Он нарезал вокруг меня круги всё время, пока учил. Я не поддавалась ни на какие провокации. Несмотря на договорённости, Индиго пытался исподволь выпытать, зачем я учусь стрелять. Он прекрасно понимал: я не по воробьям палить собираюсь. К тому же, покупка оптической винтовки говорила сама за себя.
Однако, посвящать его в свои планы не входило в мои намерения. А поэтому я ушла по-английски – не прощаясь. Заплатила ему сполна и свинтила. Исчезла с радаров, сменила номер телефона, уехала. Мы ведь с ним не в столице пересеклись. Вероятность нашей повторной встречи стремилась к нулю. И вот сегодня он снова появился на моём горизонте.
Нет, я не боялась, что он меня сдаст. Я вообще не боялась ни его, ни разоблачения. Почему-то было всё равно. Может, так на меня действовало полузаточение в доме Неймана. То ли заложница, то ли пленная – не понять и не разобраться.
Я до сих пор искренне не понимала: зачем я сдалась Нейману. И всё больше приходила к мысли, что он знал, кто я. А может, даже знал, что я делала в том подъезде, где мы с ним столкнулись впервые лицом к лицу. Но в какие игры играет господин Нейман, не просчитать.
Сгущались тучи. Не настоящие, а… тревожные. Я не могла их ликвидировать, но всё же попыталась.
– А с чем надо, с тем и разберётся, – охотно объяснил мне водитель, и я увидела, как его губ коснулась зловещая улыбка. Демоническая. Ему, под грубые черты лица, очень она шла.
– Думаю, нет нужды докладывать о малейшем чихе, это глупо, – всё же попыталась я разогнать тучи руками. Как известно, подобные телодвижения бесполезны.
– А ты не думай, – отрезал Георгий Павлович. – Девушкам и женщинам думать вредно – морщины появляются.
Хам. Так и подмывало сказать ему: кто ты вообще такой, чтобы докладывать, высунув язык? Водила. Вон, даже Антон сидит молча. Но я прикусила язык. Незачем раздражать и упорствовать. Чем больше я буду сопротивляться, тем сильнее разовьётся подозрительность.
Из машины я выходила молча. Больше меня не радовали подарки в сумке. И в сторону купленных кустов хризантем смотреть не хотелось. Потом. Нужно отойти немного.
Но времени у меня почти не осталось, чтобы подумать и успокоиться: буквально через несколько часов господин Нейман вернулся.
Глава 34
«Явился не запылился», – мрачно подумала я.
Подспудно всё это время я… ждала, что он приедет. Но Неймана всё не было, и я приняла за эти дни другую реальность. Мне даже понравилось. И вот сегодня он прибыл внезапно, хоть я и понимала: моё приключение на ярмарке тому виной. Если бы не оно, как долго Нейман бы ещё отсутствовал? Вряд ли он уезжал далеко. Хватило малейшего всплеска, чтобы он снова ворвался в мою жизнь.
И снова ожил его дом. Он словно впадал в летаргию и выходил из сна, стоило хозяину хлопнуть входной дверью.
Нейман не стал церемониться, шифроваться, делать вид, что занят и ему не до меня.
– Ника! – прогремел, как выстрел, его голос. Я в это время пряталась за углом, думая, что он спросит и что я ему отвечу. Я была на двести процентов уверена, что начнётся допрос.
У Неймана будто радар на меня. Он как зверь чувствует, что я притаилась совсем рядом. Но я не поддалась на его зов. Предпочла сделать вид, что превратилась в невидимку и слилась со стеной.
– Ника, я знаю, что ты здесь. Выходи.
«Леопольд, выходи. Выходи, подлый трус», – вдруг вспомнилась фраза из старенького мультика. Бабушка питала к ним слабость – к мультфильмам ушедшей эпохи. Говорила: таких больше не делают. Я с ней соглашалась.
Я вышла. Предпочла не умирать от страха, а встретить опасность лицом к лицу. А ещё я боялась, что он вытянет меня за ухо, как провинившегося мальчишку. Смешно сказать: но в то мгновение я боялась больше всего именно этого.
Я вышла и застыла. Смотрела на Неймана во все глаза. На его лицо. Нет, я его не забыла. Кажется, каждая черта вырезана у меня где-то внутри, въелась, как краска, вытатуировалась на подсознании. Теперь я точно узнаю его из тысячи в толпе. А может, даже, если закрою глаза. Но…
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
Кажется, он гневался. Я его таким ещё ни разу не видела. Дышал яростью, причём такой сильной, что, надумай он сейчас дыхнуть – от меня горстка пепла останется.
От замороженного и вечно спокойного ублюдка такое видеть как-то… странно и нереально. Впрочем, он очень быстро взял себя в руки. Чересчур. На какой-то миг я даже решила, что мне показалось, что такого быть не может. Мгновение – и он снова прежний, привычно-холодный. Только ресницы, что прячут метельную темень, подрагивают, выдавая нечеловеческие усилия, которые Нейман прилагал, чтобы прийти в себя.
Кажется, мне всё же удалось развести его на эмоции. Но я не уверена, что готова к эмоциям Неймана. Слишком уж они… гипертрофированные.
– Пойдём, – хватает он меня за руку. Я невольно пячусь и чувствую, как жёсткие пальцы впиваются в запястье. – Пойдём, Ника.
Он будто угрожает, но агрессии я в нём не ощущаю. Только холодное предупреждение. Что будет, если я начну активно сопротивляться? Ударит? Заставит идти за собой силой? Кажется, я не хочу этого знать, поэтому покорно делаю шаг вперёд. Он тут же ослабляет хватку, но руку мою не отпускает.
– Ты поставила людей под удар, Ника, – говорит он, как только заводит меня в малую библиотеку и закрывает за мной дверь. Плотно. Хорошо хоть не на замок.
Я вырываю руку и балдею от собственной смелости.
– А мне что, угрожает опасность? – задираю вверх подбородок и пристально слежу за Нейманом. Но лицо его уже застыло, спрятало эмоции. И если они были, то сейчас об этом остались лишь воспоминания. – Я пленница? Шаг влево-вправо – расстрел? Я вообще тебя не просила тащить сюда. Отпусти, и я уйду. Не буду никого мучить и подставлять.
Нейман прислонился спиной к стене, руки на груди сложил и, кажется, расслабился. Или это напускная небрежность, чтобы сбить меня с толку.
– Ты не понимаешь, Ника, – выдаёт этот сноб, и меня прорывает:
– Ну так объясни, снизойди с Олимпа, будь добр. Расскажи, тупой мне, в чём дело.
– Я никому ничего не обязан объяснять, – морозится снова он и меряет меня ледяным взглядом, от которого мухи дохнут, а вода, превращаясь в лёд, рвёт в клочья пластиковые бутылки.
– А я не обязана ходить по шнурку, бояться, оглядываться, жить под присмотром, ходить с телохранителем и выслушивать ересь от тебя, высокомерный болван!
Сказала и испугалась. И хриплое дыхание, и сердце, что выскакивало из груди, сдало меня с головой. Он всё прекрасно видел, чёртов Нейман, поэтому расслабился ещё больше.
– Спать по подъездам лучше? Жить в постоянном риске, что тебя изнасилуют, лучше? Голодать лучше?
– Да я никогда… – начала было я и осеклась. В ярости я чуть не проболталась. Вот же идиотка!
– Никогда – что? – подался вперёд Нейман. – Никогда не спала в подъезде? Не убегала от мужчин? Никогда не голодала?
Да, лгунья из меня отвратная. Это был вопрос времени – меня поймать. Но, кажется, он и без этой ловли всё прекрасно знал. Но сдаваться я не собиралась.
– Не твоё дело. Я никому ничего не обязана рассказывать, – отомстила я Нейману той же монетой. Пусть не воображает тут себя пупом земли. Видали мы таких.
– Не зли меня, Ни-ка.
Он снова опасен. Очень опасен, но предохранители во мне сгорели.
– А то что будет? Убьёшь и прикопаешь?
Шаг – и он нависает надо мной, как каменный голем. Пальцы его касаются моего подбородка, сжимают его слегка. А затем он чертит узоры по коже. Хочется зажмуриться, но не потому, что мне страшно. Касания его почти нежные, вкрадчивые, как лапы кота, что идёт, красуясь и не пряча когтей. Цок-цок. Это сердце моё рвётся или его аура царапает по моей хлипкой броне?..
– Не нужно, девочка. Ты проиграешь, – его дыхание касается лица и волос.
– Я не играю, Нейман, – говорю тихо.
– Я тоже, Ника, я тоже, – произносит он слова чётко и ровно, а пальцы его скользят и путаются в моих прядях, охватывают затылок, сжимаются властно, притягивая к себе.
