- Алло?.. Вы слушаете?.. Да, он еще здесь. Вы сами зайдите.
- Где вы сейчас найдете такого репортера, а? - восклицал редактор.
Он захлопнул подшивку.
- Лесьма вовко, - сказал Ленехан мистеру О'Мэддену Берку.
- Весьма ловко, - согласился мистер О'Мэдден Берк.
Из кабинета появился профессор Макхью.
- Кстати, о непобедимых, вы обратили внимание, что нескольких лотошников забрали к главному судье...
- Да-да, - с живостью подхватил Дж.Дж.О'Моллой. - Леди Дадли шла домой через парк, хотела поглядеть, как там прошлогодний циклон повалил деревья, и решила купить открытку с видом Дублина. А открытка-то эта оказалась выпущенной в честь то ли Джо Брэди, то ли Главного или Козьей Шкуры. И продавали у самой резиденции вице-короля, можете себе представить!
- Теперешние годятся только в департамент мелкого вздора, - продолжал свое Майлс Кроуфорд. - Тьфу! Что пресса, что суд! Где вы теперь найдете такого юриста, как те прежние, как Уайтсайд, как Айзек Батт, как среброустый О'Хейган? А? Эх, чушь собачья! Тьфу! Гроша ломаного не стоят!
Он смолк, но нервная и презрительная гримаса еще продолжала змеиться на губах у него.
Захотела бы какая-нибудь поцеловать эти губы? Как знать! А зачем тогда ты это писал.
СКЛАД И ЛАД
Губы, клубы. Губы - это каким-то образом клубы, так, что ли? Или же клубы - это губы? Что-то такое должно быть. Клубы, тубы, любы, зубы, грубы. Рифмы: два человека, одеты одинаково, выглядят одинаково, по двое, парами.
............. la tua pace
......... che parlar ti piace
.... mentreche il vento, fa, si tace.
[...тебя он спас
...беседа есть у вас
...безмолвен вихрь, как здесь сейчас
(итал Данте. Ад, V (концовки строк
92, 94, 96; пер. М.Лозинского)]
Он видел, как они по трое приближаются, девушки в зеленом, в розовом, в темно-красном, сплетаясь, per l'aer perso [в тьме неизреченной (Ад, V, 89)], в лиловом, в пурпурном, quella pacifica orifiamma [там орифламма (Рай, XXXI, 127)] в золоте орифламмы, di rimirar fe piu ardenti [и мои сильней воспламенил (Рай, XXXI, 142)]. Но я старик, кающийся, в ногах свинец, подчернотою ночи: губы клубы: могила пленила.
- Говорите лишь за себя, - сказал мистер О'Мэдден Берк.
ДОВЛЕЕТ ДНЕВИ...
Дж.Дж.О'Моллой со слабою улыбкою принял вызов.
- Дорогой Майлс, - проговорил он, отбрасывая свою сигарету, - вы сделали неверные выводы из моих слов. В настоящий момент на меня не возложена защита третьей профессии qua профессии, но все же резвость ваших коркских ног слишком заносит вас. Отчего нам не вспомнить Генри Граттана и Флуда или Демосфена или Эдмунда Берка? Мы все знаем Игнатия Галлахера и его шефа из Чейплизода, Хармсуорта, издававшего желтые газетенки, а также и его американского кузена из помойного листка в стиле Бауэри, не говоря уж про "Новости Падди Келли", "Приключения Пью" и нашего недремлющего друга "Скиберинского орла". Зачем непременно вспоминать такого мастера адвокатских речей, как Уайтсайд? Довлеет дневи газета его.
ОТЗВУКИ ДАВНИХ ДНЕЙ
- Граттан и Флуд писали вот для этой самой газеты, - выкрикнул редактор ему в лицо. - Патриоты и добровольцы. А теперь вы где? Основана в 1763-м. Доктор Льюкас. А кого сейчас можно сравнить с Джоном Филпотом Каррэном? Тьфу!
- Ну, что ж, - сказал Дж.Дж.О'Моллой, - вот, скажем, королевский адвокат Буш.
- Буш? - повторил редактор. - Что же, согласен. Буш, я согласен. У него в крови это есть. Кендал Буш, то есть, я хочу сказать, Сеймур Буш.
- Он бы уже давно восседал в судьях, - сказал профессор, - если бы не... Ну ладно, не будем.
Дж.Дж.О'Моллой повернулся к Стивену и тихо, с расстановкой сказал:
- Я думаю, самая отточенная фраза, какую я слышал в жизни, вышла из уст Сеймура Буша. Слушалось дело о братоубийстве, то самое дело Чайлдса. Буш защищал его.
И мне в ушную полость влил настой.
Кстати, как же он узнал это? Ведь он умер во сне. Или эту другую историю, про зверя с двумя спинами?
- И какова же она была? - спросил профессор.
ITALIA, MAGISTRA ARTIUM
[Италия, наставница искусств (лат.)]
- Он говорил о принципе правосудия на основе доказательств, согласно римскому праву, - сказал О'Моллой. - Он противопоставлял его более древнему Моисееву закону, lex talionis [закон возмездия (лат.)], и здесь напомнил про Моисея Микеланджело в Ватикане.
- М-да.
- Несколько тщательно подобранных слов, - возвестил Ленехан. - Тишина!
Последовала пауза. Дж.Дж.О'Моллой извлек свой портсигар.
Напрасно замерли. Какая-нибудь ерунда.
Вестник задумчиво вынул спички и закурил сигару.
Позднее я часто думал, оглядываясь назад, на эти странные дни, не это ли крохотное действие, столь само по себе пустое, это чирканье этой спички, определило впоследствии всю судьбу двух наших существований.
ОТТОЧЕННАЯ ФРАЗА
Дж.Дж.О'Моллой продолжал, оттеняя каждое слово:
- Он сказал о нем: _это музыка, застывшая в мраморе, каменное изваяние, рогатое и устрашающее, божественное в человеческой форме, это вечный символ мудрости и прозрения, который достоин жить, если только достойно жить что-либо, исполненное воображением или рукою скульптора во мраморе, духовно преображенном и преображающем_.
Волнистое движение его гибкой руки эхом сопровождало фразу.
- Блестяще! - тотчас отозвался Майлс Кроуфорд.
- Божественное вдохновение, - промолвил мистер О'Мэдден Берк.
- А вам понравилось? - спросил Дж.Дж.О'Моллой у Стивена.
Стивен, плененный до глубины красотой языка и жеста, лишь молча покраснел. Он взял сигарету из раскрытого портсигара, и Дж.Дж.О'Моллой протянул портсигар Майлсу Кроуфорду. Ленехан, как и прежде, дал им прикурить, а потом уцепил трофей, говоря:
- Премногус благодаримус.
ВЫСОКОНРАВСТВЕННЫЙ ЧЕЛОВЕК
- Профессор Мэйдженнис мне говорил про вас, - обратился О'Моллой к Стивену. - Скажите по правде, что вы думаете обо всей этой толпе герметистов, поэтов опалового безмолвия, с верховным мистом А.Э.? Все началось с этой дамы Блаватской. Уж это была замысловатая штучка. В одном интервью, которое он дал какому-то янки, А.Э. рассказывал, как вы однажды явились к нему чуть свет и стали допытываться о планах сознания. Мэйдженнис считает, что вы, должно быть, решили попросту разыграть А.Э. Он человек высочайшей нравственности, Мэйдженнис.
Говорил обо мне. Но что он сказал? Что он сказал? Что он сказал обо мне? Нет, не спрошу.
- Спасибо, - сказал профессор Макхью, отклоняя от себя портсигар. Погодите минуту. Позвольте, я кое-что скажу. Прекраснейшим образцом ораторского искусства, какой я слышал, была речь Джона Ф.Тэйлора на заседании университетского исторического общества. Сначала говорил судья Фицгиббон, теперешний глава апелляционного суда, а обсуждали они нечто довольно новое по тем временам, эссе, где ратовалось за возрождение ирландского языка.
Он обернулся к Майлсу Кроуфорду и сказал:
- Вы ведь знаете Джеральда Фицгиббона, так что можете себе представить стиль его речи.
- По слухам, он заседает с Тимом Хили, - вставил Дж.Дж.О'Моллой, - в административной комиссии колледжа Тринити.
- Он заседает с милым крошкой в детском нагрудничке, - сказал Майлс Кроуфорд. - Валяйте дальше. Ну и что?
- Прошу заметить, - продолжал профессор, - что это была речь опытного оратора, с безупречной дикцией, исполненная учтивого высокомерия и изливающая, не скажу чашу гнева, но скорей горделивое презрение к новому движению. Тогда это было новым движением. Мы были слабы и, стало быть, ни на что не годны.
На мгновение он сомкнул свои тонкие длинные губы, но, стремясь продолжать, поднес широко отставленную руку к очкам и, коснувшись черной оправы подрагивающими пальцами, безымянным и большим, слегка передвинул фокус.
ИМПРОВИЗАЦИЯ
Нарочито будничным тоном он обратился к Дж.Дж.О'Моллою:
- А Тэйлор, надо вам знать, явился туда больной, встал с постели. И я не верю, что он заранее приготовил речь, потому что во всем зале не было ни единой стенографистки. Лицо у него было смуглое, исхудалое, с лохматой бородой во все стороны. На шее болтался какой-то шарф, а сам он выглядел едва ли не умирающим (хотя таковым и не был).
Взгляд его тут же, хотя и без торопливости, двинулся от Дж.Дж.О'Моллоя к Стивену и тут же потом обратился книзу, будто ища что-то. За склоненною головой обнаружился ненакрахмаленный полотняный воротничок, засаленный от редеющих волос. Все так же ища, он сказал:
- Когда Фицгиббон закончил речь, Джон Ф.Тэйлор взял ответное слово. И вот что он говорил, вкратце и насколько могу припомнить.
Твердым движением он поднял голову. Глаза снова погрузились во вспоминание. Неразумные моллюски плавали в толстых линзах туда и сюда, ища выхода.
Он начал:
- _Господин председатель, леди и джентльмены! Велико было мое восхищение словами, с которыми только что обратился к молодежи Ирландии мой ученый друг. Мне чудилось, будто я перенесся в страну, очень отдаленную от нашей, и в эпоху, очень далекую от нынешней, будто я нахожусь в Древнем Египте и слушаю речь некоего первосвященника той земли, обращенную к юному Моисею_.
