— Но как же так случилось, — проговорила Софья Николаевна, ещё и ещё раз перечитывая письмо, словно оно могло ей рассказать больше, чем было в нём написано, — как же так случилось, что Катюшина мать всё это время не пыталась найти свою девочку?
— Как не пыталась?! Обязательно разыскивала, долго, мучительно, настойчиво. Но в конце концов она, вероятно, потеряла надежду и оставила поиски. Ведь после того как они потеряли друг друга, Катя была контужена, без сознания и надолго лишилась памяти. Она не могла никому сообщить ни своего имени, ни фамилии, ни города, где жила до войны. Её невозможно было найти…
— Да, это так…
— Вот видите!
— И всё-таки, — задумчиво сказала Софья Николаевна, снова разглядывая тонкие, лёгкие строчки письма, — это совпадение так невероятно… Матери познакомились, подружились там, на фронте, и обе девочки, Катя и Наташа, оказались в одном и том же детском доме…
— Друг мой, — сказала Клавдия Михайловна, — время такое… Возможны и еще более удивительные и необычайные совпадения… Но теперь меня волнует другое: если Петрова всё-таки окажется Катюшиной матерью, как она отнесётся к Наташе?
Так они сидели вдвоём почти до полуночи и всё говорили о судьбе своих девочек, раздумывая, как им поступить, как лучше сделать, чтобы этот неожиданный приезд не принёс горя и разочарования ни той, ни другой. Ясно было одно: нужно выждать приезда Петровой и, разумеется, не говорить о письме ни Кате, ни Наташе и вообще ни одному человеку в детдоме. А когда приедет Петрова, ей сначала рассказать про Катю и только лишь после того, как выяснится, что Катя не имеет к ней никакого отношения, позвать Наташу.
Но всё произошло совсем не так, как они думали и предполагали.
Глава 40. Пурга
Уже несколько дней бушевала такая метель, какой не запомнят даже самые старые из старожилов этих мест.
Тучи снега носились над землёй, сбивая с ног, залепляя глаза, не давая дышать и двигаться. В воздухе металась густая, непроницаемая пелена из колючих и острых снежинок.
Эта снеговая пелена то завивалась в высокие белые воронки и уносилась ввысь, казалось обратно к невидимым в небе тучам, то, подгоняемая буйным ветром, с неслыханной стремительностью неслась вперёд, то летела над самой землёй, наметая высокие горы сугробов, похожие на застывшие морские волны.
Пурга была такая, словно буря пронесла через тысячи километров пространства отголоски той великой битвы, которая в эти дни завершалась на полях Сталинграда…
И днём и ночью бушевала пурга, нанося и наметая кругом глубокие, плотные сугробы. За эти дни с подветренной стороны детдом завалило по самые окна. Даже стёкла совсем залепило снегом. А входную дверь к утру с трудом открывали, да и то лишь после того, как отгребали лопатой от двери снежные сугробы.
Детдомовские ребята в эти вьюжные дни ходили в школу все вместе, одной гурьбой. Они брались за руки и шли цепочкой, один за другим. Впереди всегда Женя и Шура, самые высокие и сильные мальчики. Они протаптывали путь остальным.
А ребята соседних деревень, в особенности дальние, те совсем не приходили учиться. В классах многие парты пустовали, и в школе было непривычно свободно и тихо.
Даже сердитая школьная сторожиха в эти дни не бранила ребят, что они плохо сметают с валенок снег и следят на полу. Как ни старайся, как ни махай веником, разве возможно смести все до одной снежинки?
Что и говорить, пурга была сильная… Рассказывали про одного дальнего колхозника, которого чуть не занесло снегом вместе с санями и лошадью. Но, по счастью, этим путём вскорости прошел обоз, и беднягу отрыли чуть живого.
В эту непогоду даже Клавдия Михайловна и Ольга Ивановна ни разу не съездили в город, хотя дела накопилось множество и, самое главное, подходили к концу продукты. Мука была на исходе, и несколько дней подряд вместо хлеба пекли картофельные лепёшки, только с небольшой прибавкой муки. Ведь неизвестно было, сколько продолжится пурга.
От этих лепёшек не было никакой сытости, и ребята, в особенности младшие, жаловались и просили хлеба.
В конце концов Ольга Ивановна заявила, что пусть будет что будет, пусть пурга какая-никакая, но завтра рано утром она всё равно отправляется в город на склад за мукой. Потому что она не может видеть, какие у ребят лица, когда нет хлеба.
Тогда Клавдия Михайловна сказала, что ехать в город в такую вьюгу нет никакого смысла, потому что обратно с мукой Чайке всё равно не доехать. А лучше они с Ольгой Ивановной сразу после обеда сходят в правление колхоза и займут у председателя несколько мешков в долг.
После обеда Ольга Ивановна вся, с головой, укуталась в огромный клетчатый платок, а Клавдия Михайловна накинула на себя всё тот же непромокаемый, выцветший от солнца и дождей брезентовый пыльник, и они обе, сцепившись рука с рукой, вышли из дому.
Они не успели отойти от крыльца и нескольких шагов, как обе — и высокая, в клетчатом платке Ольга Ивановна и хрупкая, маленькая Клавдия Михайловна — мгновенно исчезли, словно потонули в крутящемся вихре снежинок.
И почти сразу следом за ними (только из-за такого снегопада они могли разминуться) к крыльцу детдома медленно и трудно подъехали сани.
На первый взгляд казалось, что вьюга накрутила, нанесла, намела огромный ворох снега, и вдруг из этого вороха прямо на глазах сами собой вылепились и белые снежные сани, и снежная лошадь, и возница, весь белый и весь засыпанный снегом, и человек, сидящий в санях, тоже весь целиком из одного снега.
Сани остановились у крыльца. Возница слез, отряхнулся. Вокруг него ещё сильнее заметался ураган снежинок, зато он стал похож на обыкновенного человека в длинном тёмном балахоне и поднятым выше головы воротником.
Он подошёл к саням и сказал:
— Вылезайте, товарищ майор! Вот он, Цибикнурский детский дом.
Тот, которого назвали майором, вылез из саней и тоже стряхнул с себя снег.
— А говорили, не доедем!.. — сказал этот майор и направился к дому, захватив из саней небольшой снежный чемоданчик.
По правде сказать, это был очень маленький, совсем маленький майор. И был ли он действительно майором? Поверх настоящих погон у него лежали вторые, снежные, а на них, уж конечно, не было никаких знаков различия. И голос у майора был совсем не военный. Тихий, совсем женский голос. А на щёку из-под ушанки выбивалась длинная светлая прядь волос.
Майор стряхнул с небольших сапог снег, поколотив одной ногой об другую, и вошёл в дом.
В этот день с малышами, как обычно, была Ольга Филатовна, а со всеми остальными детьми занимались молоденькая воспитательница Галина Степановна и Марина. У Софьи Николаевны в этот день был выходной, и её вовсе не было в доме.
Всё складывалось совсем не так, как этого хотела и предполагала Клавдия Михайловна.
В эти послеобеденные часы в доме всегда стояла необыкновенная и даже немного неестественная тишина. Младшие, самые шумные ребята находились в школьной комнате. Был их час приготовления уроков. И, конечно, им было не до беготни и не до возни, раз приходилось выводить буквы и цифры на косых и клетчатых линейках тетрадей, решать задачи и примеры, заучивать разные правила. Тут только гляди-поглядывай, чтобы не накляксить. Да, кроме того, рядом сидели Катя и Клава, помогая им делать домашние уроки.
Малыши, как им полагалось, спали после обеда. А старшие обычно в это время бывали заняты разными домашними дежурствами: чисткой картофеля, мытьём посуды на кухне, разными починками и штопками в бельевой, дровами и водой на дворе.
Маленький майор со светлой прядкой волос на щеке прошел прямо в канцелярию. Теперь уже снеговых погон у него на плечах не было, и ясно виднелись настоящие погоны с одной золотой звёздочкой и двумя просветами. Дорогу ему показала Аннушка. Перед тем как уйти домой после работы, она в последний раз обходила свои владения, смахивая тряпкой отовсюду, откуда возможно, разные невидимые пылинки и паутинки.
Она-то сразу смекнула, что к чему. И она сразу поняла, что майор-то, может быть, и настоящий майор, но, во всяком случае, не совсем обычный майор.
Проводив майора в канцелярию, она немедленно вызвала Галину Степановну, которая одна единственная в доме могла выяснить всё, что касалось этого маленького майора с чемоданчиком в руке, со светлой прядкой волос на щеке.
Товарищ Петрова (совершенно ясно, что приезжая была именно Петровой) вошла в канцелярию и поставила на пол свой чемоданчик, теперь уже не снеговой, а самый обыкновенный, коричневый, с металлическими уголками.
А в канцелярии находился только Николай Сергеевич, главный и единственный бухгалтер и счетовод детского дома. Он совсем не был в курсе дела и понятия не имел, что приезжей лучше всего подождать в канцелярии или в кабинете возвращения Клавдии Михайловны, прежде чем повидать Наташу Иванову.
