К изолированному поселению вели дороги, которые быстро выросли из-за нужд населения. Путешествуя по одной из них, Донахью и Алата натолкнулись на дикого зверя, из тех, что бродят по полям. Большая часть местной фауны погибла во время ужасной войны. Горстка выживших, очевидно, сильно пострадала, потому что лишь очень малое число особей выжило столетия назад. Численность же рода кошачьих выросла под влиянием колдовства древних даже больше, чем численность других животных, и неожиданный дисбаланс между хищниками и дичью превратил большинство кошек в каннибалов, иначе им грозила бы смерть от голода.
Когда Донахью с Алатой шли по древней дороге, на Рыжебородого напала рысь. Он быстро убил ее дубинкой, но раньше она полоснула когтями ему по лицу. Рана была поверхностная, но, хоть Рыжебородый и протестовал, Алата настояла на том, чтобы осмотреть ее. Она набрала чистой воды из ближайшего ручейка, и через мгновение ее пальцы проворно работали над царапинами, вымывая и перевязывая их. Алата оказалась рядом с Донахью, и он не разорвал ее одежды, не изнасиловал ее тут же на месте. Когда Алата последний раз коснулась его, он притворился, что ему неудобно, и резко дернул рукой.
Та скользнула по груди женщины и задержалась на мягкой плоти на несколько секунд, прежде чем Рыжебородый отдернул ее. Если даже Алата и заметила, что рука Урода дернулась не от боли, а по другой причине, то виду не подала, лишь работать стала быстрее.
Потом, закончив с раной, она быстро сделала шаг назад.
— Как себя теперь чувствуешь? — спросила она.
— Отлично. Я и раньше говорил тебе, что не нужно таких усилий. Рет! Я выжил после многих ран, которые были намного хуже, чем эта!
— Мечи обычно совершенно чистые, — ответила она. — А когти рыси — нет. Большинство из кошек питается падалью.
— Так что?
— Они любят пищу с душком.
— Не понимаю, — пожал плечами Рыжебородый.
— Они не едят добычу, которую убивают, сразу. В зависимости от породы кот или закапывает мясо в землю, или затаскивает на дерево и заталкивает труп своей жертвы меж ветвей. Потом он оставляет добычу, на срок где-то от пяти дней до двух недель. Когда пища становится с душком… то есть сгниет достаточно, чтобы отвечать вкусу, кошка возвращается за ней.
— Какое все это имеет отношение ко мне? — спросил Рыжебородый.
— Мясо гнилое, испорченное. Кошка раздирает его когтями, пока не оторвет кусок достаточно маленький, чтобы разорвать зубами. Кусочки плоти застревают у нее между когтей и гниют дальше, так что через пару недель они могут заменить отравленные стрелы. Если бы я не промыла тебе рану, какая-нибудь крошка с когтей, без сомнения, могла бы занести инфекцию, а та, попав в кровь, убила бы тебя. Это ответ на твой вопрос?
— Думаю, ты спасла мне жизнь.
— Ты можешь отблагодарить меня, держа руки подальше от моего тела, — ответила Алата. Ее темные глаза сверкнули в лучах солнца. — Иначе в следующий раз я оставлю тебя тут умирать.
— Не знаю, о чем ты говоришь, — сказал Рыжебородый.
— Ты отлично знаешь, о чем я говорю, — бросила она через плечо. — Только проследи, чтобы этого больше не случилось.
— Этого не будет… пока мы не поженимся. Тогда твое тело станет принадлежать мне. Хочешь послушать о том, что я сделаю с ним?
— Нет, — холодно сказала она.
— Тебе это может понравиться.
— Меня мало заботит, что ты станешь делать со мной, убийца. Я совершила политическую сделку, меня тошнит от нее, но никогда, даже на мгновение не требуй и не жди, что мне это понравится.
— Мы еще посмотрим, — усмехнулся Рыжебородый, напрягшись, и зашагал дальше по дороге. Алата последовала за ним, и они молча шли бок о бок остаток дня. Они устроили лагерь на берегу ручья и возобновили путешествие только после восхода солнца.
Донахью чувствовал себя хорошо. Был не веселым, но более здоровым и находился в лучшей форме, чем за последние годы. Он не пил ничего крепче воды, с тех пор как повел армию в Туннели, и столько же времени прошло с тех пор, как он курил трубку или сигару, или, прибавил Донахью, мысленно поморщившись, спал с женщиной. Он потерял все три удовольствия: питье, курение и особенно женщин, но обнаружил, что теперь обладает значительно большим запасом жизненных сил, и его вечный кашель по утрам прошел. Да, он стал здоровее, и нельзя было сказать, что он такой уж несчастный.
И в других отношениях он тоже изменился. Не то чтобы теперь он питал сострадание к другим существам, но он старался, чтобы Алате было удобно, отчасти потому что надеялся устроить с ее помощью свое будущее, отчасти по причинам, которые не понимал и никогда не смог бы полностью понять. Еще у Донахью появилась склонность размышлять, чего раньше за ним не водилось. Его разум, обычно бездействующий, кроме тех редких случаев, когда он начинал функционировать на примитивном уровне, сейчас был постоянно переполнен мыслями. Не глубокими философскими вопросами и ответами, потому что Урод никогда не задумывался о таких вещах. Донахью обдумывал как убить Гарета Кола, и даже нарисовал мысленную картину или две о том, как сотрет в порошок Ступицу, после того как уничтожит Крастона и Рислера.
Вот о чем думал он, молча вышагивая по пустынной дороге. Его молчание с благодарностью принималось Алатой Дрейк. Почему-то любой их разговор заканчивался или проклятиями Рыжебородого в адрес Гарета Кола, или радостными мечтами о предстоящей первой брачной ночи. И то и другое было в равной мере неприятно Алате, и чем меньше они говорили, тем больше это ей нравилось. Больше она не боялась Рыжебородого, но намеренно избегала общения с ним и собиралась так вести себя как можно дольше. Она чувствовала определенную симпатию к Донахью, симпатию, граничащую с жалостью, с того времени как поняла, каким ужасным адом была его жизнь в Туннелях Гарета Кола. «Но, — мысленно прибавляла она, — жалость всего мира не сможет искупить ужасные преступления, которые Донахью совершил против Нормалов». И особенно против одного Нормала много лет назад, когда Алата по детской своей глупости верила, что мир столь же невинен, как и она сама.
К тому времени, как они добрались до Кингстона, рана Донахью зажила, и он вошел в город, чувствуя себя совершенно здоровым и полным сил. Никто не обращал на него и Алату внимания. Скоро Донахью понял, что Кингстон стал для купцов перевалочным пунктом, расположенным между Ступицей и более южными городами. Беглецы отправились в меблированные комнаты, где Донахью снял простую комнату. Алата просидела на стуле всю ночь, отказавшись присоединиться к нему в постели. После краткого спора Рыжебородый пожал плечами, отвернулся и через мгновение захрапел.
