Амун был уверен, что благодаря Хайди открылись воспоминания в его голове.
Я напугана, сказала она, и слезы блестели в ее глазах, нижняя губа дрожала. Я думаю, что кто-то там, преследует меня. Пожалуйста, проводите меня домой. Пожалуйста.
Пока он видел только черное, он отгонял это. Он не хотел туда идти. Начали всплывать другие вопросы, каждый более убийственный, чем предыдущий. Баден посмотрел на ее прекрасное лицо и почувствовал себя спокойно, впервые с момента его одержимости?
Не потому ли он просто склонил свою голову приветствуя свою собственную смерть, когда Ловцы высыпались из своих убежищ и напали на него?
Она может слышать твои мысли, показал он рывками?
- Нет. - Страйдер моргнул, покачал головой в замешательстве. - Она может слышать твои?
Амун сухо кивнул.
- Она может слышать все? Даже твоих демон... ов? Даже твоих демонов".
Нет. Слава богам. Только то, что я позволяю, чтобы она слышала.
Страйдер оперся локтем на подлокотник, триумфальный блеск внезапно заблистал в его голубых глазах, усиливая пламя уже бывшее там. - Мы можем использовать это в наших интересах.
Конечно, воин сразу же собрался обмануть и победить девушку. - Сабин будет…
Амун зашипел прежде, чем смог остановить себя. Нет.
Снова Страйдер заморгал в растерянности.
Нет, показал он во второй раз. Ты не будешь говорить об этом Сабину. Он едва помешал себе добавить, никогда.
- Амун, ты знаешь, я не могу...
Пока еще нет. Ты не будешь говорить об этом пока. Амун решил следовать за Сабином еще, в то время как они жили на небесах, солдатами царя богов, хотя один Люциен был главным. Никто не мог выработать стратегию, как Сабин. Никто не был более ожесточенным. Никто лучше не подходил для выполнения неприятной работы.
После того как они бы открыли ящик Пандоры и обнаружили себя проклятыми, а также застряли на земле со смертными, половина его друзей продолжали следовать за Люциеном. Другая половина решила следовать за Сабином. Амун не изменил своего мнения.
Он ушел с Сабином, потому что никто не ненавидел Ловцов больше.
Впервые за столько веков, он пожалел о своем решении.
Амун не раз помогал своему другу пытать пленных ради информации, но он не наслаждался криками или кровью, как Сабин. Тем не менее. Он знал, то, что они делали, было необходимым для их выживания.
Теперь он знал, глубоко в своих костях, что независимо от того, что он скажет, в тот момент, когда Сабин узнает истинную личность Хайди, он зайдет в эту комнату и спокойно, но верно лишит ее гордости, ее душевного спокойствия и даже ее воли к жизни.
- Я не собираюсь скрывать это от него, Амун,- сказал Страйдер.
Не было никаких эмоций в голосе. Его голос был теперь мертв, его упорство ясно.
Тогда, дай мне день с ней. Дня будет не достаточно, понял он в следующий момент. Не потому, что он желал ее. Что он и делал. О, он желал. Больше, чем следовало, больше, чем он когда-либо желал другую. Тем не менее, нельзя было отрицать этот факт. Никогда до этого он не ставил чужое благосостояния выше, чем благосостояние его друзей, и тем более врага. Нет, дня будет не достаточно, потому что она называла его "малыш", и он так сильно хотел, чтобы это было правдой.
Он провел рукой по своему воспаленному, опухшему лицу. Ласка была предназначена для другого человека. Это должно было уменьшить эту притягательность. Этого не произошло.
Тем не менее. Он собирался защищать ее, подумал он. От Сабина.
От всех них. Она была причиной того, что здравомыслие Амуна вернулось. Таким образом, он должен был держать ее в безопасности. И если он собирается держать ее в безопасности, по крайней мере, некоторое время, ему нужно установить несколько правил. Как, не думать больше о том, какую нежность она испытывала в его объятиях. Как, больше не подслушивать ее милые воспоминания. Как, больше не целовать ее.
Первый раз был последним. Неважно, насколько сочной она была на вкус. Неважно, насколько страстно она кончала для него. Неважно, насколько он жаждал погрузится внутрь ее, скользя внутрь и наружу, сначала медленно, затем увеличивая скорость, подталкивая их обоих к лихорадочным высотам. Дерьмо. Он не должен был думать о ней, и он, черт побери, не должен был вожделеть ее.
- Почему ты хочешь день?- спросил Страйдер. - День ничего не изменит. Кроме того, Сабин не собирается убивать ее, зная, что она ответственна за улучшение твоего состояния.
Все же Сабин будет пытать ее. Потому что я предпочел бы побаловать врага,- даже ответственного за убийство Бадена, добавил он для собственной выгоды, - чем терпеть тьму и видения. Эгоистично с его стороны, да, и это еще одна причина ненавидеть себя, но это его не останавливало.
Еще одна причина ненавидеть себя? подумал он тогда. Странный выбор слов. Амун не ненавидел себя и никогда не будет.
Ему не нравились, некоторые вещи, которые он делал в течение своей бесконечной жизни, но ненависть? Нет. В отличие от некоторых других воинов, он не был переполнен виной за свое прошлое. Он убивал невинных, да. Он разрушал города до основания, и это тоже. Но он был марионеткой, его ниточки дергались его демоном. Так как же тогда он был в этом виноват?
Потому что он должен был быть сильнее? Это было то, что некоторые из его друзей думали о себе. Не он. Никто не был достаточно сильным, чтобы остановить этих демонов.
Потому что он помог открыть ящик Пандоры, и заслужил наказание, которое привело его к потребности уничтожения? Почти все Повелители думали так, но опять же, Амун так не думал.
Все совершали ошибки, и это была одна из его.
Ты заплатил цену, и тогда идешь дальше.
А что же Хайди? задавался он вопросом. Была ли ее ошибка простительна? Она заплатила цену? Должен ли он двигаться дальше?
Его челюсти были сжаты. Он проигнорировал эти вопросы, вместо этого он сосредоточится на том, что будет делать, когда его день с ней закончится - если ему вообще дадут этот день. Это не имеет значения, так как он не собирался позволить Сабину забрать ее. Когда придет время, Амун просто увезет ее из крепости. И как только они уйдут, никто не сможет их найти. Его демон мог сделать больше, чем просто красть секреты окружающих людей. Его демон мог хранить секреты. Искажая воспоминания, даже прежде, чем они будут созданы.
Если Амун хотел исчезнуть навсегда, он мог исчезнуть навсегда.
