— Ты всегда так радикальна, Звездочка. Либо все, либо ничего. Так и знал, что все равно попытаешься мне отомстить за слова о Джеймсе. Жаждешь моей крови? — внезапно возвращается к разговору Стефан, хотя я уже и забыла, о чем мы говорили.
Он со смешком вылезает из машины, оставив меня в недоумении. Злосчастный пакет при этом тянет за собой. Он мне угрожал им всю дорогу. Сказал, что если я ничего не съем, то нарушу договор. И тогда прощай Лейси, Зак Эммерсон и прочие гнусные типы. А от пары лишних фунтов еще никто не умер. Но если мне будет совсем уж не по себе, то велком на пробежку с ним завтра, послезавтра и столько дней, сколько понадобится, чтобы избавиться от «лишнего веса». На этой фразе в тишине машины раздался отчетливый скрип моих зубов. Нет у меня лишнего веса!
Мы располагаемся не на берегу, а чуть выше, на нагретых солнцем камнях. У меня в машине завалялся плед, на котором, стоит нам разместиться, появляется пятно от соуса. Стефан чуть не мурлычет, когда я скрепя сердце откусываю от бургера первый кусок. Терпеть не могу все эти шуршащие обертки: избавляюсь от них сразу же. И быстро жалею о своем решении, так как с обратной стороны начинает вытекать горчица. Я, охнув, пытаюсь ее слизать, но получается только хуже: капля попадает на грудь. Поморщившись, я стираю ее пальцем и слизываю.
Поднимаю голову и вижу, как Стефан на меня смотрит. Сейчас его обычно светлые глаза почти черные. Внутри появляется уже знакомое тяжелое ощущение, а по коже пробегают мурашки, несмотря на жару.
— Тебя нужно научить есть бургеры, — вдруг почти легко говорит Фейрстах. — Или следующую каплю слизывать буду я.
— Только попробуй — и станешь Стивеном навечно.
В ответ на такое заявление он присвистывает и весело поглядывает на меня из-под полуопущенных ресниц.
— Ну и стерва же ты, Звездочка. Хотя было бы даже интересно. Проверить. Знаешь ли, меня как-то еще не называли во время секса чужими именами.
— Тебе никто ничего не предлагал. А Стивен — это твое имя, — парирую я. — Дело только в звучании.
Он хочет что-то ответить, но закрывает рот снова. И, видимо, в этом виновата я: прежде чем откусить от бургера, я старательно слизываю с обратной стороны горчицу, чтобы точно не капнула.
— Кажется, я понял, по какой причине ты не ешь фастфуд, — фыркает Стефан.
Он многозначительно перекатывается на живот, а я силюсь не улыбнуться. Помогает мне в этом его охрененная татуировка. С моего ракурса виден только «разрыв» на плече, но взгляд уже не оторвать. Да и никто не наколет себе на полспины багрово-черное нечто в надежде, что все отведут глаза.
— Расскажешь о своей татуировке? — спрашиваю я, решившись. Может, демонстрировать свою заинтересованность и глупо, но ведь не удержаться.
Он выразительно приподнимает одну бровь.
— Тебе нравится? — спрашивает он, вместо того чтобы ответить.
— Да.
— Она означает исцеление.
Пару секунд я жду продолжения… и понимаю, что его не последует.
— И все? С Лейси ты был более откровенен, — разочарованно закатываю я глаза.
Стефан усмехается.
— Ты думаешь, что кто-то из нас с Лейси сказал правду? Нельзя верить девчонке, пытающейся произвести впечатление. А я просто пытался развести ее на эмоции и последующую откровенность. Хочешь, чтобы я и для тебя придумал красивую историю о том, как меня эмоционально исполосовало? Зачем? Ты же не дурочка, ты мое досье читала. Мне посчастливилось много лажать в этой жизни. И я надеюсь, что это изменится.
Я раздраженно перекидываю волосы на плечо. Стефан некоторое время неожиданно серьезно смотрит на меня, немного нервируя. Маска веселого парня, которому на все плевать, кажется мне простой и понятной. Но потом она приподнимается, и я начинаю теряться, не понимая, что это значит. Наконец, тяжело вздохнув, он пересаживается ко мне ближе и достает сигарету.
— Хочешь знать, что ли? — уточняет он.
— Не знаю. Но ты же о Джеймсе знаешь. Уязвимость за уязвимость.
Он пожимает одним плечом.
— Ладно, — говорит и прикуривает. — Веришь ли ты во вторые шансы, Звездочка? — вдруг спрашивает с философским видом.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})
— Наверное, — отвечаю я хрипло. Вообще-то да, верю. Во второй шанс для Джеймса. А уж если посчитать, сколько я дала их Майлзу, — то и вовсе тошно становится.
— Я тоже. Мне только это и остается. В Бостоне мы жили едва ли хуже, чем твои ненаглядные Докери. Хотя нет, не всегда. С тех пор, как отец занялся нелегальным. Решившись пойти по скользкой дорожке, он нырнул сразу до самого дна: в наркоторговлю. Но не для того, чтобы подсаживать подростков на улицах, подставляя задницу под любой рейд. Нет. Он медленно, но верно тянул в это дерьмо полезных ему людей из верхушки. У него всегда был товар высшего сорта. Неразбавленный. Он был чертовски осторожен, щепетилен и не жаден. Охотно обменивал дурь на услуги. И скоро у него во всех областях появились прикормленные выгодные знакомства. Судьи, партнеры юридических фирм, политики… У прокурора Говарда Фейрстаха все ели с рук, для него могли исключить из дела улики, подобрать выгодных людей в суде, ему подмахивали самые безнадежные дела. Очень скоро он стал одним из самых влиятельных людей, при этом оставаясь на довольно скромной должности. И если бы он не решился избраться в губернаторы, боюсь, так бы все и осталось.
Пока Стефан говорит, сигарета медленно тлеет в его руке. Но затем он затягивается и сразу после этого тушит ее о камень. Поворачивается ко мне, глядя помутневшими, задымленными глазами.
— Знаешь, Звездочка, обычно к восемнадцати годам люди отращивают либо мозг, либо ангельские крылья. А те, кому повезло меньше, оказываются в дерьме. Вот я из второй категории. У Норта вырос мозг, и он сразу сказал отцу, что собирается стать судьей, поэтому не будет пачкаться. Тот ответил, что тогда сын останется без денег. Норт пожал плечами и согласился. А я так не смог. Да и, если уж совсем честно, решил, что ответственность на том, кто торчит. Никто же в глотку не пихает. Я понял, что, согласившись помогать отцу, совершил самый идиотский поступок в своей жизни после первого же передоза клиента. Тогда я не знал, что в этих случаях делать, и едва не помер на месте от ужаса. Но отступаться было поздно. Я приехал к отцу, объявил, что ухожу. Закончилось разбитым лицом и сломанными ребрами. Три дня в компании бурбона, марихуаны и на все готовых девиц — и моя совесть снова на какое-то время издохла. Даже жаль, что ненадолго. Меня часто болтало туда-сюда между паническим желанием убить отца, лишь бы не продолжать, и попытками спасти свою шкуру. Стал думать, как бы выгрести и не подставиться.
А потом появилась Тиффани. Девчонка отчаянная до ненормальности. И то, как именно она появилась, — Стефан болезненно морщится, — навело меня на мысль использовать ее, чтобы заставить отца ей угрожать. И шантажировать его потом этими записями, если они не оставят меня в покое. Но план провалился, и ее скинули с крыши. Прямо у меня на глазах. Я какое-то время даже вдохнуть боялся. Тифф выжила чудом, потеряла память. Но даже это не остановило отца. Девчонку пытались убить еще несколько раз. Мой отец был абсолютно уверен, что ему все сойдет с рук. И тогда мы с ребятами… нет, не они: это я придумал план, как уничтожить Баса. В общем, у меня родился план, и мы его осуществили. А потом подключился Норт и подставил отца. Его нужно было остановить любой ценой.
Стефан молчит секунд десять, вглядываясь в волны и скользящих по ним точками людей. Когда он поворачивается ко мне, на мгновение я задерживаю дыхание. Его история производит неизгладимое впечатление. А сколько осталось за кадром — страшно представить. Не уверена, что в мире есть много людей, кто после такого не испугался бы.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})
— Да, Шерри, да. Уже жалеешь о жарких поцелуях в гараже и сладких объятиях в кровати?
Он одним неуловимым движением оказывается вдруг прямо надо мной, нависая сверху. И мое бедро прижимает к себе. Я откидываюсь на локти, стараясь выдержать максимальную дистанцию. В этом жесте мне мерещится попытка напугать. И тем не менее что-то внутри меня откликается на эту странную историю. Да уж, пережить такое…
