Дремала я совсем недолго — с полчаса или около того, но сон мой, наверное, был глубоким и расслабляющим, поскольку проснулась я отнюдь не с тяжелой головой, что порой случается после дневного сна. Я чувствовала себя отдохнувшей, бодрой и исполненной самых радужных предчувствий, связанных со скорым приездом Франсис. Франсис, которая решит, что делать дальше…
Я не стала развивать эту мысль, попросту отогнала ее прочь. Села, выпила стакан воды — теперь уже тепловатой, — которую мне подали вместе с кофе, и, исполненная сознания долга, принялась писать открытку Джейн — девушке, с которой мы вместе снимали комнату в Афинах. Тот факт, что Джейн будет сильно удивлена, получив эту открытку, я тоже не желала обмусоливать, просто убедила себя, что хочу пройтись и эта открытка будет хорошим предлогом для небольшой прогулки до деревенского почтового отделения. Я даже не потрудилась задуматься, к чему мне вообще какой-то предлог и зачем мне в самом деле совершать эту прогулку, когда я и так уже вдоволь наупражнялась за день. Джейн, говорила я себе, торопливо строча, будет рада получить от меня весточку.
Сия весточка, призванная вызвать столь неожиданную радость, гласила: «Приехала сюда сегодня; красота и спокойствие. Франсис должна прибыть сегодня днем. Она придет в восторг, когда увидит цветы, и изведет на них километры пленки. Гостиница производит приятное впечатление. Надеюсь, будет достаточно тепло, чтобы искупаться. Целую, Никола».
Закончив это незатейливое послание, я спустилась с ним в вестибюль. Тони сидел за столом, задрав ноги, и читал «Любовника леди Чаттерлей».
— Не вставайте, — поспешно остановила его я. — Я только хотела узнать, есть ли у вас марки. Вернее, одна марка для местной открытки за одну драхму.
Плавным движением опустив ноги, он пошарил под столом и выдвинул беспорядочно набитый вещами ящик.
— Ну конечно. Одна марка за одну драхму, говорите? — Длинные пальцы пролистали три или четыре невзрачных листа почтовых марок. — Вот, нашел. Всего две осталось, так что вам повезло.
— Спасибо. Ой, а за пять драхм нету? Я бы их тоже взяла — для авиапочты в Англию.
— Сейчас посмотрим. За пять… До чего ж приятно, когда первый постоялец так здорово ориентируется во всем. Я такие вещи вообще не запоминаю — из меня вышел бы никудышный работник справочной службы. Железнодорожные расписания вызывают у меня панический ужас, вы даже не представляете.
— Значит, вы правильно сделали, что приехали сюда. Неужели вы хотите сказать, — с невинным видом спросила я, — что ни разу не писали домой, с тех пор как приехали в Грецию?
— Дорогая моя, не так легко отделаться от неприятных воспоминаний, связанных с родными пенатами. Нет, мне очень жаль, но марок за пять драхм у нас нет, только за две и за четыре. Вы спешите? Я ведь могу без труда раздобыть их для вас.
— Спасибо, не стоит, мне все равно хотелось куда-нибудь прогуляться, чтобы осмотреться. Ой, извините, я не могу сейчас с вами расплатиться — кошелек оставила наверху. Одну минутку, я быстро.
— Можете не переживать — мы включим это в счет. Удвоим сумму с учетом беспокойства, и все.
— Нет, кошелек мне все равно понадобится — чтобы купить марки в деревне. Вдобавок захвачу темные очки.
Я оставила открытку на столе и поднялась по ступенькам в свою комнату. Когда я вернулась, открытка лежала на том же месте, не сдвинутая ни на миллиметр — в этом я готова была поклясться. Я улыбнулась Тони.
— Надеюсь, здесь есть почтовое отделение?
— Есть, но я не стану оскорблять вас, вдаваясь в подробные объяснения, дорогая. В Агиос-Георгиос трудно заблудиться. Пойдете по главной улице в сторону моря. Приятной вам прогулки.
И он вновь углубился в «Любовника леди Чаттерлей».
Забрав свою открытку, я вышла на улицу.
«Улица», конечно, неподходящее название для пыльного прохода между беспорядочно разбросанными домами Агиос-Георгиос. Прямо перед гостиницей располагалась довольно просторная утрамбованная площадка, на которой скреблись куры да под фисташковым деревом играли полуголые, коричневые от загара детишки. Два ближайших к гостинице дома были свежепобелены и выглядели очень мило, возле каждого росла виноградная лоза, создававшая тень, а крошечные дворики были огорожены невысокой белой стеной. Домик Софьи стоял особняком на другой стороне улицы. Он был немного больше других и содержался в образцовом порядке. Фиговое дерево — из всех деревьев оно имеет самую приятную форму — росло у входа, отбрасывая причудливую четкую тень на ослепительно белую стену. Маленький садик пестрел многочисленными цветами: львиный зев, лилии, гвоздики, мальвы, — все это пышное многоцветье в Англии можно встретить лишь в разгар лета, здесь же, на Крите, эти экзотические растения уже в апреле заполонили все вокруг, словно полевые цветы. Рядом с внешней стеной дома помещался примитивный очаг в окружении закопченных котелков, стоявших на старомодных подставках. Увитая виноградником стена была призвана скрыть от посторонних взглядов загроможденный дворик, в котором я заметила жаровню в форме улья.
Я стала медленно спускаться по склону холма. Все казалось таким невинным и безмятежным в полуденном жару. Вот и церковь — совсем маленькая, с голубым куполом — расположилась на небольшом бугорке, прислонившись к утесу. Площадку перед ней кто-то любовно выложил морскими камушками — голубыми, терракотовыми и синевато-серыми; образуя различные узоры, они были накрепко вбиты в твердую почву. Сразу за церквушкой улица еще более круто спускалась к морю, и здесь, несмотря на то что возле каждого дома стояла кадка-другая с цветами, местность выглядела более голо и дома были практически лишены покраски или побелки. Словно яркие краски цветущих холмов постепенно блекли и сходили на нет, уступая место бедной растительностью гавани.
Тут и находилось почтовое отделение, одновременно являвшееся единственным магазинчиком, которым могла похвалиться деревня, — довольно-таки темное помещение с двойными дверями, открывавшимися на улицу, с утоптанным земляным полом, со всех сторон заставленное мешками с продуктами — бобами, кукурузой, мукой; тут же, рядом, в огромных квадратных оловянных посудинах плавали жирные сардины. На прилавке лежало несколько головок сыра, стояли глиняные сосуды с черными оливками, а также старомодные весы с чашками. Полки, уставленные кувшинами и консервными банками, пестрели знакомыми этикетками. Возле двери, служа опорой для нескольких щеток, стоял почтовый ящик, выкрашенный в темно-синий цвет. А на стене напротив входа, в самом центре магазина, висел телефон. Чтобы подойти к нему, пришлось бы пробираться между мешками.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
