Но тут волна великодушия, накрывшая благодетеля с головой, откатила- порханье денежных знаков замедлилось, а затем и вовсе прекратилось. Последовал заключительный «шлёп». За ним дрызганье резинки на оставшейся пачке, всё ещё сохранявшей пухлость.
— Пересчитай.
Первым побуждением Луки было воспротивиться повелению, однако взгляд Петра Михайловича пресёк это на корню. Что оставалось делать? — Собирать долларовый пасьянс. Видимо, медлительность непривычных к таким манипуляциям юношеских рук хозяина утомила. Он сгрёб бумажки с ликами великих американцев в кучку, скомпоновал и протянул гостю:
— Двигай, пока не передумал.
Лука промямлил в ответ слова благодарности, на которые хозяйская голова нетерпеливо дёрнулась. Это придало ускорения конечностям молодого человека.
Глава 15
Сновидец ищет путь
Я иду по знакомой дороге.
Долго.
На самом деле это не такая уж длинная улица. Называется «Коллективная». У нас в Мирном все названия такие, потому что всё сделано ещё в СССР.
Я сворачиваю налево. Там должен стоять интересующий меня дом.
Есть!
Его серая коробка вырастает среди так называемого частного сектора.
Я подхожу к крыльцу. Затем поднимаю голову и нахожу окно нашей секции. Там темно. Почему никто не зажигает свет?
Я обхожу вокруг коробки, пытаясь увидеть хоть один огонёк.
Темно. «Как в заднем проходе!» — прибавила бы Бабуленция.
Тут что-то ударяет меня по голове. Я вздрагиваю, как от удара током. И просыпаюсь.
Не тот сон! Первая мысль, которая посещает мою голову. Потому что не я там рулила. Не знаю — кто, но в точности не я. Выходит, сон не целевой. Стоп! Откуда это слово в моей голове? Не помню.
Одно утешает: я добралась до «Голубятни».
Кажется, Алька говорила, что сновидцу важно определить именно место назначения.
Что ж, для первой попытки неплохо. А в следующий раз я должна попасть внутрь.
Глаза слипаются.
«Попади внутрь!» — успеваю сказать я себе.
Надо мной — кирпичная стена.
Окна. Темно.
Всё повторяется.
На этот раз Мирре нельзя промахнуться.
Выщербленный ступени крыльца. Домофон. Жму на «8». Где-то внутри коробки воздух протяжно нудно вибрирует. Но ответа нет. Жму на цифру «9». Тишина. Пробую все мыслимые сочетания цифр. В этой общаге по пять секций на этаж. Но сколько комнат в каждой? Не помню.
Тоска разрывает мне горло.
Пробуждение. И снова я не я, а голова профессора Доуоля.
Обнадёживает одно: сон повторяется.
«Голубятня». Вот как называется общежитие. Вспоминаю название исключительно потому, что в моём сне ступени крыльца были щедро помечены голубиными какашками. Бабуленцию этот факт, понятное дело, нервировал. Но не высказывалась, держа эмоции при себе: «Божьи твари!» Так-то оно так, но можно было и к ответу призвать ту девицу с третьего этажа. Ведь не обязательно кормить птиц у крыльца.
Мысли, мысли! Настоящая кутерьма из мыслей. Они уводят меня от цели. Бабуленция называла их думами. У неё даже подушечка имелась — «думка». У меня тоже ничего не осталось, кроме них. Голова профессора Доуоля. Или Доуэля? Из какой книжки этот персонаж?
— Доброе утро! — Надо мной склоняется существо в белом одеянии. Из-за маски виднеются только глаза. Медсестра?
Я пытаюсь сфокусировать на ней взгляд.
Концентрация. Слово сначала порхает в воздухе неуловимым мотыльком. Потом садится мне на макушку. А я его — хлоп! Всей пятернёй. Хотя гуманнее использовать сачок.
Но мне сейчас не до гуманизма. Мне надо приучить мысль.
Короче, концентрация.
Получится? — Покажет сон.
Глава 16
Искушение для бывших
Когда он пересекал холл на первом этаже, откуда-то вынырнула голова в шлеме танкиста и двинулась следом. Оказавшись за входной дверью, голова, казавшаяся в сумерках черепом инопланетянина, дружески боднула Луку в ухо и ощерилась в ухмылке:
— И много батька отвалил?
Лука неопределённо повёл плечами, что было расценено на свой лад. Ибо молодого человека подхватили под локоток и повлекли по выложенной плитками дорожке.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Стали слышны звуки льющейся воды. Фонтан? Нет, пергола.
Зажглись выстроившиеся вдоль дорожки фонарики и представили возможность полюбоваться на отливающую золотистым львиную пасть, изрыгавшую водную струю.
Алька потянула гостя к парочке плетёных из ротанги кресел и мягким, но повелительным движением усадила перед выполненным из того же материала столиком.
— Считай!
— Зачем?
Алька до комментариев не снизошла, а только адресовала взгляд. В эту секунду она стала копией отца — тот же круглый череп, те же стальные с нависшими веками глаза.
Лука разжал пальцы. Скрученные в трубочку банкноты утратили величие пасьянса. Молодой человек, напялив на себя маску человека, которому всё нипочём, принялся пересчитывать деньги, невольно подражая движениям Бондалетова.
Не набиралось и трети требуемой суммы.
— Что будешь делать? спросила Алька, едва мазнув взглядом по лицу бывшего.
— Попробую бросить клич через Сети! — Бывший никак не хотел расставаться с личиной бодрячка.
— На это уйдёт время, — меланхолично заметила девушка.
— А у нас есть другие варианты? — Лука глянул на тень на выложенной плитами площадке. И тень согласно кивнула.
— Моё приданое.
— Ого, а я и не знал, что у тебя…
— Жди здесь! — Она легко, как птичка, снялась с места, и тени деревьев поглотили её.
Лука собрал банкноты и распихал по карманам, затем прошёлся по периметру площадки. Потянуло запахом сирени. В следующий раз надо принести её Мирре. Если, конечно, у неё ещё есть эта способность — ощущать ароматы.
До него донёсся какой-то звук. Потом лицо обдала воздушная волна, а прямо по курсу нарисовался летучий объект. От неожиданности Лука замахал руками. Покрытый перьями шар неодобрительно зыркнул и выбрал для посадки ветку поодаль.
От самой густой тени отделился другой шар — без перьев.
— Это папин любимец, — кивнул он в сторону вертевшейся вокруг своей оси головы. — Эй, Виконт!
Но сова оставила зов без внимания, продемонстрировав свой затылок, в светлых перьях которого отражались лучи садового фонаря.
— Ты как нежить! — воскликнул молодой человек. — То исчезаешь, то возникаешь опять.
— Обходной маневр. Чтобы не засекли. — Она сняла с плеча торбу и шмякнула на столик. Внутри звякнуло. — Держи.
— Что там? — Ввопрос напрашивался сам собой.
— Так…золотишко кое-какое. — В ответе прочитывалось столько напускного равнодушия, что его уловила даже сама девушка, а потому добавила уже другим тоном: — Коллекция монет.
— Не знал, что ты нумизматикой увлечена.
— Да ничем таким я не увлекаюсь, — неясно по какой причине вспыхнула Алька, а ей в ответ на руке Луки блеснули часы дайверов «Панерай». — Первую монету отец подарил моей маме на моё рождение. А потом одаривал на каждый день рождения уже меня.
Луке было известно: после развода Алькина мать предпочла исчезнуть со всех радаров. Как-то в порыве откровенности дочь показала потенциальному жениху наследство матери-художницы. Оно занимало в доме отдельное помещение и представляло собой собрание картин, иллюстрировавших древние санскритские тексты — Веды.
В памяти запечатлелось большое, во всю стену полотно: чтобы проверить, не ел ли малыш глину, мать Яшода заглядывает Кришне в рот, а видит там Вселенную и саму себя.
Алька тогда задержалась у скромной по размеру картины, где господь Кришна и его вечная супруга Радхарани качаются на качелях.
— Глянь на их ноги. Маме всегда удавались стопы.
Луку больше занимал задний план изображения. Роскошный сад. Судя по всему, он был списан с местного из «Красных кирпичиков». Вот и мощное дерево имеется. Дуб? Ясень? С надёжной веткой, на которую нестрашно повесить качели.
При этих некстати нахлынувших воспоминаниях молодого человека внезапно посетила крамольная мысль: а если дать заднюю? И не менять Алькино придание на хрустящие банкноты? Потому что ещё неизвестно, насколько эффективным окажется лекарство, которое они приобретут на эту баснословную сумму. Вот и доктор Шехтман говорит, что это не стопроцентно.
