Трумэн был предрасположен поступать жестко и, выбирая между Москвой и Лондоном, не колебался - последний был бесконечно ближе и столь удобно покорнее. Неважно, что отчуждение Москвы грозило мировыми осложнениями. Генерал Гроувз докладывал невероятные вещи из Аламогордо, и в целом приход «века Америки» было трудно оспорить.

Англичанин же говорил именно то, что от него в данном случае хотели услышать. Он сумел внушить Трумэну представления о Советском Союзе, как о нарушающем в свою пользу совместные договоренности, достигнутые в Ялте, он сумел заронить нужные сомнения в лояльности Москвы.

Англичанам в чрезвычайной степени сопутствовало то обстоятельство, что президент Трумэн стремился максимально сократить недели и дни своего внешнеполитического ученичества. По существу, в тот решающий апрель у Трумэна были четыре авторитета, основываясь на взглядах которых он формировал свою дипломатию: адмирал Леги, стоявший значительно жестче и правее основного состава советников и министров; посол Гарриман, который более всего боялся, как бы либерал из глубинки Трумэн не оказался слишком мягким; госсекретарь Стеттиниус, покидающий федеральную службу, - не сомневавшийся в том, что Трумэн назначит собственного главу внешнеполитического ведомства; четвертым источником информации, идей и концепций для Трумэна стал всеми признанный мастер своего дела Уинстон Черчилль. Британский лев не упустил золотой возможности воздействовать на взгляды нового лидера Запада.

Черчилль буквально с трепетом ждал сообщений и облегченно вздохнул, когда развернул телеграмму Идена: «Новый президент США будет неустрашим в отношении Советов». Леги на противоположной стороне океана записал в дневник: «Занятая президентом жесткая позиция оставляет русским выбор из двух курсов: принять предлагаемую нами политику в отношении Польши или выйти из мировой организации… Советы всегда знали, что мы обладаем мощью, теперь им придется узнать, что у нас есть и решимость». Черчилль Идену 20 апреля: «Он не склонится перед Советами. Надеясь на продолжительную дружбу с русским народом, тем не менее я полагаю, что она может быть основана только на признании мощи англо-американцев».

После известного жесткого приема Трумэном Молотова («со мной никогда в жизни так не говорили») Сталин прислал Черчиллю и Трумэну свое объяснение политики СССР в Восточной Европе. Он просил союзников учесть, что «Польша граничит с Советским Союзом, чего нельзя сказать о Великобритании и США. Польша для безопасности Советского Союза означает то же, что Бельгия и Греция для безопасности Великобритании».

Он не знает, в какой мере «подлинно демократичны» греческое и бельгийское правительства, поскольку его никто не консультировал на эту тему, но он не может понять, «почему в дискуссии о Польше не сделано никакой попытки принять во внимание интересы Советского Союза в плане безопасности». Почему не может быть принят за основу югославский прецедент: если люди Тито могут составить основу правительства в Югославии, то почему этого не может произойти в Польше?

Генерал Бредли позвонил главнокомандующему Эйзенхауэру в Реймс.

Тот был мрачен - впервые посетил лагерь уничтожения около Готы:

«Никогда я не испытывал равного по силе шока». Слушая Бредли он внезапно спросил: «Бред, сколько, по-вашему, нам стоило бы оторваться от Эльбы и взять Берлин?» Свой ответ на впервые заданный вопрос Бредли готовил уже несколько дней. Немцы будут жестко сражаться за свою столицу. «По моим оценкам это будет нам стоить нам 100 000 человек».

Эйзенхауэр промолчал, и Бредли завершил: «Довольно большая цена за фактор престижа, особенно в ситуации, когда можно просто откинуться и позволить другому сделать все это». Эйзенхауэр промолчал и сейчас, но его молчание становилось достаточно красноречивым. Советские войска были на 25 километров ближе; если в ударной группе Эйзенхауэра было всего 50 тысяч солдат, а на трех надвинувшихся на Берлин советских фронтах было более 2,5 млн. человек.

Подготовка 13 апреля 1945 года Гитлер обратился к войскам своего Восточного фронта со словами, которые дышат ненавистью к «еврейским большевикам» и предсказывают Германии Голгофу, если вермахт не совершит чуда и не разгромит большевистские орды прямо у стен Берлина. «В последний раз наши смертельные враги, еврейские большевики, собрали свои огромные войска для нападения… Мы ожидаем этого нападения и с января месяца сделали все, чтобы построить мощный фронт. Огромная по своей численности артиллерия встретит врага. Промежутки между нашими войсками заполнены огромными новыми формированиями. Особые войска и фольксштурм укрепят наш фронт. На этот раз большевиков встретит старая участь Азии, это означает, что они истекут кровью до смерти перед столицей германского рейха… В этот момент, когда судьба унесла величайшего военного преступника всех времен (Рузвельта), наступил решающий час войны». Берлин всегда будет немецким - утверждал фюрер. 15 апреля к Гитлеру приехала Ева Браун: «В Германии без Гитлера невозможно будет жить». Это риторика. А в реальности в руках германского командования уже не было основных заводов, производящих вооружения, и это обстоятельство, предупредил 15 апреля Гитлера генерал-квартирмейстер Топпе, «может иметь самые серьезные последствия для наших военных усилий».

У Гитлера были все данные о готовящемся советском ударе. Но заменивший Гелена на посту главы военной разведки на Восточном фронте полковник Вессель не был суровым реалистом. Он склонялся к фантастическим идеям о взаимном недружелюбии союзников, о неминуемом советско-американском охлаждении, об имевших якобы среди советских офицеров разговорах о необходимости поставить американцев «на место» - все это питало больное воображение Гитлера. Профессиональные военные, такие как генерал Хейнричи, командующий группой армий «Висла», отмахивались от подобных рассуждений как от плода больного воображения. Все внимание Хейнричи было занято грядущим наступлением Жукова, а не фантазиями прожектеров. Он внимательно следил за Жуковым, каждый день он, пролетая над линией 1-го Белорусского фронта, наблюдал как прибывают танки и орудия; он читал оценки разведки, материалы допросов военнопленных. Да и с Зееловских высот было достаточно хорошо видно готовящееся. Хейнричи многое бы отдал, чтобы точно знать, когда ударит Жуков.

Жуков тоже изучал превосходные фотографии воздушной разведки, сделанные в условиях улучшившейся видимости. Была видна вся полоса германской обороны на глубину почти 100 километров. (Вот бы такую съемку сделать 21 июня 1941 года, ведь немцы тогда уже расчехлили орудия и вывели на стартовые позиции танки). Две с половиной тысячи раз (!) вылетали самолеты воздушной разведки, а Конев приспособил даже надувные шары: вся немецкая оборона была у него как на ладони. Особое внимание уделялось уже немногочисленным германским самолетам, они были первоочередной целью. Против люфтваффе готовились выступить 4 авиаармии (2-я, 4-я, 13 и 16-я - семь с половиной тысяч самолетов современных моделей, очень отличавшихся от машин четырехгодичной давности). Над 1-м Белорусским фронтом «шефствовала» 16 воздушная армия Руденко - 3188 самолетов против насчитанных у немцев 1700 самолетов. 16-й армии, разместившей свои самолеты на 165 аэродромах, помогала 18-я армия дальней авиации Голованова (800 бомбардировщиков).

С целью централизации авиационных усилий была создана единая радарная система. На линии атаки Жуков поставил 295 орудий на километр. В каждой армии были так называемые «истребители танков» - специальные бригады по 136 орудий. Жуков требовал для своего фронта более семи миллионов снарядов. (Такие цифры генерал Брусилов в свое время не мог и представить.) Маршал Конев расположил свою штаб-квартиру в замке, склонившемся над рекой на окраине Котбуса. Редкие снаряды тревожили его в этом старинном и тихом уголке, где маршал знал только одну страсть - о ней он детально говорил двум своим лучшим полководцам, Рыбалко и Лелюшенко. Основную атакующую колонну на его фронте обслуживал 2-й воздушный флот генерала Красовского - шесть авиационных корпусов и дивизия дальней авиации (всего 2150 самолетов). Но для Конева наибольшую важность представляла работа инженеров и саперов - именно они должны были помочь ему форсировать Нейссе. И Конев - нет сомнения - смотрел налево, где в сорока километрах к северу текла Шпрее. Она вела к германской столице и пройти по долине этой реки было его мечтой.

Жуков был неутомимым аналитиком. Штабные игры и штабной анализ продолжались непрестанно, давая командарму постоянную пищу для размышлений. Конев был полководцем иного склада. Он уже определенно знал последовательность своих действий. Его надежда покоилась на моторах, броне и орудиях танковых армий Рыбалко и Лелюшенко. Оба получили приказ маршала в своем рывке «забыть» о пехоте и смотреть только на спидометры и в танковое жалюзи - вперед и вперед, обходя пункты германского сопротивления, орудия, доты, бункеры. Скорость назовет победителя в этой самой страшной в мире гонке, к концу которой придут, увы, не все. И при этом нужно сказать, что никогда, начиная с августа 1941 года, советское командование не преуменьшало способностей и возможностей частей вермахта. В отношении потенциала германских войск царило порожденное унизительным опытом общее понимание - это страшный противник. Никаких иллюзий на этот счет. А наступающему втрое сложнее, он должен преодолеть врага будучи открытым и уязвимым. Немцы ошибок не прощали.

1 ... 309 310 311 312 313 314 315 316 317 ... 331

На этой странице вы можете бесплатно читать книгу Вторая Мировая война - Уткин бесплатно.

Похожие на Вторая Мировая война - Уткин книги

Альтернатива (Весна 1941) - Юлиан Семенов - История Европы

Оставить комментарий