от близких дорогого покойного), и уставился через окно на дорогу.
Анат не сводила глаз с лица Идо, его постоянно ищущих поддержки глаз, чахлой руки с еще едва заметными волосками. Она насчитала на этой руке восемь следов от уколов. «Как ханукия»[121], — с горечью и болью усмехнулась Анат. Она знала, что хочет вернуть его внутрь себя. Ни перед кем не отчитываться и не оправдываться и уж точно скрыть похищение от Эммануэля. Решительным движением извлечь Идо из тяжелого мира, наступающего на него со всех сторон, и вселить в свою пустующую утробу. Пусть отдохнет там среди того, что ему нужно, и она, только снабдив сына самой необходимой и надежной защитой, снова выпустит в мир.
В повисшей тишине Мика весело обратился к бледному подростку, неподвижно лежавшему на высокой кровати. «Что с тобой случилось? — спросил он. — Что это прилипло к твоей руке?» — Он ткнул пальцем в сторону прозрачного пакета, висевшего на металлическом шесте, из которого мерно поступала в вену бесцветная жидкость. Идо попробовал улыбнуться: «Да, знаешь ли, тут тихо, можно спокойно и без помех учить Мишну».
Йонатан, вернувшийся из коридора, еще больше побледнел и в глупой попытке прийти в себя предложил заняться йогой. «Что-нибудь полезное, что нам показала наставница», — попробовал завлечь он. Мику это насмешило: «Йонатан, некрасиво поддразнивать — как же ему заниматься йогой с трубкой?» Йонатан ответил, что они проделают только дыхательное упражнение, а Идо повелительно произнес: «Ну-ка, начали». Йонатан криво улыбнулся и сказал, что дыхание, которое они будут практиковать, называется «уджайи». «В ходе уджайи мы придаем дыханию мягкий и глубокий звук, — размеренным, низким голосом объяснял он. — Дыхание входит через нос, проходит через ноздри и достигает горла и легких, и получается звук „а-а-а-а“. Мы хотим ощутить воздух, провести его к тому внутреннему органу, который выбрали. Нужно дать воздуху побыть в этом органе, очистить его изнутри, затем выдохнуть его тем же путем, каким он прибыл. А теперь немного прижимаем подбородок, мысленно удлиняем затылок, чтобы воздух проходил по нему».
Йонатан открыл глаза и осмотрелся. Ноа смутилась, что он застал ее хихикающей да еще с открытыми глазами. Мика и Идо глубоко дышали, и Йонатану захотелось отрастить как можно больше пальцев, которыми он мог бы прикоснуться к этому чудесному мгновению.
Анат вдруг произнесла: «Я спущусь на встречу с доктором Гейблом. Мне, конечно, можно звонить. Не утомляйте Идо, ему нужен отдых», — добавила она, глядя, как показалось Йонатану, на Мику, и вышла.
Внезапно на комнату словно обрушился раскаленный слиток железа: Идо вдруг раскрыл от боли глаза и попросил позвать («побыстрее, пожалуйста») сестру Данци, потому что ему больно в месте укола («Болит, — сказал он и прибавил: — Ужасно болит, пусть она поторопится»). Йонатан увидел, что под тонкой оболочкой кожи на руке его брата расплывается синее пятно, и снова испытал вязкий приступ головокружения, охвативший все его тело.
Мика первым выбежал из комнаты, Йонатан помчался за ним, и они стремглав пустились на поиски сестры Данци. Как по команде разделили между собой входы и выходы: Йонатан искал в палатах справа, а Мика, искавший слева, чуть нос к носу не столкнулся с Данци, везущей металлическую тележку, нагруженную повязками. «Все хорошо?» — спросила она. «Нет», — испуганно ответил Мика.
Данци побежала с ними, вынула иглу из тонкой руки Идо, который застонал от боли, приложила к месту укола белый ватный шарик, похожий на конфету, какую дают ребенку после прививки, осторожно прижала и произнесла: «Дадим тебе отдохнуть четверть часа, тогда посмотрим, можно ли будет продолжить процедуру. — Придвинув к его кровати стул, она уселась и поинтересовалась: — Идо, скажи-ка, что ты читаешь?» Идо отозвался: «Мишну, трактат „Бава кама“». — «А о чем там речь?» — «Об ущербе, который один человек наносит другому», — ответил Идо, удивленный ее интересом. «И что же делает человек, если кто-то ему навредил?» — не отступалась она, и он сказал: «Идет в суд и подает иск против обидчика».
Данци улыбнулась, словно отмечая маленькую веху в продуманном деле плетения сети, и сказала: «А вот и нет, душа моя. Сначала он громко ругается, делает пальцем неприличный и совсем невежливый жест, потом проверяет, что случилось с машиной, и только после этого идет в суд. Так устроен мир. Мы все люди, не забывай, — улыбнулась она ему, вставая. У двери замешкалась и бросила строгий взгляд на Йонатана и Мику со словами: — Будьте так добры, проведите своему брату урок крика, ругательств, настоящих ругательств. Только не окажитесь ашкеназим[122]», — сказав это, Данци вышла.
«Эта Данци больная на всю голову, — сказал Йонатан. — Но говорит дело». — «Ну что, хотите урок крика? Ладно, я проведу. По-моему, я тут единственный специалист по этой важной теме», — напористо заявил Мика и засмеялся. Идо сказал: «Вы начинайте, а у меня слабость. Хочу только спать». — «Спи на здоровье, — согласился Мика. — Но прежде, чем ты заснешь, я должен рассказать тебе анекдот. Вот послушай: приходит христианин к еврею и говорит ему — я вижу, вы, евреи, умные. Научи меня, как вы этого добиваетесь, я тоже хочу быть умным. Еврей ему и говорит: мы едим голову рыбы, я тебе могу такую продать. Сколько стоит эта голова, спрашивает христианин. Сто долларов, отвечает еврей. За что так дорого, удивляется христианин. Такая цена, спокойно объясняет еврей, потому что это не просто голова рыбы, а голова рыбы, которая дарит особенную мудрость. Тот ему платит и отправляется хвастаться друзьям. По дороге минует рынок и видит, что там головами рыб торгуют по два доллара. Он бежит к еврею и говорит: наглец, ты меня ограбил! Еврей же ему отвечает: видишь, каким умным тебя сделала голова рыбы, которую я тебе продал?»
Идо покатился со смеху, а Мика сел на стул Данци, попытался на минуту придать себе крайнюю серьезность, как Йонатан, и выдохнул. Затем сказал: «Теперь никаких инструкций, как в йоге, мы даже ругаться не будем, просто изо всех сил заорем — „уф“. Когда я подниму руку, все начинаем кричать „у-у-у“, а когда опущу — выпускаем воздух через зубы, чтобы получился звук „ффф“. Ну-ка, начали!»
Он подбежал к двери удачно доставшейся им в этот единственный раз палаты и закрыл ее. И Мика поднял свою руку, одолел звук «у-у-у», а когда опустил руку свою, одолел звук «ффф»
