный мир, а какую-то чертовщину, значит, их со мной больше нет. Моих переводчиков. И значит, что наши вселенные как существовали, так и существуют отдельно друг от друга– вот это знание, действительно, пугало. Вместе с абсолютной беспомощностью.
И дело было не в том, что я мог лишь кататься по полу (или потолку?), теряя точки опоры быстрее, чем успевал их почувствовать. Получается пережить многое, включая утраты вполне физические, когда логика происходящего подсказывает: справишься. Будет трудно, больно, стыдно, но ничего, пройдет. Перемелется. Если все зависит только от тебя самого, шанс есть. А что делать, если ровным счетом ничего не можешь?
Я ничего не знаю об этом мире, а главное, не смогу узнать в той мере, чтобы понять: живу, а не существую. Да, конечно, есть всякие инстинкты самосохранения и все такое, но…
Ради чего бороться, терпеть лишения, совершат ежедневные подвиги? Дома смысл напрягаться вроде бы был. Формально. Традиции, устои, предрассудки опять же. А здесь?
Когда я задал себе этот простой вопрос, к беспомощности бодро и весело присоединилась бессмысленность.
Что человеку помогает строить и жить, помимо песни? Ресурсы. Материальные и не очень. Если в наличии нет золотых шахт или урановых рудников, можно попытаться обзавестись кое-чем другим, невесомым, но опутывающим иногда надежнее, чем стальные сети. Ага, связями. Правда, для того, чтобы их создавать, нужно хотя бы иметь возможность общаться и…
Беспомощность, бессмысленность, безнадежность.
Да, один раз мне уже сделали щедрый подарок, кстати говоря, наказывая беречь его, как зеницу ока. Что получилось? Не уберег. Не смог. По собственной вине, по стечению обстоятельств– какая теперь уже разница? Главное, что глупо рассчитывать на второе пришествие. Тянут и толкают, когда от тебя хотя бы ожидается польза, а когда ты в любой момент можешь потерять человеческий облик…
Это тоже было почти невыносимо, понимать, что с тобой происходит вне черепной коробки. Догадываться, какое зрелище предстает перед теми, кто находится рядом. Перед тем. Вернее, перед той.
Сначала я мог только догадываться о её присутствии, потом узнал все наверняка. Когда однажды в мои скрюченные пальцы ткнулось что-то вроде колбы или мензурки, а голос-колокольчик совершенно явственно произнес: "Пить". На чистом русском языке. Тоном, не допускающим возражений. А спустя пару секунд добавил, смешно растягивая слоги: "Лекарство".
И я подчинился.
На полном автомате кое-как донес склянку до рта и даже умудрился опрокинуть, заливая язык адской смесью валерьянки и корвалола, но тут сознание очень не вовремя прояснилось, подсказывая, что за медсестра меня посетила, и ещё толком не проглоченное лекарство бодро поперло назад.
Мысли затопил уже не страх, а кое-что гораздо худшее. Банальный стыд. Потому что вспомнилось все и сразу, начиная с первой встречи. Но если за знакомство оправдываться вроде бы не стоило, то за все остальное… Впрочем, я не успел осознать всю глубину своего морального и физического падения. Вернее, мне не позволили: цепанули за волосы, поднимая голову, и плотно прикрыли рот, не позволяя расстаться даже с каплей едкой настойки. И все бы ничего, тем более, чуть погодя странное снадобье подействовало, наконец-то отправляя меня в апатичное забытье, но…
В памяти намертво засел один момент, который, прокручиваясь снова и снова, грозил свести с ума.
Да, она заткнула мне рот.
Поцелуем.
Вернее, с её стороны это могло быть чем-то другим, например, просто первым попавшимся способом заставить меня выпить лекарство, и все-таки…
У неё очень ловкий язык. Куда ловчее, чем в том моем сне, хотя это и кажется невозможным. А ещё произошедшее могло означать… Хотелось бы, чтобы означало. Да, пожалуй. Несмотря на всю нелепость ситуации.
Но наберусь ли я хоть раз смелости, чтобы проверить одну робкую догадку? Пусть действительность перед моими глазами снова подернулась пеленой привычности, и чужие голоса говорят на языке, знакомом мне с детства, факт остается фактом: это не мой мир. И я всегда буду существовать отдельно от него. Ото всех вообще, даже если эти "все" полагают необходимым спрашивать из-за закрытой двери:
– Разрешите войти, сэр?
* * *
– Никого нет дома.
Насколько бы тихо я это не пробормотал, уверен, адъютант ясно расслышала все, до последнего звука. Вот только встречатся на белом свете одно весьма удобное качество, которым отдельные личности обладают в полной мере. Избирательная глухота, ага.
– Я вхожу, сэр.
А мне плевать. Я в домике. Накрылся с головой. Не думаю, что это одеяло, скорее какой-то чехол, но под ним темно и уютно. Пока он, конечно, не взмывает вверх парусом.
Выглядит ли блондинка на самом деле по-человечески или только притворяется, так сказать, под ретушью медузок? Думаю, на первый вариант надежды больше, чем на второй. В конце концов, тот, кто притащил меня сюда, был очень даже похож на парня с соседней улицы. Если не приглядываться. А я тогда зрение по пустякам не напрягал: думал о собственных глупостях больше, чем о чужих. Вот и вляпался, что называется. И стало бы мне это хорошим уроком на будущее, да только…
– Как скоро вы планируете вернуться к исполнению своих обязанностей, сэр?
Это даже не смешно. Какие обязанности? Бродить по огромной жестянке и делать вид, будто понимаю, что тут к чему?
– Экипаж волнуется.
А вот этого уж точно
