— Про улицу, кино, цирк говорила… Про кафе говорила, — начал Рябинин и вдруг спросил: — А что ж ты про гостиницу помалкиваешь, а?
— Какую гостиницу? — остро прищурила Рукояткина глаза, и он понял, что она может быть злой, такой злой, какой редко бывают женщины.
— Гостиницу «Южную».
— А чего про неё говорить?
— Ну, как была, зачем была, что делала?..
— Да ты что! Чего я там забыла? У меня своя коммуналка с раздельным санузлом имеется.
— А в баре при гостинице ты разве не была? Вспомни-ка…
— Да что мне вспоминать! Если хочешь знать, я вечером сидела в ресторане.
Рябинин не шевельнулся. Он даже зевнул от скуки — до того ему вроде бы неинтересно. Почему следователям не преподают актёрского искусства?
— В каком ресторане? — лениво спросил Рябинин.
— Не всё ли равно. А в гостинице не была.
— Если действительно была в ресторане, то в каком?
— В «Белой кобыле».
— Я жду. В каком ресторане?
— Имени Чайковского.
— Значит, ты была не в ресторане, а в гостинице, — обрадовался Рябинин.
— Господи, да была, была в ресторане весь вечер.
— Тогда в каком?
— Да в «Молодёжном» просидела до одиннадцати. Доволен?
Рябинин сделал всё, чтобы это довольство не появилось на лице. Он не ожидал, что она так легко скажет про «Молодёжный», — ведь это тянуло нитку дальше, к Курикину, к деньгам. Видимо, она путалась в числах, да и в ресторане бывала частенько.
— Что там делала? — спросил он, не теряя выбранного нудно-противного тона.
— Ты что — заработался? Не знаешь, что делают в ресторане? — удивилась она.
— Вопросы задаю я, — отчеканил он.
— Задавай, только правильно их выставляй, — тоже отштамповала она.
— Что делала в ресторане?
— Кушала компот из сухофруктов. Ответы отвечаю я.
— С кем была в ресторане? — наконец спросил он правильно.
— Со знакомым космонавтом. Просил его не разглашать в целях государственной тайны.
— С кем была в ресторане?
— С бабушкой.
— С какой бабушкой? — поймался он легко, как воробей на крупу.
— С троюродной, — начала с готовностью объяснять Рукояткина. — Она сразу же после ресторана скончалась. Опилась компоту. А может, подавилась косточкой.
Рябинин прижал правую ногу, которая дёрнулась, будто в неё вцепилась собака. Он твёрдо знал, что стоит дать волю нервам, волю злости — и допрос будет проигран сразу. Сильнее тот, кто спокойнее. А пока было так: он давил ногу — она улыбалась.
— С кем была в ресторане?
— А тебе не всё равно?
— Зачем же скрывать? Если не была в гостинице, так скажи, с кем была в ресторане. Хотя бы для алиби.
— А мне твоё алиби до лампочки, — отрезала она. — Я была в «Молодёжном», это все видели.
— Верно, видели, — значительно сказал он.
— Чего видели? — подозрительно спросила она.
— Сама знаешь, — туманно ответил Рябинин и улыбнулся загадочно и криво.
— Чего я знаю?!
Она смотрела, разъедая его глазами, и Рябинин ждал сейчас взрыва, словно он бросил в печку гранату. И всё-таки он сказал веско и медленно, уже без улыбки:
— Знаешь, как пропала у женщины сумка с деньгами.
— Чего-о-о?! — зло запела она. — Ты мне нахалку не шей! Не выйдет! Никаких я женщин не видела! Да за моим столиком и женщин-то не было.
— Кто же был за твоим столиком?
— Да с мужиком я была, не одна же!
— С каким мужиком?
— Обыкновенным, в брюках.
— Так, — заключил Рябинин. — Значит, признаёшь, что второго июля была в ресторане «Молодёжный» с мужчиной.
Теперь правая нога прыгнула под столом от радости, — неожиданно допрос сдвинулся, как валун с дороги. Он больше двух часов ходил вокруг со стальным ломом, поддевал, надрывался, а глыба лежала на пути не шелохнувшись. Но стоило толкнуть тонкой палкой, как она легко сдвинулась. Тут было три причины. Во-первых, признаться, что была с мужчиной в ресторане, — это ещё ни в чём не признаться. Во-вторых, она не знала, в чём её конкретно подозревают и сколько следствие накопало. И, в-третьих, при такой деятельности, с париками, подставными лицами и чужими квартирами, она боялась не своих преступлений, а тех, которые ей могли приписать, или, как она говорила, «шить нахалку».
— А гостиница-то при чём? — Она вдруг заузила глаза, блеснувшие колючим металлом, будто у неё вместо зрачков оказались железные скрепки. — Подожди-подожди… Ах гад, узнал всё-таки… Ну не паразит ты?! Всё обманом, как гидра какая. С тобой надо держать ушки топориком. Больше тебе ни хрена не скажу.
— Скажешь, — решил он показать свою уверенность, — куда тебе деваться.
— Поэтому и не скажу, что деваться некуда, — в тон ответила Рукояткина.
Ещё неизвестно, получил ли он что-нибудь этим обманом. Может быть, выиграл бой и проиграл битву. Она теперь могла замкнуться до конца допроса. Рябинин понимал, что с точки зрения этики его ловушка с гостиницей не совсем безупречна. В допросе нельзя обманывать, как, скажем, нельзя лечить людей, купив фальшивый диплом. Об этих психологических ловушках в юридической литературе не прекращались дискуссии — допустимы ли они? Рябинин знал два случая.
Старший следователь допрашивал взяточника, который подозревался в одном деле. Взяточник рассказал и замолк. «Всё?» — спросил следователь и заглянул в ящик стола. Взяточник пугливо заёрзал и рассказал про второй случай мзды. Следователь ещё раз спросил: «Всё?», заглянув в стол. И опять взяточник добавил эпизод. Так повторялось двенадцать раз, пока мздоимец не признался во всех взятках, полагая, что у следователя в столе лежит точная справка. В столе лежала «Война и мир». И первый раз следователь посмотрел в ящик случайно.
Другая история произошла с начинающим следователем, который из старого манометра и суровой нитки соорудил прибор и вызвал на допрос старушку. «Врёшь, бабка. Теперь правду показываешь. Теперь опять врёшь», — говорил следователь, дёргая под столом натянутую петлю. Испуганная старушка рассказала правду. Следователя на второй день уволили.
— Тебе же выгоднее признаться, — сообщил Рябинин.
— Да ну?! — так и подскочила Рукояткина. — Выходит, свою выгоду упускаю?
— Упускаешь. Чистосердечное признание… — начал было он.
— …смягчает вину преступника, — кончила она фразу. — На это не клюю — дёшево очень.
— Дёшево? А ты дорогая? — вырвалось у него неизвестно зачем.
— Никак купить хочешь? — обрадовалась Рукояткина, заиграв плечами, а уж от плеч заиграло и всё тело. — Денег не хватит.
— Не хами, — вяло сказал он, понимая, что это уже месть за ловушку с гостиницей. — Будешь отвечать? Или я приглашу понятых, прокурора и составлю протокол об отказе дать показания, — пообещал Рябинин.
Строгий тон и угроза прибегнуть к какому-нибудь официальному шагу вроде бы действовали на неё сильнее, чем этические беседы.
— На правильные вопросы отвечу.
— Как фамилия мужчины?
— Я у своих друзей фамилию не спрашиваю.
— Ну обрисуй его.
Она с готовностью вскочила со стула и начала выделывать руками, лицом и всем телом невероятные штуки, показывая того мужчину:
— Рост — во, современный. Глаза вот такие, вылупленные. Волосы вот так, цигейковые. Нос, как баклажан а челюсти вроде утюгов — что нижняя, что верхняя…
— Хватит, — перебил он, — ясно. А фамилия?
— Не знаю, — успокоилась она и села на стул.
— А вот я знаю, — сказал Рябинин.
— Ну?! Скажи, хоть теперь узнаю.
— Курикин.
— Как?
— Курикин.
— Кукурикин. Первый раз слышу такую дурацкую фамилию.
— Не Ку-курикин, а Курикин, — поправил он.
— Я и говорю: Ку-ку-ри-кин.
Он знал, что она нарочно будет коверкать фамилию. Но ни одна точка не дрогнула на её лице. Впрочем, она могла не интересоваться фамилией. Фамилия ей ничего не говорила, но теперь она знала, чем располагает следователь — показаниями Курикина о пропавших деньгах.
Рябинин думал, о чём ещё спрашивать. И как спросить. Есть выражение — потерять своё лицо. С Рябининым иногда такое случалось, когда он попадал в совершенно незнакомую ситуацию. Сейчас у него это лицо тоже пропало, хотя он сидел в своём кабинете и занимался своим кровным делом.
— Расскажи, как с ним встретилась, где, когда?
— Да не знаю я Кукурикина, гражданин следователь!
— А может, у твоего знакомого и была фамилия Курикин, а? Ты же не спрашивала.
— Он говорил, да я забыла. Только не Кукурикин. Или Ослов, или Ишаков, а может, даже Индюков.
Рябинин решил потянуть цепочку с другого конца:
— А зачем жила в чужой квартире?
— В какой квартире? — сделала она наивно-распахнутые глаза.
— Ну уж тут дурака валять нечего: сотрудник тебя видел, понятые видели…
— Верно, — усмехнулась она, — тут железно, надо колоться. Подобрала ключи, да и пожила малость. Просто так, от скуки. Это преступление небольшое.
