Дардаке его уже почти не слышал. Как говорят старики, «борец под его шкурой вдруг сам родился».
Распахнув тулуп, Дардаке как бы выпорхнул из него и с разгона налетел на противника. Ногами и руками он сгреб его, свалил, покатился вместе с ним… Чекир, подхватив тулупы борцов, отбежал подальше. Второй зритель, старый Сарбай, издалека смотрел, не вмешивался. Он молча выпятил по привычке бороду.
Сам он драчуном-борцом никогда не был, но в сыне угадывал и силу и удаль, верил в него.
Ай да схватка! Снег взвился под ногами, мерзлая земля гудела, когда падали на нее борцы. Вскочив, они расходились и, склонив головы, тяжело дыша, приглядывались друг к другу. Топтались, растопырив ноги и согнувшись, как вдруг снова кидались навстречу врагу, чтобы снова гнуть, мять, ломать, скручивать руки, ноги, шею… Вдруг Алапай оторвался от противника и побежал. Это хитрость была. Он на спину принял скакнувшего на него сзади Дардаке и, с ходу перевернувшись через голову, оказался на нем, вывернулся и уселся верхом. Не тут-то было. Парнишка выгнулся дугой. Как железный мост, опирался он ногами и затылком в землю, и сколько ни давил на него тяжеловесный Алапай, сломить не мог.
Пока обе лопатки поверженного не коснутся земли, тот, кто наверху, не считается победителем. Киргизская вольная борьба разрешает и силовые и болевые приемы. Хвататься можно и за шею и за ноги, разрешается коленом нажимать на живот, выкручивать ноги, руки. Алапай всей тяжестью давил на Дардаке. Тот не поддавался. Голова Дардаке ерзала по скользкому, сбившемуся снегу, и грудь и спина были в ссадинах, однако боли он не чувствовал. Давно уже вылезла из штанов рубашка, кожа на теле стала багровой от мороза, но холода он тоже не замечал. Все сильнее и сильнее давил Алапай. Казалось, вот-вот хрустнут позвонки на шее юного противника…
Чекир, подошедший совсем близко, согнувшись, заглядывал под спину Дардаке, чтобы увидеть, когда лопатки коснутся земли. Поняв, что голова Дардаке слишком далеко запрокинулась, он заметался в испуге, опасаясь, что тяжелый, как очаг из камня, Алапай просто раздавит неокрепшего подростка. Чекир уже готов был позвать на помощь Сарбая, он уже руку поднял, чтобы поманить старика, но тут произошло что-то новое.
Дардаке сумел как-то повернуться на бок и опереться на правое плечо. Шея у него выровнялась; Чекир облегченно вздохнул. Зато победа Алапая стала гораздо ближе. Он упорно давил и давил на то плечо, что еще не коснулось земли. Казалось, уже нет спасения… Между тем рука Дардаке шарила и судорожно искала, за что бы ухватиться. И вдруг вцепилась в левую ногу Алапая. Начиная бороться, бойцы закатывают рукава и штанины: голое тело труднее удержать. У Алапая штанина раскаталась, и этим воспользовался Дардаке. Как тиски, захватили пальцы, потянули штанину и вместе с ней ногу — тянули и скручивали, напрягаясь до последних сил. И вот уж лицо Алапая сморщила боль, и уже не мог он так жать плечо Дардаке. Резким движением парнишка угрем скользнул по гладкому, подтаявшему снегу, высвободился из-под грузного тела, вывернулся, но при этом не выпустил ногу противника. Еще сильнее стал ее скручивать, теперь уже двумя руками, да еще и навалился на нее. Колено Алапая неестественно подогнулось, что-то хрустнуло…
— Зарезал, чертов бугай! — раздался откуда-то снизу хриплый и свирепый голос. — Слезай, вставай!.. Слышишь, что ли, ногу сломал. Подымайся, тебе говорят!
Не сразу понял Дардаке слова Алапая… Но зато почувствовал: случилось что-то очень скверное…
— Я не хотел, не хотел! — вскочив на ноги, воскликнул парнишка в отчаянии.
— Бугай чертов! — повторил Алапай. Он не подымался. Медленно повернулся на бок, как-то судорожно подтягивая к животу ногу. Глаза его невольно наполнялись слезами, но губы кривились в усмешке. — Запомни, батыр, — сказал он, глядя на Дардаке, — лопатки мои земли не коснулись, не хвались, что победил. Я поправлюсь, и тогда…
Больше он говорить не мог и замычал от боли.
Дардаке неловко топтался, не зная, что делать. Чекир тянул Алапая за руку, но тот, видно, не мог найти здоровой ногой опоры на утоптанном скользком снегу. Лицо его стало серым, губы дрожали. Наконец ему удалось сесть. Скрюченная нога теперь лежала как бы в стороне. Все трое на нее смотрели. Она прямо на глазах пухла, наполняя штанину.
— Кровь не течет? — невпопад спросил Дардаке.
Алапай нашел в себе силы рассмеяться:
— Ха, откуда кровь? Вывих, понимаешь… А может, и сломал. Ну у тебя в руках и силища!.. Эх, черт, получилось, что от игры загорелся пожар. Что делать будем, а?.. Уставились! Что случилось, то случилось. Я сам виноват, получил, чего добивался. Осторожно усадите меня на лошадь и, пока я не отморозил ногу, отвезите в больницу.
«Вот терпеливый, черт!» Дардаке с восторгом смотрел на Алапая. Ему казалось, что тот должен был возненавидеть его, кричать, сзывать людей, чтобы все узнали, кто его искалечил. Видно, этот парень хороший товарищ и настоящий мужчина. Дардаке побежал за лошадью, подвел ее за уздцы. Ах, как трудно было поднять тяжелого, неуклюжего Алапая! Он не кричал, только стонал, да и то совсем негромко. Обняв товарищей за шею, повиснув на них, Алапай подтянул здоровую ногу и сунул ее в стремя, но верхом сесть не смог. Он лег на седло животом и закричал Дардаке:
— Садись и держи меня! Поехали, ребята! — Но тут он вспомнил о Сарбае. — Твой отец видел? Эй, Чекир, найди старика! Соври ему что-нибудь, скажи, что я поскользнулся…
На счастье, оказалось, что Сарбай загонял скотину и конца борьбы не видел. Ребята окольными путями, чтобы их не расспрашивали, поехали в больницу, на другой конец селения.
— Мы скакали наперегонки… лошадь упала… не знаю, вывих или перелом, — бойко врал Алапай врачу в приемном покое. — Если б не эти ребята, я бы отморозил ноги… Пожалуйста, лечите, только не отрезайте: жить без ноги не могу, люблю свою ногу!
Даже хмурый, сердитый врач улыбнулся, слушая болтовню Алапая.
— Хорошо, что ты не в сапогах, а в ботинках, — сказал он. — Пришлось бы резать — пропало бы голенище. Было бы жалко, правда? — С этими словами он резко крутанул и дернул больную ногу Алапая.
Алапай задохнулся, выпучил глаза, лицо его покрылось пóтом, но не закричал.
— Молодец! — похвалил врач. — Теперь все в порядке. С вывихом мы справились, но в кости могут быть трещины, придется тебе у нас остаться… Посмотрим на рентгене, наложим гипс…
На пути к дому Дардаке погрузился в раздумье. «Вот герой так герой! — превозносил он в душе Алапая. — Надо учиться у него выдержке, терпению и благородству. Я, может быть, искалечил его на всю жизнь, а он не только не винит и не ругает меня, но даже называет батыром. А если б со мной случилось? Я бы, наверно, ревел во всю глотку, я бы возненавидел Алапая, как злейшего врага…» О том, как перед борьбой оскорблял и дразнил его Алапай, Дардаке забыл начисто. Забыл и то, что тот нанес оскорбление его отцу.
Встретив сына на улице, Сарбай крепко схватил его за руку и потащил в дом. Закрыв за собой дверь, шепотом заговорил:
— Этот сын пьяницы Алапай — он хулиган и драчун. Я должен был вас разнять. Ой-е! Плохо, очень плохо, ты сломал ему ногу…
— Не сломал, а только вывихнул.
— Молись, чтобы не стал парень калекой. Случается, что вывих хуже излома… Когда ты стал перекручивать ему ногу, я хотел крикнуть, чтобы ты не делал этого…
— Как же так, папа? Чекир сказал, что ты ушел и конца борьбы не видел…
Сарбай быстро глянул в глаза сыну и отвернулся.
— Так он сказал?.. Вот и не видел, вот и не видел! Да, да, знать ничего не хочу! — Немного помолчав, старик стал причитать: — Ах, Ракмат-Дардаке, Ракмат-Дардаке, что мы за несчастные люди! И все потому, что происходим из племени униженных. Вот увидишь, увидишь — другому бы сошло, а нам с тобой ни за что не сойдет. Обязательно будут неприятности. Перед судьбой и перед аллахом мы беззащитны…
* * *
Дети колхозников, работающих на молочной ферме, обычно шли рано утром в школу под предводительством Дардаке. Зажав под мышкой старый, битком набитый книгами и тетрадями клеенчатый портфель, подаренный ему счетоводом, парнишка шагал по узкой тропе среди сугробов весело и быстро, уверенный в том, что детвора спешит за ним и стремится попасть в ногу. Это потому было важно, что Дардаке обязательно напевал какую-нибудь песенку с маршевым мотивом. Тот, кто сбивался с ноги, не мог повторять за ним слова, и начинал теряться и спотыкаться. За спиной Дардаке шла Зейна; она давно к этому привыкла и не видела ничего обидного в том, что на ее долю выпадала как бы второстепенная роль. Маленькие мальчишки и девчонки, подобравшись по росту, двигались за ней длинным хвостом. В конце плелись первоклашки, обнимая и прижимая к груди свои портфельчики. Нести их за ручки малыши не могли — слишком круто подымались по сторонам тропинки сугробы. Опустишь руку с портфелем — и он всю дорогу чертит по снегу.
