Я укладывал мелкий багаж, когда началась вся эта суматоха. Доктор и Марк, сорвав голоса, кричали дорогое имя, метались как угорелые.
Мадам Родерих, потерявшую сознание, пришлось уложить в постель. Капитан Харалан с перекошенным от ярости и бессилия лицом подбежал ко мне и буквально прошипел:
— Это он! Опять он!
Я попытался рассуждать логически: с учетом предпринятых нами мер осторожности трудно предположить, что Вильгельм Шториц проник в особняк. Конечно, ему хватило бы дерзости воспользоваться беспорядком, неизбежным при отъезде, но для этого следовало быть постоянно настороже и действовать с молниеносной быстротой. Но как он мог незаметно похитить девушку? Я ни на миг не отходил от двери галереи, перед которой стояла карета. И Мира не могла незаметно для меня пересечь порог, чтобы выйти к садовой калитке. Ладно, Вильгельм Шториц — невидимка! Но Мира?!
Я снова вошел в галерею и позвал слугу. Мы вдвоем проверили садовую калитку, выходившую на бульвар Текей. Она была заперта на два оборота! А ключ от нее лежал у меня в кармане! Затем я тщательнейшим образом обследовал все закоулки дома, от погреба до крыши, все пристройки, весь сад, не оставив без внимания ни одного уголка. Тщетно!
Я вернулся к Марку. Мой бедный браг плакал горючими слезами, буквально захлебываясь от рыданий. Чем я мог ему помочь?…
Надо было известить начальника полиции. Я предложил Харалану поехать в городскую ратушу вместе.
Карета была наготове. Лошади пустились вскачь, и через несколько минут мы очутились на площади Куршт.
Несмотря на поздний час, месье Штепарк находился еще в своем кабинете. Я рассказал ему о свежих событиях. Обычно невозмутимый, на этот раз он не сумел скрыть изумления и некоторого страха.
— Как, мадемуазель Родерих исчезла?!
— Да,— подтвердил я.— Это невероятно, но факт! Убежала она, или ее похитили, не знаю… Только там ее больше нет!
— Ну, это дело рук Шторица,— растерянно пробормотал детектив.— Несомненно, это его коронный номер![173]
Месье Штепарк был прав. Ведь негодяй, в некотором смысле, сам предупредил нас там, в саду на острове Швендор, что затевает какую-то гнусность. А мы — ослы! — не позаботились об усиленной защите.
— Господа! — предложил детектив.— Не желаете ли вы проследовать со мною в особняк?
Он вызвал младшего сержанта и приказал немедленно отправить к Родерихам наряд полиции для круглосуточного дежурства. Затем вполголоса долго советовался со своим заместителем, после чего наша карета доставила всех троих в особняк.
Повторный обыск не дал результатов. Только в комнате Миры месье Штепарк, принюхавшись, спросил:
— Месье Видаль, не чувствуете ли вы странный запах? Он кажется мне знакомым…
Я потянул носом. Действительно, в воздухе витал легчайший, едва уловимый, очень специфический аромат. Меня осенило:
— Так это же запах жидкости из разбитого синего флакона! Помните, месье Штепарк, во время обыска в лаборатории вы даже не успели дотронуться до пузырька, как он разлетелся вдребезги?
— Вот именно, месье Видаль! О чем это говорит? Если эта жидкость, как я предполагаю, делает человека невидимым, то, возможно, Вильгельм Шториц заставил Миру выпить несколько глотков, а затем легко вынес девушку из дома, ведь она стала невидимкой! Поэтому вы ничего и не заметили.
Безусловно, сыщик прав. Только теперь до меня дошло, что во время обыска Вильгельм Шториц находился в лаборатории и сам разбил флакон, к которому потянулась рука полицейского, чтобы дьявольское вещество не попало к нам. Никакого сомнения: в комнате Миры остался тот же, ни с чем не сравнимый, характерный запах. Все ясно! Воспользовавшись предотъездной суетой, мерзавец пробрался в комнату больной и похитил девушку.
Мы провели тяжкую ночь. Доктор Родерих не отходил от безутешной жены, я дежурил возле обессилевшего от слез дорогого брата. С нетерпением мы ожидали рассвета, как будто новый день принесет избавление от мук неизвестности. Но что солнечный свет для нашего мучителя? Он-то всегда умел окружить себя непроницаемой ночью.
Месье Штепарк оставил нас лишь на рассвете. Перед уходом он отвел меня в сторонку и произнес загадочные слова, особенно загадочные ввиду сложившихся обстоятельств:
— Не теряйте мужества, месье Видаль! Или я очень сильно ошибаюсь, или ваши злоключения скоро закончатся!
Я не понял, что сыщик имеет в виду, и тупо уставился на него. Я был подавлен, силы мои были на исходе, и я больше ни на что не годился…
К восьми часам приехал губернатор и заверил почтенного доктора Родериха, что сделает все возможное для розыска его дочери. Мы лишь горько улыбнулись. Что мог сделать губернатор в сложившихся обстоятельствах?
Новость о похищении уже обежала весь город и вызвала взрыв возмущения.
Около девяти утра в особняк явился лейтенант Армгард и предложил свои услуги. Что толку в его услугах, Господи! Помочь нам не могли ни Бог, ни черт!
Но капитан Харалан, по-видимому, не счел лишней эту дружескую жертву. Он коротко поблагодарил товарища. Облачившись в военный мундир и затягивая пояс с подвешенной саблей, он почти приказал:
— Идем!
У меня возникло неодолимое желание последовать за двумя офицерами, которые направились к двери. Я предложил брату присоединиться ко мне. Он, казалось, даже не понял, во всяком случае, не ответил.
Когда я вышел из дому, офицеры были уже на набережной. Редкие прохожие поглядывали на особняк со смешанным чувством любопытства и страха. Я догнал лейтенанта Армгарда и капитана Харалана, последний взглянул на меня без удивления, как бы не придавая никакого значения моему присутствию.
— Вы пойдете с нами, месье Видаль? — поинтересовался лейтенант.
— Да. Куда вы идете?
Армгард неопределенно махнул рукой. Не была ли случайность для нас лучшим поводырем?
Через несколько шагов Харалан внезапно остановился, спросил отрывисто:
— Который час?
— Четверть десятого,— ответил его товарищ, взглянув на часы.
Мы молча, неверными шагами продолжили путь. Пересекли Мадьярскую площадь, поднялись по улице Князя Милоша, обошли площадь Сент-Михай. Иногда капитан Харалан резко останавливался как вкопанный и снова осведомлялся о времени. «Девять двадцать пять», «половина десятого», «без двадцати десять»,— последовательно сообщал его приятель. Свернув влево, мы миновали заднюю часть алтарного нефа кафедрального собора. После некоторого колебания Харалан углубился в улицу Бихар.
Этот аристократический квартал Рагза словно вымер. Попадались лишь редкие торопливые прохожие. У большинства особняков окна были закрыты, как в день траура.
