Дышать тяжело. Двигаться лень. Мы медленно целуемся. Я запускаю пальцы в причёску Ди, превращая её в хаос.
— Завтра…
— Что будет завтра? — спрашивает Ди.
— Узнаешь, — отвечаю хрипло. — Хочу для нас особенное уто. Особенный день, вечер. Хочу тебя навсегда…
Глава 20
Диана
— Тебе снова приснился плохой сон.
Тёплые, горячие ладони баюкают, разрывая паутину кошмара. Я трусь о шероховатые, мозолистые ладони щекой.
— Нет никаких кошмаров.
— Ди, тебе снятся кошмары. Вот уже несколько ночей. Чего ты боишься?
— Ничего.
Немного придя в себя, я перебираюсь на подушку, заставляя себя покинуть тугие объятия, в которых уютно и тепло. Силой отрываю.
— Не надо так, Ди. Я по-настоящему хочу помочь. Не закрывайся… — просит Хан.
Внезапно я хватаю его за ладонь и утягиваю на кровать.
— Останься. Только не приставай.
— Последнего не обещаю, — говорит с улыбкой и ложится рядом с готовностью распахивая руки. — Но постараюсь. На правах друга. Защитника.
— Друг, у которого на меня стоит, — шепчу в горячую грудь, задев бедром его напряжённый член.
— Не дразни, вредина. Я ведь своему причиндалу не хозяин. Захочет — возьмёт своё.
— С чего вдруг я — твоя?
— Моя. Я стал твоим первым и буду последним.
От этого заявления я теряю возможность говорить на несколько минут.
— Однако…
В ответ Хан довольно ухмыляется.
— Этому не бывать. Это невозможно! — боюсь поверить. Чтобы потом не было мучительно больно.
— Возможно. Я решу вопрос с браком, — обещает Хан. — Дай мне время?
— Нет. Ничего обещать не стану… Сколько нам ночей вместе провести осталось? Припомни…
— Не хочу считать. Не хочу думать. Только тебя себе хочу.
— Напрокат?
— Навсегда… — целует волосы. — Кошмаров сегодня не будет. Спи, маленькая.
— Ты будешь и мои сны охранять?
— Особенно, твои сны.
— Иногда ты бываешь очень милым, а иногда я ненавижу тебя так сильно, что пристрелить хочется.
— У тебя, небось, прицел фиговый, — говорит с вызовом.
— Не буду отрицать, давно не была на стрельбище. Папа в последнее время сильно сдал, и мне стало не до развлечений.
— Жаль Клима. Хороший был мужик. Хотя, будь он жив, я бы точно остался без яиц. За тебя он был готов на всё. Ты — его смысл жизни…
— Зачем ты поднимаешь эту тему? — спрашиваю со слезами.
— Родных терять тяжело. Всегда должен быть тот, с кем ты можешь поговорить о потере.
— С кем ты говоришь о смерти брата?
— С его женой. То есть, с вдовой, с его детьми. Они должны знать и помнить, кто был их отец. Мой брат Карим сам виноват в трагической гибели. Он пошёл против людей, которых лучше не злить.
— Прямо как я…
— Нет, маленькая. Ты своевременно попросила о помощи, не утаив ничего. Я вмешался и поставил на место ублюдков. А Карим… Карим завлёк меня в свои криминальные дела обманом. Это ему не помогло. Карима пристрелили, когда меня не было рядом… Он виноват, но я всё равно люблю его безмерно. И ты тоже любишь своего отца. Он всегда будет рядом, с тобой, в твоём сердце. Пока ты помнишь его…
— Пока помню? Да ты издеваешься! Как его можно забыть?! Он же повсюду, в каждом моём дне, в каждой мелочи. Даже в тебе…
— Ты можешь поплакать, если хочется.
— И окончательно расклеиться…
— Твои кошмары, — перебивает Темирхан. — Они об отце?
— Как ты узнал?!
— Сегодня ты звала его. Я не хотел подслушивать. Но ты была громкой и плакала, — снова проводит пальцем по щеке. — Ты можешь мне доверять, Ди. Сколько ещё раз нужно повторить это?
— Да, ты прав. Мне снился кошмар о папе. Он как-то рассказывал мне, что его во время взрыва в воронку откинуло и землёй засыпало.
— Было такое, — кивает Темирхан.
Он устраивает губы в изгибе шеи и плеча, ведёт ими нежно-нежно и одновременно горячо, вызывая приятные мурашки.
— Клим в чём-то перегнул палку с откровениями. Я так считаю. Тебе ни к чему знать о мужских делах. Об опасности и прочем. Теперь вот тебе кошмары снятся. Был бы Клим жив, я бы ему всё высказал, — грозит Хан и целует взасос мою шею.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Эй, не смей ставить на мне засосы!
В ответ он лишь крепче прижимается алчным ртом.
— Чтобы знали, что ты мне принадлежишь! — грозит неизвестно кому, отстранившись, и добавляет. — А то ты уже кому-то снова глазки строишь! Некому Хохлову…
— Или он мне строит глазки? — говорю безразличным тоном.
Но я дико рада, что Хан заметил внимание Хохлова к моей персоне и даже капельку ревнует.
— Осторожнее с этим. Я и убить могу, — говорит ровным тоном. — И останется бывшая жена Хохлова без алиментов на дочку.
— Он был женат? Уже?
— За те три года, что тебя не было в России, Хохлов уже был женат и дочка есть. У него сейчас новая невеста имеется. Говорю же, кобелина. Везде успевает. Но специалист хороший. Так что, заигрывая с ним, ты, Диана, ставишь под удар и его жизнь, и жизнь его дочери, и даже урон моей конторе нанесёшь. Вот такая ты взрывная…
— Оружие массового поражения. Фиг с ним, с Хохловым! — хихикаю. Но потом за миг становлюсь серьёзной. — Кое в чём я с тобой не согласна. Папа мне многое рассказывал, я не всё понимала, конечно, но зато знала, какой он человек. Кошмар снился не о военном прошлом папы, он был о другом. Мне снова приснилось, что я его похоронила, а он жив, очнулся и его засыпает землёй…
По телу бегут мурашки от своих же слов. Снова переживаю моменты кошмара, но на этот раз, находясь в объятиях Хана, понимаю чётко, что это был лишь плохой сон.
— Ещё один эффект дурной выходки Клима. Подстава с фальшивой смертью. Но ты же знаешь, что он мёртв.
— Конечно, знаю. Но я так надеялась, что это очередная игра. Жаль, что на этот раз папа не играл, но был честен в смерти.
— Очень жаль, Ди. А теперь спи, крошка…
* * *
Ранним утром меня будят прекрасные ощущения.
Сначала становится чуть прохладно, кожа покрывается мурашками. Но потом откуда-то приходит жар, неподдающийся контролю.
Сверху — жарко. Снизу — чуть прохладно. Настойчивые, но осторожные движения.
Мои бёдра настойчиво разводят в стороны.
И только потом я окончательно просыпаюсь.
Пытаюсь сесть на кровати, но большая, горячая ладонь вынуждает меня опуститься обратно.
— Лежи, Ди…
Голос Хана. Низкий, хриплый, сильный голос.
— Хан, что ты делаешь?!
Он укладывает меня поудобнее. Поудобнее — это значит, широко-широко развести мои бёдра в стороны. Открывая целиком своему жадному взгляду.
Хочется закрыться.
Я опускаю ладонь. Хан мгновенно отбивает её щелчком пальцев.
— В прятки мы играть не будем.
— А во что будем играть? — спрашиваю шёпотом.
— В гляделки, — подмигивает и смотрит…
На меня.
Но не на лицо.
Прямиком между ног.
Я, к стыду своему, сильно впечатлена его видом — широкие, обнажённые плечи, тёмная макушку головы, опускающаяся всё ниже и ниже…
Хан между моих ног.
Он точно хочет сделать что-то.
Неприличное. Непристойное. Жутко горячее и… любимое мной.
Я всего однажды чувствовала его ласки на себе, и потом много-много раз прокручивала это в своей голове, вспоминала. Фантазировала.
О да, его губы между моих ног, умелый язык, возбуждающе рисующий круги вокруг дырочки… Это моя любимая фантазия, от которой я мгновенно становлюсь влажной.
Как сейчас.
О боже, а ему видно… всё-всё-всё.
— Какая же ты красивая… Я обещал тебе, помнишь? Слизывать десерт…
Хан медленно и трепетно проводит подушечкой большого пальца у меня между ног. Он прикасается к клитору, едва ощутимо. Но меня уже покалывает и простреливает в позвоночник ярким возбуждением.
Хан скользит пальцем ниже.
— Я хочу его. Твой десерт… Вылизать.
Я начинаю гореть от макушки до самых пят.
Мне нравится смотреть на него и в то же время я боюсь, что если ещё раз взгляну на этого могучего мужчину, обещающего мне оральные ласки, соблазняющего откровенно-пошлыми разговорчиками, то я сойду с ума.
