— Да, это мат, — согласился я — слабенький игрок, но все же выиграл две из трех.
Шемпион смахнул фигурки с намагниченного поля.
— Во всяком случае мы близко к цели.
— Аэропорт Найса разрешает посадку, — сказал второй пилот.
Я посмотрел в иллюминатор. Земля внизу была темной, поблескивала редкими огоньками. На летном поле нас должен ждать дорогой лимузин с шофером в ливрее. Для Шемпиона не существовало нефтяного кризиса.
— У тебя наверняка есть вопросы ко мне, — напомнил Шемпион. — Ты никогда не был доверчивым типом.
— Да, — ответил я. — Есть такое. Зачем ты все-таки двинул вперед ферзя? Дважды делал раньше, и все бесполезно. Ты ведь должен был просчитать, что случится дальше.
Лимузин ждал нас. В запретном месте: полицейский это уже заметил и отметил. Темнокожий шофер в ливрее держал на руках мальчишку, когда увидел нас. Гигантская фигура шофера превратила мальчика совсем в грудного ребенка. Однако мальчонка только казался младенцем, одет с иголочки, в дорогое и модное, как могут одеваться только французы за немалые деньги.
— Как он вел себя? — спросил Шемпион.
Водитель ласково провел ладонью по волосам паренька.
— Как ты себя вел, Билли?
Парнишка только прижался сильнее, уткнувшись лицом в плечо водителя.
Воздух был теплый, а работники аэропорта двигались с такой грацией, словно их привезли из Европы.
Я понюхал воздух. Пахло близким цветочным базаром через дорогу, океаном, оливами, нефтью и деньгами.
— Чертов кровавый мир, — сказал Шемпион горько. — Если человек вынужден похищать собственного ребенка!
— И его друзей, — добавил я.
Шемпион взял сына у водителя и усадил на заднее сиденье. Билли проснулся на миг, улыбнулся и снова закрыл глаза. Шемпион бережно подвинул сына, освободив место для нас. Он ничего не сказал водителю, но тот без расспросов вырулил на оживленную автостраду. Мощный рев мотора превратился в визг, какой издает скоростной истребитель.
— Ты же обещал привезти маму, — сказал ребенок. Голос был сонный, глухой. Шемпион смолчал. Ребенок повторил: — Ты же обещал привезти…
— Это неправда, Билли, — ответил Шемпион мягко. — Сразу не получится. Я тебе это объяснял.
Мальчик молчал очень долго. Когда он заговорил снова, мне показалось, что он предпочитал просто спорить, чем молчать:
— Ты обещал…
Мне показалось на миг, что Шемпион готов ударить сына. Однако его рука метнулась к нему, чтобы обнять и прижать к своей груди.
— Билли! Мне нужно, чтобы ты помогал своему папе, а не дрался с ним.
Когда мы добрались до Канн, ребенок уже спал. Дом, к которому мы подъехали, был гигантской мансардой, окруженной остатками давно заброшенной деревни. Не мансарда — целый дворец, который пережил три войны, уцелел, теперь снова смотрит на мир серыми стенами.
Электрический свет чуть померк, когда мы переступили порог. Электричество вырабатывалось домашним генератором; как я понял, тот работал с перебоями. Входные двери были отделаны старым дубом, широкие ступени вели наверх в галерею.
Я быстро взглянул на балкон, там никого, но мне еще не приходилось входить в подобные дома без чувства, что за мной скрыто наблюдают.
— Чувствуй себя как дома, — пригласил Шемпион с оттенком иронии.
Слуга появился из комнаты, которая, как узнал позже, была студией Шемпиона. Это был Мебарки, алжирский секретарь Шемпиона. Ему было около пятидесяти, глаза близко посажены к переносице, белые волосы плотно прижаты к черепу. Он прикрыл дверь за собой и стоял в дверном проеме как часовой.
Шемпион нес сына, все еще спящего. Мое внимание привлекла появившаяся девушка. Ей было чуть больше двадцати, одета свободно, как одеваются слуги, которые не носят униформы. На бедрах и груди блестели крупные кнопки, а тело было настолько хорошо слеплено, что я сразу заинтересовался этими кнопками.
— Что-нибудь было? — спросил Шемпион беловолосого.
— Два телефакса. Банки и подтверждение.
— В золоте?
— Да.
— Неплохо. Жаль только, что им приходится учиться трудным путем.
— Я закажу ланч. — Мебарки обратил холодный взгляд на меня. Там не было приглашения.
Он ушел, а Шемпион повел меня по лестнице вверх, затем по длинному коридору к моей комнате.
— Там телефон в твоей комнате. Набирай двойку, если хочешь позвонить мне, единицу — если в студию, десять — это кухня. Тебе подадут кофе и сэндвичи, если захочешь.
— Барская жизнь, Стив.
— Доброй ночи, Чарли. Спи спокойно.
Мой комнатушка оказалась апартаментами. Спальня с двумя роскошными кроватями, гостиная, прихожая и кабинет с огромным выбором вин и коктейлей. С балкона можно было обозревать сотни акров ухоженной зелени. Была и роскошная библиотека, книги как будто кто-то заранее и очень тщательно отобрал на мой вкус.
Я позвонил на кухню и заказал чай и сэндвичи.
— Чай с молоком, — добавил я.
Ответила мне женщина на превосходном английском:
— Есть и холодные цыплята. Здесь арабы, они не едят цыплят.
— Я спущусь в кухню, — предложил я.
— Нет, я принесу наверх, — сказала она торопливо. — Сыр или цыпленка?
— Цыпленка.
— Ждите, несу.
Я стоял на балконе, когда прибыла девушка с подносом в руках. Я наблюдал, как она грациозно опустила поднос на столик возле постели. Она распустила волосы — роскошно-золотые, они падали на плечи в очаровательном беспорядке.
Она была высокая, гибкая, с высокими скулами, восхитительным ртом и голубыми глазами. Она чувствовала, что я наблюдаю, потому что внезапно вскинула глаза и улыбнулась, будто прочла мои тайные мысли.
— Вы англичанин? — говорила она на поганющем языке, но ведь я был уже очень далеко от дома.
Я кивнул.
— Первый англичанин, которого я увидела.
— Их немало в Найсе.
— Мне не дают машину, — сказала она. — Увы, я однажды покалечила здешний «фиат». А ехать с пересадками на автобусе… Я попыталась один раз, этого мне хватило надолго.
— А взять такси?
— С моим жалованьем? Вы шутите!
Она улыбнулась мне так, как умеют только очень красивые девушки. Зазывные полуоткрытые губы, чуть влажные, как сладкий и свежий крем.
Я улыбнулся в ответ. Она прошла ко мне на балкон.
— Прекрасная погода для этого времени года.
Еще до того как она обняла меня, я ощутил ее чарующее тепло и запах хороших духов.
— Мне кажется… ты мне очень нравишься. Да, очень…
— Почему?
Она засмеялась.
— Какой ты невозмутимый!
Она игриво куснула меня за мочку уха, я не реагировал, наконец она ответила со вздохом:
— Я так одинока.
— Гм… Ну, не сегодня. У меня трещит голова.
Она хмыкнула, прижалась ко мне крепче.
— Почему бы тебе не выпить чаю? Вдруг да кровь разогреется…
— Хорошая мысль, — ответил я.
Взяв ее нежно за тонкие руки, неторопливо освободился от объятий, прошел к столику возле постели.
Это было зрелище! Серебряная посуда, весенние цветы в вазочке, снежно-белые салфетки. Сервировано было для двоих. Я сел на край постели и налил обе чашки чаю и в обе добавил молока.
Я услышал шелест шелка за спиной. Обернулся с чашкой и блюдцем — она была уже без одежды, если не считать ожерелья и сережек.
— Ох, — сказала она вкрадчиво. — Я хотела удивить…
Она юркнула под одеяло, и раздался звук раздираемых простыней, плотно слипшихся.
— Ой, простыни холодные!
— Тебе дать цыпленка?
Она потрясла головой. Сейчас она выглядела ребенком и, подобно ребенку, быстро перешла к грусти.
— Ты сердишься?
— Нет.
— Будь нежен со мной, — попросила она. — Если хочешь, чтобы я ушла, я уйду, но будь нежен.
Я протянул ей чашку на блюдце.
— Добавить сахар?
— Ты вылитый англичанин, — сказала она. — Сам этого не хочешь, но иначе не можешь. Нет, без сахара.
— Это Шемпион тебе подал такую идею? — спросил я медленно.
Теперь я смотрел ей в глаза, чтобы видеть, как она отвечает.
— Нет, но я сказала ему, что сперва сама посмотрю на тебя. Меня зовут Топаз. Это такой желтый сапфир.
Да, ей было чуть больше двадцати, речь ее была безукоризненна, а взгляд спокойный и уверенный. Сорок лет назад подобные девушки ехали в Голливуд, теперь их можно найти там, где есть дорогие яхты, горнолыжные курорты или спортивные автомобили. И мужчины, которые платят за все.
— Он платит тебе?
— Нет, дорогой. Это я делаю просто за любовь.
Она хмыкнула, как будто это была величайшая шутка на свете. Теперь она цедила чай медленно, а когда поставила чашку, попросила:
— Обними меня. На минутку.
Я повиновался.
— Я боюсь, — прошептала она. — Я говорю серьезно теперь. В самом деле боюсь.
— Чего?
— Чертовы арабы прибывают дюжинами, затем исчезают!
