— У него лучевая болезнь, — сухо и однозначно ответил первый голос.
— Не слышал о такой… — насторожился Бриан.
— Это древнее проклятие, — пояснила Мать Цветов. — Дикие народы называют его Невидимая Смерть. Она еще живет во многих местах нашего многострадального Мира, и, к сожалению, нет таких лекарств, что способны полностью изгнать из зараженного человека этот недуг.
— Никогда не встречал ничего подобного… — признался Бриан.
— Моли судьбу, чтобы не встретить и впредь, — сухо посоветовала та, которую воин уважительно именовал Матерью. — Обычно Невидимая Смерть особенно сильна там, где от земли или предметов исходит бледный, неживой свет, а по ночам, в темноте, над такими местами блуждает по воздуху жидкий огонь.
Чьи-то сухие, чуть шершавые, теплые ладони легли на лоб Рогмана.
— Сожалею, Бриан, но он едва ли протянет год, может, два… — Мать Цветов со вздохом отняла ладони от покрытого испариной лба. — Потом его кровь станет жидкой и белой, превратится в сукровицу. Мои травы бессильны перед этим недугом. Они могут лишь оттянуть, отсрочить смерть, но не предотвратить ее…
…Сознание плавало где-то на пороге бытия. Оно и не прояснялось и не исчезало совсем. Смутные голоса да ощущение от прикосновения сухих теплых ладоней — вот все, что он чувствовал.
Они же справедливо полагали, что измученный юноша лежит в глубоком беспамятстве, иначе навряд ли стали бы говорить о неизлечимости его болезни так откровенно…
Рогман выслушал свой приговор почти равнодушно. Он знал, что Сумеречная Зона не отпустит его просто так за Перевал Тьмы. Те светящиеся бугры источали, оказывается, Невидимую Смерть — об этом ему следовало догадаться. И останки, по которым он, полуживой от ломки, полз к старинной баррикаде, не являлись телами павших бойцов — это глупые дикие приходили к сияющим буграм молить о чем-то своем, сокровенном, породивших их Падших Богов и умирали, медленно, страшно, но все равно шли к смертному капищу… Что просили они у Падших, наивно принимая за их знамение равнодушное к жизни бледное зарево? Лучшей доли для себя? Решения каких-то сиюминутных проблем?
Этого он не знал. Да и не все ли равно?
Почему-то Рогману казалось, что нет. Далеко не все равно. Это могло показаться смешным… или страшным? Но, именно выслушав свой приговор, он впервые подумал о диких как о разумных существах. Впервые он допустил мысль о том, что у других тоже существуют свои горести и радости. Просто они… они… иные?
А как же тогда пауки и их симбионты? И к какой категории жизни причислить тех существ, которых он встретил в разрушенном Городе этнамов?!
«Рогман, — спрашивал его робкий внутренний голос, — куда же девалась твоя ненависть? Где твоя озлобленность против Мира? Что ты утратил под ярким светом Плодородной Равнины, когда смотрел на тела ненавистных Хозяев Жизни, втоптанных проснувшейся силой твоих предков в грязь полей? Или эти ненормальные перемены в твоей душе случились позже, когда, уже ощутив разгорающийся внутри жар, ты полз по ледяным камням у вершин Перевала Тьмы? Что ты утратил, Рогман?!»
Он знал ответ на заданный самому себе вопрос.
Он утратил ненависть. А любви у него никогда не было, и Мир вокруг внезапно выцвел, потерял все свои тона. Ради чего жить, когда негаданно свершилась месть, потом сбылась Мечта, и оказалось, что на ее место пришла пустота?!
Глава 7
Две души
Бриан оказался прав — Рогман полюбил желтое тусклое солнце, которое каждое утро вставало багряным шаром за крайними домами небольшого укрепленного поселка. Оно ползло в небесах, постепенно теряя свой утренний румянец, становясь песочно-желтого цвета, и его ласковые, теплые лучи обнимали медленно поправлявшегося блайтера, ласкали, словно пытались воздать за все годы, проведенные им под землей.
Он еще не мог спокойно, без головокружения смотреть на горизонт и потому старался задерживать взгляд на близких предметах, таких, например, как бревенчатая стена дома или земля под ногами…
Просыпаясь рано утром, Рогман выходил в сад, что заботливо содержала в образцовом порядке Мать Цветов, невысокая темноволосая женщина преклонных лет, местная целительница и знахарка.
С людьми, населявшими поселок, он почти не общался. Во-первых, новые слова, хоть и отыскивали свой смысл в глубинах его разума, но упрямый язык не хотел изгибаться нужным образом, чтобы произносить звуки чужой речи. Во-вторых, его болезнь являлась диковинкой в этих краях, и народ не очень-то спешил тесно знакомиться с изможденным юношей, которого привез Бриан. По поводу его происхождения все сходились в одном мнении: Рогман, несомненно, являлся человеком. Скорее всего в младенческом возрасте его украли зеленые или дроны. Как он оказался в страшном рабстве, в глуби проклятых, полных разной нечисти подземелий, оставалось только гадать. Да и рассказам Бриана о нетопыре и странном обмене памятью, который приключился со странником во время сна, не очень-то верили. Вслух, конечно, никто не выказывал сомнений по поводу правдивости признанного воина, но в душе каждый считал, что разум Бриана помутил призрак убитого им двалга, — думать так было проще и понятнее.
Удивительно, но Рогман не страдал от образовавшегося вокруг вакуума. Несколько месяцев назад он бы с ума сошел от радости, увидев подле себя живого человека, больше того, он мечтал об этом страшном, сладком мгновении, когда он обретет родственную кровь, племя…
Ничего страшного или сногсшибательного… Он уже успел притерпеться к мысли о людях… Они есть. Они рядом. Они другие. У них свои горести, радости, свой взгляд на жизнь, своя вера. Он для них такой же чужой — найденыш, выкормыш, каким был и для сенталов…
И что дальше?!
Этот вопрос медленно разрастался в нем, тревожил, саднил душу.
Потолок Сумеречной Зоны не рухнул, Мир не перевернулся, жизнь текла мимо, следуя своим чередом…
Единственное, что по-настоящему тревожило и тяготило Рогмана, — это вопрос о том, куда делся Ушастый? Бриан утверждал, что не видел его с того момента, как храбрый нетопырь атаковал лагерь дронов, но их странный обмен мыслями, позволивший душам странника и блайтера сродниться, понять друг друга, мог быть делом только его рук…
«Он просто не выносит солнечного света… — мысленно убеждал себя Рогман, тоскуя по крылатому товарищу. — Вернулся, наверное, к малышам, к подруге…»
…Задумавшись, Рогман не услышал, как по садовой дорожке прошуршали чьи-то шаги.
Бриан присел рядом с ним на теплое от солнечных лучей крыльцо. На этот раз он был одет просто — никакой брони, только перехваченная поясом рубаха да штаны из домотканого сукна. Хмуро посмотрев на Рогмана, Бриан нагнулся, сорвал травинку и принялся сосредоточенно мочалить ее в своих крепких зубах.
— Хандришь? — наконец спросил он.
Рогман отрицательно покачал головой.
Бриан был единственным человеком, который не чурался его и мог поддерживать с блайтером сносный, понятный обоим разговор. Двалг или нетопырь — о том судить молве, — но кто-то все-таки одарил Бешеного Пса тайным знанием смысла слов лающего языка сенталов, и они с Рогманом разговаривали, каждый по-своему, и при этом отлично понимали друг друга.
— Я вижу, ты страдаешь… — вновь произнес Бриан, тщательно подбирая слова. — Тебе кажется, что люди сторонятся…
— Дело не в этом. — Рогман продолжал смотреть прямо перед собой, в землю, где муравей пытался уволочь непомерную для себя травинку. «Вот так и я, — подумалось блайтеру, — корячусь, пытаюсь унести с собой все, что накопил в душе за эти годы, а надо бы бросить, забыть…»
— А в чем? — напомнил о своем присутствии Бриан.
— Я убийца… — негромко ответил ему Рогман.
Странник вздрогнул.
— Ты что имеешь в виду?! — вдруг взъярился он, когда до него наконец дошел истинный смысл сказанного.
— Я истребил свой народ, — подтвердил Рогман ту мысль, что неприятно поразила Бриана интуитивной догадкой.
Для странника, который обладал частицей памяти блайтера, становилось очевидно, о ком говорил спасенный им из лап зверозубых воинов юноша, — нужно было лишь немного пошевелить мозгами.
— Знаешь, попадись мне этот твой Эргавс, я бы не просто убил его, — с непоколебимой убежденностью произнес Бриан, — я бы убивал его медленно. Так же, как он убивал тебя. Ты хоть понимаешь, что этот ублюдок продал тебя, человека, в рабство этой скотине Ургуну?! Они всю жизнь измывались над тобой, били, унижали, а ты готов их простить? Ты называешь их СВОИМ НАРОДОМ?! И вообще, их убил не ты! Не знаю, что за темные силы подземелий явились к Хозяевам Жизни, — последние два слова Бриан выговорил с презрительной усмешкой, — но они воздали им по заслугам!.. Они отомстили за тебя. Справедливо, заметь, отомстили!
