Тем временем я крался по темным улицам пугающего своей темнотой города. Я должен был убедиться, что в моем кабинете не осталось ничего, что утром могло бы попасть в руки победителей. Я распахнул дверь. Полная тьма — освещение больше не работало. Ничто не работало. Спичек с собой у меня тоже не было, поэтому я был вынужден на ощупь пробираться сквозь непроницаемый мрак.
Послышался шорох. Нет, это лишь плод моего воспаленного воображения. Я поднялся вверх на несколько ступеней. Нет, действительно кто-то крадется.
Боже мой, неужели у меня мания преследования? Мне показалось, что наверху кто-то был.
Точно, скрипнули ступени.
Или нет?
Или они скрипят подо мной?
Черт побери! Мой кабинет расположен на четвертом этаже. Если сегодня ночью здесь кого-нибудь убьют, то об этом никогда не узнают. Прежние правители вот-вот покинут город, а новые прибудут только утром, За это время можно, если потребуется, избавиться от сотни трупов.
Что со мной?
Я никогда так не нервничал. Чувство страха было мне почти незнакомо. На протяжении своей карьеры я побывал в стольких передрягах! Я замер, И вдруг!
Что-то зашуршало!
Если бы я мог разглядеть!
Пойду назад.
Но результат будет тот же, Если я поверну на полпути, то покажу…
Неожиданно ко мне метнулась тень, и кто-то схватил меня за горло. Защищаясь, я отбросил его. Темноту разрезал луч электрического фонарика. Я выхватил его из рук противника и попытался ослепить нападавшего ярким светом.
В нем я узнал матроса Фильку. Мне было известно, что ЧК поручила ему убить меня.
Его рука потянулась к боковому карману, но я был быстрее. Застрелив его, я помчался на корабль, на котором уже были готовы к отплытию шесть тысяч несчастных русских беженцев.
Наше судно медленно рассекало морские волны. Была ночь перед Благовещением, и архиепископ Платон, покидавший свою любимую родину, служил на фордеке вечернюю службу.
Шел проливной дождь, и наш корабль то поднимало на гребень волны, то бросало вниз.
Все стояли на коленях и молились, шторм заглушал стенания беженцев, лишившихся крова, денег, имущества и надежды. Их просто несло вперед, потрясенных и отчаявшихся. Куда? Кто знал?!
На следующий день, согласно договоренности с французами, в Одессу вошли двести большевиков. На них были рваные шинели, а некоторые были одеты в женские пальто. Впереди шли музыканты: два трубача, флейтист и барабанщик. Красные флаги и плакаты с призывами записываться в Красную Армию. Тут же были плакаты с угрозами, что если в отряде недосчитаются хотя бы одного красноармейца, то тысячи горожан будут казнены, и что город будет взорван, если не будут получены 500 миллионов рублей. Председателем ЧК был Калиниченко, помощник бежавшего Юзефовича. Но всех их затмевал палач. А палачом была товарищ Дора.
Откуда она взялась?
Как ее звали на самом деле?
Кто знает?
Это была молодая, красивая женщина, но порок и распутство наложили на нее свой отпечаток. Глаза ее были ужасны — это были глаза хитрой и кровожадной хищницы. Свою настоящую жизнь Дора целиком посвятила ЧК и редко появлялась на улице. Все, что выходило за рамки ее деятельности, не представляло для нее никакого интереса. Обычно она проводила весь день в нетерпеливом ожидании вечера. Слабая и усталая после бессонной ночи, не имея ни малейших интеллектуальных потребностей, она металась в постели с одной лишь мыслью — желанием забыться в кровавом угаре.
Только вечером она начинала жить. Она тщательно одевалась, как будто собиралась на великосветский бал: надевала красивое платье, украшала себя цветами, обливалась духами и принимала большую дозу кокаина. Она превращалась в блестящую и обворожительную женщину: счастливое лицо, умные, лучистые глаза. Она покидала комнату, оживленная, предвкушающая сладостное удовольствие.
Ее уже поджидала компания чекистов. Они пили игристое шампанское, вспоминали веселые деньки, шутили и беззаботно смеялись. Жизнь в этот момент казалась им прекрасной, такой, о которой они мечтали. Дора пила много, но всегда знала меру, постепенно приходя в состояние экстаза. По мере приближения ночи ее глаза начинали лихорадочно гореть нетерпеливым ожиданием, а губы нервно подергиваться.
Веселая оргия продолжается, но вот она, наконец, услышала долгожданный шум подъезжающего грузовика. Сердце Доры забилось в такт с мотором. Возбуждение ее в этот момент столь велико, что она едва может усидеть на месте. И снова все повторяется, как всегда. В дверях появляется вооруженный до зубов чекист, который объявляет, что все готово! Дора подскакивает, как от удара током, принимает еще одну дозу кокаина, осушает бокал и протягивает руку за револьвером. Нервное напряжение достигает предела, и Доре кажется, что еще минута — и будет поздно. Вводят пленного. Несколько секунд она рассматривает его, сжимает револьвер и стреляет. Вот он, момент наивысшего наслаждения! Жертва корчилась в смертельных муках, а Дора наблюдала агонию с выражением удовлетворенной страсти. Все кончено, труп уносят. «Следующий!»
Вид новой жертвы опьяняет. Снова выстрел, чувство сильного напряжения, облегчение, а затем полное изнеможение, пресыщение и отвращение!
Эта жестокая женщина всего за несколько ночей расстреляла свыше семисот русских. Когда через короткое время Добровольческая армия вновь вступила в Одессу, в городе были обнаружены подвалы, заполненные телами убитых, повсюду были видны следы пыток: отрубленные пальцы, куски человеческой кожи.
Освобожденные ликовали. Дора была схвачена. Военный суд приговорил ее к смертной казни через повешение. Стоя на эшафоте, она хладнокровно накинула петлю себе на шею. О таком конце она мечтала и умерла со счастливой улыбкой на губах.
Всемирная организация большевиков
Берлин! Место, где можно жить и спокойно работать. Позвольте мне не рассказывать обо всех моих захватывающих странствиях, нападениях на поезда, боях под командованием Врангеля, мирных переговорах, болезнях и сложном расследовании, проведенном разведкой на западной границе Советского Союза.
Довольно. Я живу в Берлине и руковожу разведкой Белой армии. Берега Шпрее — отличное место для наблюдения за большевиками. Из штаба нашей армии в Константинополе поступил приказ собрать сведения о реорганизации, проводимой в Красной Армии. Кроме того, я должен был пристально следить за их работой в России и зарубежных странах.
В Берлине было легко установить связь с Петроградом, Москвой, Киевом, Харьковом и Одессой и приобретать агентов из числа персонала большевистских учреждений за рубежом — посольств, торговых представительств и фирм. Для этого не нужно было много денег, поскольку большинство моих людей занималось этим делом сейчас просто, как говорится, из любви к искусству, а отчасти, чтобы иметь кое-что на черный день.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
