— Откуда же тебе ведомо про Орма?
— Ты сам про то богам отписал в грамотке! — объяснил Старик. — Ну же, не тяни жилы из себя. Выкладывай всё, как есть. Оно и легче станет…
— Великие боги! Как несуразно вы устроили этот свет! Я любил прекраснейшую из женщин. И не было в мире такого безумства, какое я бы не свершил в её честь и во славу её. Ах, Старик! Если бы ты только видел Марианну! Когда мы встретились впервые — это была несчастная испуганная девушка, мне так казалось, которая искала верности в этом мире! Она обрела и верность, и друзей.
Её мучил тяжелый недуг, причиной которого был все тот же Орм, поранивший её некогда и изливший частицу яда в девичью душу. Тогда я нашел за тридевять земель чудесного лекаря, который исцелил мою Марианну. Мне так думалось, я надеялся на его умение.
— Теперь ты жалеешь об этом? — спросил, прервав Ридара, Старик.
— Нет! Я бы сделал это сотни раз… Один косой взгляд на неё, одно неправильное, невежливое слово о ней — я вызывал наглеца на поединок. Но наглость идёт рука об руку с трусостью. Мне не довелось никого зарубить на её глазах.
— И об этом ты не жалеешь? — ещё раз спросил его Старик.
— Нет! Тысячу раз нет! …Наши усадьбы стояли в одной долине, и хотя семьи не были меж собой дружны и даже знакомы, вскоре я стал желанным гостем в её доме. Не проходило и дня, которого бы я не проводил под её окном, блуждая там под вечер. Я сопровождал её повсюду, оберегая от всех зол, от каких только мог. Впрочем, она уже и сама могла бы постоять за себя. Это была истинная валькирия, только волосы, цвета ворона, отличали бы её от небесных воительниц. Она легко управлялась со строптивой лошадью, стреляла из лука, как сам Одиссей, не считая эту забаву достойной разве только бондов. Однажды я заказал для неё меч, легкий, как пёрышко, он вряд ли подходил мужчине, но пришёлся точно по женской руке…
— Меч не знает головы кузнеца, — молвил Старик и нахмурился.
— Да, и не гоже мужчине делать любимой такие подарки, потому что он не сумеет по обычаю взять с неё монеты. Правда, волхвы подсказали мне способ, как обойти зловещее суеверие. Если оружие напоить кровью дарителя, оно никогда не обратится против него. Я протянул деве клинок, когда она взялась за рукоять, я шагнул к ней так близко, чтобы напороться на него. Так он познал меня, а я — его.
— И ты не жалеешь о том? — вновь был вопрос Старика.
— Я ни о чём не жалею, — ответил Ридар, — кроме одного…
* * *
…Ты поразительно счастлива в том, что называют любовью, и совершенно неважно, если сама никого и ничто на этом свете не любишь, моя холодная северная дива!
Важно то, что ты сумела в силу одного своего существования на этом свете увлечь кого-то призрачной надеждой ответа.
Все называют это любовью, кроме тебя, и кроме меня. Но ты считаешь взаимность обязательным условием, дабы счесть себя счастливой. А я знаю, что никто из тех, кто признавался тебе в любви под балконом доселе, на самом деле не любил тебя. Это была лишь слабая влюблённость, потом они находили утешение с другими и забывали о вспыхнувшей страсти, и становились мужьями, отцами… Время стирает влюблённость в пыль.
Так вот, я не дам тебе даже повода сказать мне, что я испытывал легкое увлечение. Я верю в то, что мне не нужен никто, кроме тебя… И, наверное, ты вообще последняя из настоящих принцесс ускользающего сквозь пальцы Времени…
Скажи мне, зачем же ты, если в тебе нет ни капли теплоты, поцеловала меня тогда. Зачем ты это сделала, глупая? Зачем ответила мне, ещё и ещё раз? Ты же не понимаешь, что натворила. Я не могу поверить, что ты вот так легко отдаёшь поцелуй мужчинам. Я знаю, что это не так. Зачем?
Да укажи мне того злого волшебника, назови мне того дракона, который околдовал тебя, моя милая. Я найду их, я сражусь с ними, лишь бы снять злодейские чары и найти противоядие. Это снова Орм? Попадись он мне в руки!
Случится так — ты оглянешься, меня уже не будет рядом. Я должен буду уйти, едва ты скажешь, что нашла другого, более достойного — весёлого, доброго, умного, самого лучшего. И даже если ты не скажешь такого напрямую — я пойму это. И я не смогу не то что встречать тебя… Каждый, кто некогда был вместе с нами и рядом с нами — их с того момента просто не смогу видеть, не вызвав в себе приступ давней боли. Я уйду, но не отрекусь ни за что от всего, что было между нами, и я ни о чём не пожалею… Ты свободна от меня, хотя я всё бы положил к твоим ногам… пусть и безответно.
Но всё будет хорошо, если ты и в самом деле ищешь Своего Избранника, но не находишь пока. И почему это я должен так вот запросто предавать свою… Нет, я не могу такого себе позволить. Я не из той породы пажей, что стараются найти утешения с девочками по поводу и без повода. И, может, в том моя беда, да и твоя беда. Ведь мы похожи. Мы сильно зависим от нашего прошлого. А это неправильно.
Марианна! Дорогая! Да впереди ещё целая жизнь. У тебя ещё впереди вся жизнь!
Ах, как прекрасен был тот последний вечер перед отъездом! Ты, как всегда, выглядела очаровательно, если не сказать, что потрясающе. Но в тот вечер ты была совсем иной, чем накануне, ты была теплее. И ты удержала меня там, у себя, хотя я знал, что нам будут сниться разные сны… И эта небольшая прогулка по нашему ночному парку — вот так бы нескончаемо бродить с тобой под вечным звездным небом, не наблюдая за ходом неумолимого времени.
И ещё мне так хотелось стать маленьким серым котёнком, запрыгнуть к тебе на колени, свернуться там комочком, чтобы ты гладила мою шкурку, а я бы мурлыкал, мурлыкал, моя нежная мучительница. Сумасшедшие мысли, безумные идеи и образы. А я всего лишь хотел вновь ощутить эти точёные персты в своей непокорной кошачьей шёрстке. Я мечтал бы день и ночь целовать твои руки, плечики с охранительной руной, гордую шею, приближаясь к роднику томительных губ Марианны.
Какие пустяки эти цветы — да мне бы осыпать твою дорогу их лепестками, мне бы соткать тебе одеяло из них, хотя быть может, соткать его из касаний губ было бы увлекательней, но и тогда бы я не выразил всего восхищения, милая, милая Марианна.
Я шёл просветлённый, я уходил, но ведь это повторится, и такой же вечер, как миг, взятый взаймы у самой смерти приговорённым.
Ты почему ещё здесь? Уезжай! Уезжай скорее, мне невозможно вот так сидеть в пустой-пустой усадьбе и знать, что на другом конце долины ты проводишь этот вечер в таком же одиночестве. И я тянусь к тебе, дорогая моя… И я не хочу очнуться, я жаждал бы чувствовать Твоё дыхание, как дуновение ветерка, и внимать каждому Твоему желанию, как воле капризного бога.
Нет, не бога! Ты — моя единственная богиня, ты — моя радость, ты — боль моя, ты, как сама жизнь, в которой всему есть место. Так прими же мою жизнь, если сочтёшь её ценной! И подумай, на что мне она без такой удивительной женщины в ней? Я у ног твоих, Марианна…
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});