станет затягивать решение проблем по итальянским активам своего клана, в какие бы одежки он сей момент не рядился.
– Одного понять не могу, – прервал паузу президент с хитринкой во взоре, – откуда у подполья столь обширный перечень наших частных инвестиций за рубежом? Вы не подскажите?
Бортников делал вид, что вопроса не прозвучало или он его прослушал. Тем временем Нарышкин бросил на него косой взгляд, казалось, так обозначая штрафника и реваншируясь за недружелюбные сигналы в свой адрес минутами ранее.
Повисла нездоровая тишина, похоже, провозвестник давно отложенного «разбора полетов». Нарышкин поглядывал на коллегу, то в осуждении, то будто соболезнуя. Президент, наоборот, отличался цельностью лика – беспечно уставился на главу ФСБ, чем, казалось, подмахнул обвинительное заключение.
Бортников оживился, демонстрируя напускную активизацию образа – принялся разоблачаться и, тем самым, как бы самоустраняясь от обсуждения. Президента это не смутило, и он точно пригвоздил вопросом:
– Не пойму я, Александр Васильевич, ты защищаешь честь мундира, или, изменяя присяге, прикрываешь подпольщиков, окопавшихся в ФСБ? Или, того более, ФСБ во главе с директором продались заговорщикам с потрохами? И я с Сергеем добываю на свободе последние дни…
Бортников громко сглотнул, после чего застыл с наполовину опущенными шароварами хоккейной униформы. ВВП продолжал безучастно обозревать самую могущественную в стране после себя персону, казалось, вынашивая жесткое решение.
На самом деле ВВП сей момент корил себя самого, осознав, что неоправданно перегрузил ФСБ полномочиями, влиянием. В результате получил государство в государстве, существующее автономно, в отрыве от страны, президента, но куда хуже – от своего директора, пусть в определенной, нередко объективной степени. ВВП уже знал: ни Бортников, ни его замы к заговору непричастны; они по-прежнему опора режима. Между тем сомнений быть не могло: банк данных по зарубежным активам российской элиты, включая президентский клан, был создан Департаментом экономической безопасности ФСБ. Любому иному ведомству столь сложное мероприятие, в основе которого сотни источников информации, было не по зубам. Как и очевидно, что без предательства офицеров Управления те сверхсекретные сведения оказаться у заговора не могли.
Тем временем Бортников продолжал страдать от паралича речи, осознавая, что угодил в капкан собственной недальновидности; он знал о позиции Департамента экономической безопасности грести всех коррупционеров под одну гребенку без оглядки на неприкасаемых, но на «амнистии» клана ВВП не настоял. Будто сами допетрить должны…
Возмущаясь погромом российской собственности на Апеннинах, президент, конечно же, подразумевал лишь активы, которые контролировались его группировкой и частично им самим. И, несомненно, отдавал себе отчет, что подкоп Департамента под собственность его ближнего круга производился при бездействии, а то и с молчаливого согласия директора.
В коллизии отметилось и комичное: не внедрись в процесс «описи» коррупционной собственности заговорщики, скорее всего, о недружелюбной трону акции ФСБ президент не узнал бы. По крайней мере, до тех пор, пока держал бразды правления системы в руках.
Бортников понимал: он обязан нечто предпринять – наперекор ссохнувшемуся горлу, гулко бьющемуся сердцу, отчаянию нарушившего кодекс омерты, пусть подразумеваемый. Нечто экстраординарное, лишенное трафарета.
Но не выходило. Ему казалось, что, споткнувшись во тьме превратностей судьбы, он, если и поднимется, то будет доживать свой век в условной позе «Ку». Потому держаться за поручни зашатавшего кресла – все, что остается. До более внятных времен.
Вдруг забрезжил рассвет, заискрив надежду. Свет содрал невидимые путы, восстановив мерный пульс мысли и вместе с ним – желание все вернуть на круги своя. Дыши глубже, и найдешь поводыря, подумал он.
Нашел, но, похоже, первого попавшегося…
– Трудно сказать, откуда у подполья сведения о российской недвижимости за рубежом, – заговорил Бортников, как ни в чем не бывало, точно никакого конфуза с ним не приключилось. – Не исключено, от нас, ФСБ. Я, едва прослышав о терактах в Италии, бросился шерстить своих на предмет возможных утечек, но тут, Владимир Владимирович, ваша команда: в интересах общественной стабильности заговорщиков не кантовать, присматриваться в основном…
Бортников беззастенчиво врал, зная причем, что ему ни ВВП, ни Нарышкин, волки демагогии, не поверят. Хотя бы потому, что в политике ложь органично совмещается с полуправдой и декорациями истины. В зависимости от обстоятельств, в ходу то одно, то другое, то третье.
На самом же деле он, едва услышав о 09/11 активов президентского клана в Италии, мгновенно смекнул, что источник того разгрома – в недрах Департамента экономической безопасности ФСБ, в котором, оказалось, засели матерые власовцы. Ибо столь густой замес сведений о тайных активах российской элиты мог быть только у его ведомства.
Спустил же он инцидент на тормозах не из-за распоряжения ВВП воздержаться от резонансных разоблачений, а оттого, что, проведав о событии, запаниковал: провал, затрагивающий интересы монаршего двора, не сулил шансов на реабилитацию. Так что, пока Кремль не разобрался, кто и откуда, заметай мусор под ковер.
Но не все так просто. Директор ФСБ все же не сочинитель, чья власть над героями условна, а ответственность обнуляет примечание «Все персонажи и события вымышлены…». Он – один из главных акторов вульгарного бытия, на скамейке запасных не отсидеться. Потому Бортников затеял якобы плановую инспекцию злополучного Управления, как это водится, силами отдела внутренней безопасности. Но задачу сформулировал только непосредственному исполнителю, прежде взяв у него подписку о неразглашении, в том числе своему непосредственному начальству.
Ни взломов, ни прочих не санкционированных вторжений в банк данных Управления офицер не выявил, как и не обнаружил кротов; ни одного существенного отклонения от нормы. Зато однозначно установил: предатель – сотрудник сектора российских активов за рубежом, один из четырех, если не все вместе. По крайней мере, код доступа у всех.
Дальнейшее погружение в тему явных проколов заговора не выявило, более того, спустя несколько недель уперлось в стену: автомобиль офицера сектора майора Новицкого, якобы возвращавшегося с рыбалки, перевернулся и загорелся. Огонь обезобразил тело жертвы до неузнаваемости.
Образцы ДНК майора на рабочем месте странным образом улетучились, их точно корова языком слизала. Родители Новицкого – покойные, он сам – единственный ребенок в семье, разведенный, детей в браке не было. По его официальному, зарегистрированному в Конторе адресу следов его проживания не нашли. Расторгнув брак, он оставил квартиру супруге. Куда переехал, она не знала. Разумеется, можно было вскрыть могилы родителей, но Бортников свернул расследование, найдя досье исчерпывающе ясным – на тот момент алиби остальных офицеров сектора нашло подтверждение.
Между тем страх перед оргвыводами и карой за нарушение кодекса ордена – лишь часть рисков, замаячивших перед директором ФСБ. В последние годы под давлением обстоятельств Контора сделалась тараном коррупции. Ведь Россия, материк беспримерного воровства, оказалась под угрозой полной потери управляемости; притормозить процесс могла только общенациональная антикоррупционная компания.
Понятное дело, у президентского ордена неприкосновенность, и под ударом, в основном, управленцы среднего звена, куда
