Михалыч аж подскочил:
– Ты чего, – говорит, – Пугаешь! Что это с тобой? Как будто за тобой черти гнались!
И ржёт, паразит. Пересмешник хренов.
– Да вода-то где? – спрашивает, глядя на мой пустой котелок.
Я только рукой в ответ махнул. Упал к костру и говорю:
– Дай закурить.
Тут уж Михалыч хохотать перестал и спрашивает, чего, мол, с тобой? Я ему и рассказал как есть. У него глаза на лоб, тебя, говорит, не было минут пять от силы, какой ад, какие черти? Ты часом не выпил ли чего там, в кустах?
О рыбалке я в ту ночь уже и думать не мог, собрались мы и домой пошли. Бабке своёй поведал я, что чертей видал, так она поверила, а как узнала, что они меня оттудова выбросили, так сказала, мол, даже чертям ты не нужон, одна я с тобой всю жизь маюсь, балагур ты старый. А вот ты мне веришь, Петруня?
Я почесал затылок:
– Ну-у, дед, чудеса ты, конечно, мне сейчас рассказал. Так сразу и не разберёшь. Может упал ты и головой ударился. Или…
– Йэххх, – сплюнул дед, – Не хотел я тебе показывать, да ладно уж. Иди сюды.
Дед Коля поманил меня во двор.
Я заинтересованно отправился за ним, воображая, что же такого он намеревается мне показать. Войдя во двор, дед прикрыл ворота, и удостоверившись, что никто не видит, начал расстегивать штаны.
– Ты чего это, дед? – опешил я.
– Ну не улице же мне свою гузку казать, – буркнул дед, – А коль ты не веришь и тебе доказательства нужны, так вот, гляди.
С этими словами дел оголил пятую точку и я увидел на дедовом поджаром полушарии чёрное пятно в форме копыта.
– Это ещё что?
– Как что? Эти-то, когда меня с аду прогоняли, так чтобы лучше летел, пенделя мне дали. Вот, десять лет уж прошло, а след так и остался. Я уж чем только не пробовал оттереть, не получается.
– М-да, – покачал я головой, не зная, что сказать.
А дед тем временем уже натянул штаны и позвал меня:
– Ну, чего стоишь, иди, работу заканчивай, да пойдём в дом. У меня уж там всё готово, ждёт, греется.
И дед многозначительно подмигнул.
Русалочье озеро
Вечерком, после баньки, весь распаренный, горячий, пахнущий душистым берёзовым веничком, и счастливый, вышел я ко двору, отдышаться на лавке. Уже смеркалось, и на небе повисла полная луна. Сладко пахло скошенной травой, сегодня только привезённой с лугов и разбросанной во дворе на просушку.
– Здорово, чаво сидишь один? – раздался знакомый голос, и из-за палисадника показался сосед, дед Коля, балагур, знавший немыслимое количество баек.
– Да вот, сижу, после баньки отдыхаю, – ответил я.
– Ну, и я, коли, с тобой посижу, моя-то нынче к сестре уехала в Сосновку, дак мне скучно одному-то в избе. И спать ещё рано.
Я подвинулся и уступил деду место на лавке.
– Да-а-а, – протянул дед, после короткой паузы, – Ночь-то кака нынче лунная. В такие вот ночи русалки любят на бережку сидеть, песни петь аль хороводы водить.
– Ну, дед ты даёшь, вроде уже не в том ты возрасте, чтобы в сказки-то верить, – усмехнулся я.
– Возраст у меня самый что ни на есть замечательный, огонь ишшо, – возразил дед, – А вот ты, видать, хоть и в деревне вырос, да только так дурнем и остался.
– Это ещё почему? – обиделся я на такие заявления.
– А потому, что знать должон, что вокруг нас много чего есть неизведанного! – и дед поднял кверху указательный палец.
– Ну ладно, – смирился я, – Русалки, так русалки. Только как же они хороводы-то водят, у них ведь хвосты?
– Ох, и дурень ты, – покачал головой дед Коля, – То не наши русалки с хвостами, а загранишны! У них там за бугром всё не по-человечески. А наши русалки, они как есть, девки. Видел я одну такую однажды.
Я уставился на деда.
– Когда ж это?
– Не торопишься, так расскажу.
– Да куда торопиться, ночь тёплая, одно удовольствие сидеть и слушать твои байки.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
– Байки не байки, а послушал бы деда, пока я жив. Вот умру и некому будет уму-разуму тебя учить.
– Брось, дед Коля, рано тебе ещё помирать. Давай лучше про русалку рассказывай, не томи.
И дед Коля начал свой рассказ.
– Было это в ту пору, когда я ещё молодой был, вот как ты. Бабку свою не знал даже тогда. Ну дело молодое-озорное, заглядывался на девок, невесту себе высматривал. Да никто не глянулся пока, так хиханьки да хаханьки одни. Ну, и пошёл я раз на охоту, отец мой меня сызмальства к этому делу приучил.
Взял ружьишко и отправился в наш лес. Далёко зашёл уже. Только никого не удалось мне в тот день подстрелить. И вот иду я, и тут слышу, поёт кто-то, хорошо так поёт, душевно.
– Вот это да, – думаю я, – Чего это девки так далёко в лес забрались? Поближе что ли им ягод не нашлось?
Пение приближается, а я не вижу никого. Остановился я и гляжу по сторонам. И тут над самой головой смех раздался. Я аж подскочил на месте.
– Что ж ты пугливой-то какой! – смеётся девичий голосок.
Я голову поднял, а на дереве, среди ветвей, девка сидит. Да стыдоба-то какая – нагишом! Вот ничегошеньки на ей нет, Петруня! Ой, мамочки, я аж растерялся. Глаза опустил, спрашиваю:
– Ты чего это тут в чём мать родила по лесу скачешь?
А она мне эдак игриво отвечает:
– Аль не нравлюсь я тебе?
Да как захохочет.
А я стою и умом-то соображаю, в какой деревне по соседству блаженные есть? В нашей-то дурачков не водилось. А девка явно малость того, и издалёка прийти сюда не могла, значит где-то рядом живёт.
– Вот, – думаю, – Нарвался же. Теперь вошкайся с ней, выясняй откуда она, да провожай до дома. Не бросать же её тут посреди леса.
А она всё сидит, хохочет – ну как есть блаженная. А сама красивая такая, я ж успел разглядеть-то, тогда ещё глаза востры были – волосы у ей длинные, ниже пят, глаза светлые, голубые вроде, стройная, только бледная больно уж, вся белая, как снег.
Кричу ей:
– Спускайся, я тебе свою куртку дам, до деревни провожу. Где живёшь ты?
– Тут и живу, на озере лесном, – отвечает.
Вот дурёха.
Гляжу, не спускается. А, ну тебя, думаю, что мне век тут стоять?
Развернулся и зашагал прочь.
А она кричит вслед:
– Погоди, оставайся со мной!
– Простите, – говорю, – Барышня, не могу я в лесу жить нагишом.
– Ну, – отвечает она мне каким-то другим нехорошим голосом, – Сам не хочешь оставаться со мной, так я заставлю!
Оглянулся я назад, сказать ей, чтоб не дурила и спускалась с дерева, и тут такое вижу…
– Что? – спросил я в нетерпении, думая услышать продолжение о том, как дед с той девкой всё же познакомился.
– Ой, Петруня, такое я увидел, что после в лес год ходить боялся. Повернулся я, а лицо у девки всё синюшное сделалось, глаза серые, мутные, что у рыбы мёртвой, оскалилась она и хохочет. Да это ещё пол беды, вот после того, что потом началось и бросился я бежать, сломя голову, не разбирая дороги и бежал, пока до деревни не добежал, там у Васькиной избы и свалился наземь без сознанья.
– Что за ещё половина беды-то, дед?
– Та девка принялась по деревьям скакать – с дерева на дерево, с дерева на дерево. Знаешь, вот как обезьян по телевизору кажут, только ведь тогда мы тех обезьян не видели и знать не знали, что так можно. А деревья причём не близко стояли, там навроде круглой полянки было, так вот, девка та через всю поляну перелетала. Бог знает как я тогда убежать сумел? Может она к месту своему привязана, и далёко не может уходить, этого не знаю.
– Так может то ведьма была? – спросил я.
– Нет, Петруня, русалка это была, это точно. По лицу её я понял. Это лицо утопленницы было. Так то вот. А ты говоришь с хвостами, с хвостами…
