— Это же блеф! Он не купится!
— Купится. Скажи, что пришлось импровизировать и удирать от погони. Даже не соврёшь в чём-то!
Мужчина вытаскивает дрожащими пальцами телефон и говорит всё в точности так, как я и сказал.
Прислушиваюсь к ответам Коваля. Он зол, но спустя две минуты прений по телефону соглашается подождать. Но только за риск отказывается платить требуемую цену.
Торгуется.
Может, это и к лучшему, так правдоподобнее.
— Теперь что? — спрашивает наёмник, когда разговор кончился.
— Теперь ты ляжешь на дно. Дальше я сам. И помни, если пикнешь хоть слово Ковалю, предупредишь его, ты труп. Но перед этим я над тобой потружусь, и ты будешь жалеть, что родился. Очень долго и мучительно жалеть…
— Я понял, — выдаёт испуганно и убирается прочь.
После этого я подхожу к покорёженной машине Люськи. Тимур пристёгнут к детскому кресла и ревёт громко, взахлёб.
На лбу сынишки выскочила огромная шишка. В остальном он, кажется, цел. Я осматриваю его осторожно и крепко прижимаю к груди. Тимур в ответ хватается за меня ручонками и захлёбывается в истошном рёве.
Сердце сто раз сжимается за секунду, так хочется унять его боль и забрать страх.
С лёгким стоном Люська приходит в себя. Ей повезло меньше — всё лицо в лепёшку разбито. Но мне кажется этого мало.
Хочется её прямиком здесь, на стройке, в мусорной яме живьём закопать за то, что хотела предать и подвергла жизнь сына опасности!
Сажусь за руль, чтобы отвезти Тимура в больницу, на обследование.
— Хан… — жалобно начинает Люська.
— Заткнись. Я знаю, что ты за моей спиной с Ковалем хотела сговориться. О чём?!
— Я…
— Головка от часов Заря. Говори! Иначе я тебя в бетон закатаю. Никто не найдёт…
— Я хотела Ковалю рассказать, где ты живёшь и что ты интрижку с Самарской замутил… — икает от страха.
— Дура тупая! Чего добилась?! Сын пострадал! А за предательство… ответить придётся. Как только Тимура осмотрят, я с тобой разберусь, падла, — говорю спокойным, тихим тоном, чтобы сына ещё больше криками не напугать.
Но видит бог, мне сдерживаться тяжело!
Поэтому сосредотачиваюсь на дороге и отвожу Тимура в больницу, передав на руки врачей, чтобы осмотрели и сделали все необходимые снимки. Люська маячит в коридоре, беспрестанно ходя из одного конца в другой.
Меня раздражает её мельтешение, отворачиваюсь в сторону, чтобы не раззадоривать себя ещё больше. Отвлекаюсь на другие проблемы. Сначала звоню, чтобы за Ди хорошенько присмотрели.
Мне докладывают, что она уехала из моей квартиры, почти сразу же за мной и вернулась в дом отца. Но эта новость не стала неожиданностью, я предполагал, что Диана так поступит.
Приказываю выставить охрану кругом, пусть наблюдают за ней. На всякий случай. Пока я с Ковалем не разобрался.
На этот раз уже игры окончены, и переговоров не будет. Набираю номер Бекетова, зная, что он ещё в городе.
— Есть работа по твоей специальности. Убрать человека.
— Кого? — спрашивает лениво.
— Коваля.
— Принято. Как сделать? Шумно или тихо?
— Пусть никто не узнает, что за этим стою я. Пусть выглядит как несчастный случай.
— Я подумаю, что можно сделать.
— Не думай, а сделай как можно быстрее.
— Есть срочность?
— Есть. Он хотел моего сына выкрасть! Я обставил всё так, словно ему это удалось. Двое суток относительной тишины есть. За это время ты должен убрать его.
— За срочность придётся хорошо доплатить.
— Деньги значения не имеют! Уберёшь его за сутки, я тебе сверх требуемой суммы заплачу.
За покушением стоит Коваль. Он не побоялся попробовать свести счёты единожды, значит, он будет пытаться снова и снова.
Снова возникает угроза для жизни Дианы. Я хотел решить вопрос без пролития лишней крови, но не получилось…
Теперь Ковалю недолго ходить в живых.
* * *
Спустя несколько часов врач вызывает меня на разговор, о состоянии Тимура.
Мне не нравится выражение лица врача, ведь если бы проблем не было, они сразу же отпустили Тимура и не было нужды в дополнительных беседах.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Шестое чувство подсказывает, что речь пойдёт не о простых рекомендациях, но о гораздо более серьёзных вещах.
Я не ошибся.
Слова врача повергли меня в шок. При обследовании Тимура у него в мозгу нашли небольшое затемнение.
Подозрение на опухоль.
Я дал согласие на множество дополнительных обследований.
Это означало лишь то, что до выяснения всех обстоятельств Тимур останется в больнице.
* * *
Двое суток проходят в режиме ожидания. Гипнотизирую взглядом телефон, жду звонка от врача и боюсь услышать плохой диагноз.
Сигареты исчезают со скоростью света. Не успеваю начать одну пачку, как вскоре она оказывается опустошённой и смятой, выброшенной в урну. На её место приходит другая и так по кругу.
Нет ничего хуже, чем ждать и догонять. Я эпично проваливаюсь в обоих случаях. Терпение даёт трещину, не нахожу себе места, тревожась за сына.
Дети меняют людей.
До появления Тимурки в моей жизни я и подозревал, как много места в моём сердце. Но потом я почувствовал прикосновение крохотных пальчиков к своему здоровенному кулаку, вдохнул сладкий, родной запах и ощутил желание жить, выкарабкиваться из любых проблем.
Ради сына я был готов сдвигать горы…
В какой-то период Тимур стал смыслом моей жизни, осью, за которую я держался мысленно. Теперь ему грозит опасность, а я ничего не могу поделать.
Только ждать…
Звонок врача заставляет подскочить с места и мчаться в больницу.
За мной слышится перестук каблуков. Супруга старается поспеть за моим размашистым шагом. Прошедшие двое суток Люська провела в доме, стараясь не выходить из комнаты и не попадаться мне на глаза.
Я первым достигаю кабинета, едва не сбиваю врача с ног напором и требовательным взглядом. К его чести, он остаётся стоять на месте, даже не шелохнувшись. Вроде сухой мужичок, но духом крепкий.
— Что с сыном? Что с моим Тимуром? — спрашиваю, даже забыв поздороваться.
— Я просмотрел все снимки и анализы, проконсультировался с ведущими специалистами. Мы пришли к выводу, что крохотное затемнение — это доброкачественное образование. Операбельное.
— Вы пришли к выводу. Проконсультировались. Это уже конкретно? — морщусь.
— Не хочется быть циничным, но автомобильная авария в данном, конкретном случае была только к счастью. Потому что мы вовремя обнаружили изъян и сможем без проблем прооперировать вашего сына. Если вы дадите согласие на операцию.
— Это рак? Рак мозга? — словно просыпается Люська, вставляя свои несколько слов.
— Нет. Это не рак. И никогда им не станет, если вовремя принять меры. Повторюсь, в наше время редко удаётся обнаружить подобные образования на ранних стадиях и ликвидировать их без последствий. Обычно пациенты приходят уже с симптомами, а это означает запущенную стадию.
— Значит, рака не будет? Вы гарантируете? Вы, между прочим, за жизнь нашего сына головой отвечаете! Хан, скажи ему! — грозит Люська.
— Извините. Она нервничает… Поговорим в кабинете?
Врач согласно кивает.
— А ты посиди, возьми себе кофе в автомате. Я сам всё решу, — бросаю Люське, лишь бы она мне перед глазами не мелькала.
— Я не пью кофе. Там кофеин и от кофе зубы желтеют! — морщится Люся. — Это не автомат кофе, это убогое недоразумение! Варит дешёвую бурду.
— А раньше ты едва ли чифирила, — бросаю вскользь. — Ладно, не хочешь пить кофе? Не пей. Здесь будь!
Вхожу в кабинет за врачом и ещё раз выслушиваю его речь: он повторяет диагноз, показывает снимки, в которых я ни черта не смыслю. Из всех слов, что говорил врач, до меня дошло лишь одно: болезнь минует сына, если вовремя принять меры.
Согласно киваю.
— Да, давайте. Что можете сказать конкретного по срокам и требованиям?
— Необходимо только ваше согласие. Сегодня начнём готовить вашего сына к операции — лёгкая диета и покой. Завтра приступим. К нашим услугам высококлассные специалисты и развитое медицинское оборудование.
