Не из этого ручья, который был слишком мал, а ниже по течению. Она ловила там рыбу, когда на неделю разбивала лагерь на его берегах, уже в реальности, не в мечтах. Тогда ей было одиннадцать. Рыба была такой же вкусной, какой она ее себе представляла, но ходьба туда-сюда убедила ее найти другой способ пропитания.
Папа Стефан был в ярости, как и отец, когда вернулся после улаживания волнений в Карфра, где в общем-то всегда что-то происходило. Мачеха тогда была в панике, уверенная, что Исмэй убилась... вспоминая ту ужасную ругань, она почувствовала, как холод камня пронизывает до костей, поэтому встала и, выйдя на солнце, раскинула в стороны руки.
Даже в одиннадцать Исмэй знала, что никогда не убьется, не имеет значения, что произойдет. Рассказала ли Аррис об этом отцу? Возможно нет. Она бы побоялась еще больше накалить отношения между отцом и дочерью. Бедная Аррис, подумала Исмэй, закрыв глаза от солнца, которому подставила лицо. Она опоздала на шесть лет со своим сочувствием, потрясением и ужасом. Теперь она понимала, какой беспомощной должна была чувствовать себя Аррис с такой сложной и независимой падчерицей.
Исмэй спустилась по склону на открытую поляну, нагнулась и зачерпнула пригоршню прохладной земли. Почва здесь прогревалась только в самый жаркий день лета, но все равно была не такой холодной как камень. Исмэй опустилась на траву, заложив руки под голову. Над ней утреннее солнце горело в лазури, именно так, как и должно сиять солнце, которое рождало в сердце волну радости. Исмэй больше нигде не видела такой голубизны. Земля поддерживала ее именно так как привыкло тело.
- Ты только затрудняешь все, - сказала она поляне, понимая, что не сможет покинуть Алтиплано навсегда.
Конь, бродивший в нескольких шагах от Исмэй, повел ухом в ее сторону, продолжая жевать.
Она вытянулась на боку и посмотрела на цветы, вспоминая их названия. Некоторые были изначально высажены для укрепления почвы, другие выведены уже здесь, в этом мире, на основе земных. Розовые, желтые, белые, несколько крошечных сине-фиолетовых лучистых бутонов, которые Исмэй сама назвала "желанные звезды". У нее были названия для всех цветов, взятые из древних историй, и не важно, соответствовали ли они действительности. Лихнис, розмарин и примула звучало очень красиво, поэтому она выбрала их. Колокольчик она посчитала глупым и отказалась от него. Исмэй коснулась бутонов кончиками пальцев: розовый розмарин, желтый лихнис, искристо-белая примула. Это была ее долина, ее цветы, и она могла давать им любые названия. Навсегда.
Исмэй посмотрела на коня, который продолжал щипать траву, но его порагивающее ухо говорило, что животное настороже. Она снова положила голову на руки, чувствуя солнечное тепло в тех местах, где лучи касались ее кожи, и прохладу тени, и наконец расслабилась, впервые за время отпуска. Или за более долгий срок? Исмэй прикрыла глаза и уткнулась лицом в благоухающую траву, отвернувшись от яркого солнца.
Она вздрогнула и вскрикнула, когда на нее упала чья-то тень, но вскочив, поняла, что это конь, который при этом захрапел и потянул поводья, испугавшись, потому что испугалась его всадница.
Нужно время, чтобы излечиться, сказала себе Исмэй с бьющимся сердцем. В желудке опять поднялась тошнота. Конь с тревогой отошел, внимательно наблюдая за женщиной.
- Ты меня испугал, - сказала ему Исмэй.
Животное ответило громким вздохом, как бы говоря "ты меня тоже".
- Это была твоя тень. Извини.
Исмэй огляделась. Она проспала по крайней мере час, может два, и теперь почувствовала, как обгорели уши. На ней была шляпа, но она сняла ее, когда легла. Идиотка.
Когда сердце успокоилось, Исмэй почувствовала себя лучше и снова расслабилась. Желудок напомнил об обеде, поэтому она направилась к камню, отряхиваясь на ходу, нахлобучила шляпу и, забрав сумку, вернулась на солнце. Теперь она могла съесть мясные пироги, а коню достанется яблоко.
После обеда Исмэй спустилась к ручью и снова потерялась в мыслях. Она приехала домой, узнала правду, и это ее не убило, хотя причинило боль, и хотя ей не нравилось, что боль останется, она пережила первые самые ужасные часы, как пережила само насилие. Ее трясло, но без угрозы распаться на части.
Готова ли она бросить эту милую долину, которая так долго помогала ей сохранить рассудок? Поток журчал и плескался у ее ног. Исмэй опустилась на колени и опустила руку в ледяную воду. Она любила этот звук, едкий запах трав на берегу, ощущение прохлады на своей коже и обдавшую лицо свежесть, когда она наклонилась попить. Ей нравился глухой стук камня о камень, когда она ступила на них.
Ей не надо было решать сейчас, впереди были годы... если она останется на службе, если ей предложат омоложение, у нее было много-много лет. Много после смерти отца, много после смерти всех, кто предал ее, тогда она могла бы вернуться в эту долину, оставаясь молодой, чтобы насладиться ею. Она построит свою хижину и будет мирно жить в ней. Возвращение больше не причинит боли. Она избавится от нее благодаря своему упорству.
На фоне этого видения возникло живое энергичное лицо ее двоюродной сестры Люси, которая была готова рисковать и бороться, противостоять и испытывать боль... вопреки благоразумию. Но Люси не страдала так, как страдала Исмэй. Слезы снова обожгли глаза. Если в конце она получит свою долину покоя, просто переживя тех, кто предал ее... Люси будет старой, возможно, тоже умрет... Сколько жизней пройдет, прежде чем Исмэй выйдет на заслуженный отдых и сможет вернуться в свою долину?
Ей хотелось, чтобы иметь Люси другом так же, как и деловым партнером, Люси, которая сейчас смотрела на нее с уважением. Она не могла вспомнить, чтобы в семье кто-нибудь когда-нибудь так на нее смотрел.
- Это несправедливо, - сказала она, обращаясь к деревьям, склонам и бурлящей воде.
Ледяной ветер донесся из бухты. Глупые жалобы, жизнь не имеет ничего общего со справедливостью.
- Он лгал мне! - внезапно закричала Исмэй.
Конь вскинул голову, навострив уши. Где-то вверх по течению закричали сойки, рванувшись через густые заросли.
А потом снова наступила тишина. Конь продолжал следить за женщиной с подозрением. Сойки улетели, и их крики затихли. Вода снова журчала с умиротворением, ветер стих и снова вернулся, как дыхание великана, который был больше, чем горы. Исмэй почувствовала, как гнев отступил, не до конца, но притупился.
Она еще час бродила вокруг поляны, впадая то в одно настроение, то в другое, как облака, дрейфующие по небу и меняющие свою форму. Милые памяти детские воспоминания о путешествиях, о том, как она училась взбираться на каменные валуны у подножия утеса, о времени, когда она нашла редкую огнехвостую саламандру под выступом у самой большой заводи залива, а потом вернулись плохие. Она снова подумала об утесе, но у нее не было никакого альпинистского снаряжения, а ноги слишком ослабли и болели после скачки.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
