К своему собственному удивлению, я обнаружил, что подобное пренебрежение и фырканье Шемпиона изрядно меня раздосадовало. Каково бы ни было его отношение к моим собственным опасениям и той побуждающей силе, что двигала Гусом, мы все же заслужили за все наши труды и старания большего, нежели это его презрение и цинизм.
— Да, — я вслух посоветовался со своим внутренним голосом. — В омлеты она добавляет ту самую, замечательную острую приправу. Пожалуй, я тоже начну с омлета.
Глава 17
В четверг у меня день был свободен. Я провел его в Ницце. В то утро я не торопясь прошелся по рынку, вдыхая аромат фруктов, овощей и цветов, съел ранний персик и прикрепил в петлицу синий василек. А совсем рядом с рынком находилась квартира Сержа Френкеля. Увидев меня, он не удивился.
— Сейчас мы будем пить кофе, — поприветствовал он меня так, как будто знал заранее о моем приходе и ждал. Он провел меня в свой кабинет. Там царил обычный беспорядок. Ценные марки были рассыпаны по всему столу, среди стопок старых конвертов, которые я, как настоящий коллекционер, научился с шиком называть «обложками». Каталоги, страницы которых были переложены разноцветными бумажными полосками, громоздились в кресле, а другие, видимо, те, с которыми он сейчас работал, были навалены один на другом в раскрытом виде на столе рядом с записными книжками.
— Я вам помешал.
— Вовсе нет, мой мальчик. Мне полезно передохнуть от работы.
Я оглядел всю комнату тщательно и систематично. Я старался делать это как можно деликатнее, но, вне всякого сомнения, Серж Френкель все понял. Он ждал, пока я заговорю. И я, чтобы замять неловкость, спросил:
— Вы не боитесь грабителей, Серж? Ведь все это, должно быть, стоит целого состояния? — Я обвел комнату рукой.
Приподняв огромную лупу на столе, он вытащил из-под нее несколько смятых марок, с которыми работал до моего прихода. Бережно, с помощью пинцета поместил их в пакетик из прозрачной бумаги и придавил грузом.
— Здесь находится только малая доля того, что я имею. У дилеров, подобных мне, «товар» должен постоянно обращаться среди предполагаемых покупателей. — Он воткнул вилку электрокофейника в розетку на стене. — Сегодня я угощу тебя кофе со сливками. В качестве компенсации за прошлый раз.
— А Стив Шемпион все еще покупает у вас? — Я попытался сразу же направить разговор в нужное мне русло.
Френкель не успел ответить на мой вопрос — зазвонил телефон. Он поднял трубку.
— Серж Френкель, — услышал я, и, прежде чем человек на другом конце провода начал излагать свое дело, Френкель сказал: — У меня сейчас посетитель, деловой разговор, я занят. — Наблюдая за кофейником, он пробормотал несколько лаконичных, уклончивых замечаний и попрощался. К тому времени когда он повесил трубку, кофейник уже закипал, пуская пузырьки. — У дилера, занимающегося марками, — миллион проблем, — медленно проговорил он. — Только одна или две касаются непосредственно филателии, а девяносто девять процентов — чистой воды психология и человеческая натура.
— Даже так?
— Вот, к примеру, эта женщина, — изящным движением пальцев он указал на телефон. — У нее в прошлом месяце умер муж… честный, порядочный человек, работал в типографии… Ну так не могу же я в такое время спрашивать, не хочет ли она продать коллекцию марок своего мужа. — Я понимающе кивнул. — И вот теперь, — продолжил Френкель, — она звонит и рассказывает, что к ним заглянул парижский дилер, узнал, к глубокому своему огорчению, что ее муж умер, предложил ей свою помощь и советы, как лучше поступить с марками, а кончилось дело тем, что он купил все восемнадцать альбомов за пять тысяч франков. — Серж привычным движением пробежал пальцами по волосам. — Всего лишь четверть того, что заплатил бы ей я. Она думает, что ей страшно повезло, потому что ее муж никогда не признавался, сколько он каждый месяц тратит на марки… чувство вины, видишь ли.
— И часто у вас так бывает?
— Обычно наоборот: супруг, имеющий любовницу и оплачивающий квартиру на улице Виктора Гюго. Такие мужчины говорят своим женам, что они покупают марки, тратят на них все свои деньги. И когда подобный типус умирает, передо мной встает неблагодарная задача как можно деликатнее объяснить вдове, что та коллекция марок, продажа которой, как она думала, даст ей возможность заплатить по закладной, совершить кругосветное путешествие и оплатить учебу сыновей в колледжах, — всего лишь набор «наклеек», которые я вовсе не горю желанием купить.
— Значит, такие «коллекционные жемчужины» вам предлагают?
— Да уж. И дилеры из Парижа не появляются случайно, когда в подобной семье случается несчастье и кто-то умирает. А самое худшее — вдовы очень часто подозревают, что я просмотрел альбомы и украл все наиболее ценные марки.
— Тяжела же ты, жизнь бизнесмена-филателиста! — посочувствовал я.
— О, и это еще не все. Я, можно сказать, Кассиус Клей в своем роде, — продолжил рассказ о своей жизни Серж Френкель. — Уверенно стучу кулаком по столу и заявляю, что смело берусь решить все проблемы, с которыми ко мне приходит посетитель. Вы открываете дверь моего кабинета, проходите через эту дверь мне навстречу и… откуда мне знать… вы можете оказаться замечательнейшим специалистом по маркам времен Второй империи или — что еще хуже — по телеграфным маркам или налоговым. Но каждый жаждет, чтобы оценка была произведена немедленно, а заплачено сразу же и наличными. Мне приходится покупать у подобных экспертов, продавать им, да еще умудряться получать прибыль. Это нелегко, скажу я тебе.
— И все-таки вы когда-нибудь продавали что-либо Шемпиону? — вернул я его к интересующему меня вопросу.
— Продавал, в прошлом году. У меня были три очень редких французских обложки. Они были среди почтовых отправлений, которые доставил самолет, выпущенный катапультой с лайнера «Иль де Франс» в 1928 году. Это был первый эксперимент подобного рода по доставке почты. К тому же у них кончились марки, и они делали надпечатку поверх других марок. Так что на этих обложках надпечатка была перевернута… Впрочем, все это ерунда, не так ли? — прервав свое повествование, улыбнулся Серж.
— Очевидно, для Шемпиона — нет. Сколько он заплатил?
— Я уже забыл. Тысяч двадцать франков, или даже больше.
— Это большие деньги, Серж.
— Коллекция авиапочтовых отправлений Шемпиона входит в десятку лучших в Европе: цеппелины, французские дирижабли, почта воздушными шарами и полеты зачинателей воздухоплавания. Ему нравится драматический эффект во всем этом. У него нет тонкого чутья и соответствующих знаний, необходимых для собирания классических марок. Да и вообще он мошенник. Ему, по его натуре, должна нравиться такая коллекция, которую он может прихватить с собой, когда нужно смотаться, заметая следы. И быстро продать. У человека, такого как Шемпион, всегда наготове упакованный чемодан, а в кармане билет на самолет. Мошенником он был, им он и остался, и тебе это известно!
Я не очень-то понимал логику рассуждений Сержа Френкеля. Поскольку я не был филателистом, то по моим меркам мошенник, в любой момент готовый исчезнуть, должен предпочитать классические марки огромной стоимости. И тогда ему просто нет необходимости упаковывать чемоданы. Он может всюду носить свое состояние с собой в бумажнике.
— Вы не говорили ему в прошлом, что он мошенник, — заметил я.
— Не говорил, ты имеешь в виду, когда он устроил засаду на тюремный фургон и освободил меня. Да, я в те дни не знал, что он из себя представляет. — Он допил свой кофе. — Мне только казалось, что знаю.
Он принес кофейник и снова наполнил наши чашки. Добавил пару ложек взбитых сливок в свой крепчайший кофе, а затем постучал ложечкой по краю сливочника, чтобы стряхнуть с нее остатки. То, с какой силой он это проделал, выдало его чувства.
— Что ж, вероятно, ты прав, — неохотно признал он. — Я вынужден отдать должное этому дьяволу. Он спас мне жизнь. Я бы не протянул до конца войны в концлагере, а ведь именно там оказались все остальные.
— Каковы его намерения, Серж?
— Но ты же находишься рядом с ним в его большом чудесном доме, так?
— И тем не менее я не знаю, чем он занимается, чего хочет.
— Ох уж этот нефтяной бизнес, — вздохнул Френкель, — он внесет перемены в жизнь всех нас. — Он взял сливочник со стола и другим совсем тоном спросил: — Тебе добавить сливок в кофе?
Я покачал головой. Нет уж, я не дам ему возможности снова ускользнуть от предмета обсуждения.
— Я уже больше не коммунист, — сказал он. — Ты это осознаешь, я думаю.
— Я заметил некоторое разочарование, — было моим ответом.
— Разве могли цари помыслить о таком империализме? Разве могли гонители евреев мечтать о такой поддержке? Русские преследуют, травят всех нас, Чарльз, мой мальчик. Они подстрекают арабов, чтобы те не давали нам нефть, они передают оружие, бомбы, реактивные гранатометы любой группе сумасшедших, маньяков, готовых жечь и калечить, взрывать аэропорты и угонять самолеты. Они договариваются с профсоюзными деятелями, и по их велению закрываются доки, останавливаются поезда, замолкают фабрики.
