– Бедной девочке надо лечь в постель. Давайте, Фанни, мы с вами ее уложим.
Д’Авриньи, которому это предложение давало возможность остаться наедине с Нуартье, одобрительно кивнул головой, но строго запретил давать больной что бы то ни было без его предписания.
Валентину унесли; она пришла в сознание, но не могла ни пошевельнуться, ни даже говорить, настолько она была разбита перенесенным припадком. Все же у нее хватило сил взглядом проститься с дедушкой, который смотрел ей вслед с таким отчаянием, словно у него вырывали душу из тела.
Д’Авриньи проводил больную, написал рецепты и велел Вильфору самому поехать в аптеку, лично присутствовать при изготовлении лекарств, привезти их и ждать его в комнате дочери.
Затем, снова повторив свое приказание ничего не давать Валентине, он спустился к Нуартье, тщательно закрыл за собою дверь и, убедившись в том, что никто их не подслушивает, сказал:
– Вы что-нибудь знаете о болезни вашей внучки?
– Да, – показал старик.
– Нам нельзя терять времени; я буду предлагать вам вопросы, а вы отвечайте.
Нуартье показал, что готов отвечать.
– Вы предвидели болезнь Валентины?
– Да.
Д’Авриньи на секунду задумался, затем подошел ближе к Нуартье.
– Простите меня за то, что я сейчас скажу, но ничто не должно быть упущено в том страшном положении, в котором мы находимся. Вы видели, как умирал несчастный Барруа?
Нуартье поднял глаза к небу.
– Вы знаете, от чего он умер? – спросил д’Авриньи, кладя руку на плечо Нуартье.
– Да, – показал старик.
– Вы думаете, что это была естественная смерть?
Подобие улыбки мелькнуло на безжизненных губах Нуартье.
– Так вы подозревали, что Барруа был отравлен?
– Да.
– Вы думаете, что яд, от которого он погиб, предназначался ему?
– Нет.
– Думаете ли вы, что та же рука, которая по ошибке поразила Барруа, сегодня поразила Валентину?
– Да.
– Значит, она тоже погибнет? – спросил д’Авриньи, не спуская с Нуартье пытливого взгляда.
Он ждал действия этих слов на старика.
– Нет! – показал старик с таким торжеством, что самый искусный отгадчик был бы сбит с толку.
– Так у вас есть надежда? – сказал удивленный д’Авриньи.
– Да.
– На что вы надеетесь?
Старик показал глазами, что не может ответить.
– Ах, верно, – прошептал д’Авриньи.
Потом снова обратился к Нуартье:
– Вы надеетесь, что убийца отступится?
– Нет.
– Значит, вы надеетесь, что яд не окажет действия на Валентину?
– Да.
– Вы, конечно, знаете не хуже меня, что ее пытались отравить, – продолжал д’Авриньи.
Взгляд старика показал, что у него на этот счет нет никаких сомнений.
– Почему же вы надеетесь, что Валентина избежит опасности?
Нуартье упорно смотрел в одну точку; д’Авриньи проследил направление его взгляда и увидел, что он устремлен на склянку с лекарством, которое ему приносили каждое утро.
– Ах, вот оно что! – сказал д’Авриньи, осененный внезапной мыслью. – Неужели вы…
Нуартье не дал ему кончить.
– Да, – показал он.
– Предохранили ее от действия яда…
– Да.
– Приучая ее мало-помалу…
– Да, да, да, – показал Нуартье в восторге оттого, что его поняли.
– Вы, должно быть, слышали, как я говорил, что в лекарства, которые я вам даю, входит бруцин?
– Да.
– И, приучая ее к этому яду, вы хотели нейтрализовать действие яда?
Глаза Нуартье сияли торжеством.
– И вы достигли этого! – воскликнул д’Авриньи. – Не прими вы этой предосторожности, яд сегодня убил бы Валентину, убил мгновенно, безжалостно, до того силен был удар; но дело кончилось потрясением, и, во всяком случае, на этот раз Валентина не умрет.
Неземная радость светилась в глазах старика, возведенных к небу с выражением бесконечной благодарности.
В эту минуту вернулся Вильфор.
– Вот лекарство, которое вы прописали, доктор, – сказал он.
– Его приготовили при вас?
– Да, – отвечал королевский прокурор.
– Вы его не выпускали из рук?
– Нет.
Д’Авриньи взял склянку, отлил несколько капель жидкости на ладонь и проглотил их.
– Хорошо, – сказал он, – пойдемте к Валентине, я дам предписания, и вы сами проследите за тем, чтобы они никем не нарушались.
В то самое время, когда д’Авриньи в сопровождении Вильфора входил в комнату Валентины, итальянский священник, с размеренной походкой, со спокойной и уверенной речью, нанимал дом, примыкающий к особняку Вильфора.
Неизвестно, в чем заключалась сделка, в силу которой все жильцы этого дома выехали два часа спустя; но прошел слух, будто фундамент этого дома не особенно прочен и дому угрожает обвал, что не помешало новому жильцу около пяти часов того же дня переехать в него со всей своей скромной обстановкой.
Новый жилец взял его в аренду на три, шесть или девять лет и, как полагается, заплатил за полгода вперед; этот новый жилец, как мы уже сказали, был итальянский священник и звали его синьор Джакомо Бузони.
Немедленно были призваны рабочие, и в ту же ночь редкие прохожие, появлявшиеся в этом конце улицы, с изумлением наблюдали, как плотники и каменщики подводили фундамент под ветхое здание.
XVIII. Банкир и его дочь
Из предыдущей главы мы знаем, что г-жа Данглар приезжала официально объявить г-же де Вильфор о предстоящей свадьбе мадемуазель Эжени Данглар с Андреа Кавальканти.
Это официальное уведомление как будто доказывало, что все заинтересованные лица пришли к соглашению; однако ему предшествовала сцена, о которой мы должны рассказать нашим читателям.
Поэтому мы просим их вернуться немного назад и утром этого знаменательного дня перенестись в ту пышную золоченую гостиную, которую мы уже описывали и которой так гордился ее владелец, барон Данглар.
По этой гостиной, часов в десять утра, шагал взад и вперед, погруженный в задумчивость и, видимо, чем-то обеспокоенный, сам барон, поглядывая на двери и останавливаясь при каждом шорохе.
Когда в конце концов его терпение истощилось, он позвал камердинера.
– Этьен, – сказал он, – пойдите узнайте, для чего мадемуазель Данглар просила меня ждать ее в гостиной, и по какой причине она заставляет меня ждать так долго.
Дав таким образом волю своему дурному настроению, барон немного успокоился.
В самом деле мадемуазель Данглар, едва проснувшись, послала свою горничную испросить у барона аудиенцию и назначила местом ее золоченую гостиную. Необычайность этой просьбы, а главное – ее официальность немало удивили банкира, который не замедлил исполнить желание своей дочери и первым явился в гостиную.
