Тодорский, совсем еще недавно заключенным и ссыльнопоселенцем, Иссерсон просто пощадил самолюбие товарища по несчастью, не став бередить его старые раны и напоминать об ошибках минувшей молодости.
Итак, налицо эволюция взглядов Тодорского на идеи, дела и личность М.Н. Тухачевского. Наиболее ярко это можно увидеть, сделав анализ его труда «Маршал Тухачевский», выдержавшего несколько изданий. Одна из глав этой небольшой по объему книги именуется «Военный мыслитель». Приведем несколько фрагментов из нее. «… Его заслуги не исчерпываются талантливыми операциями и героическими боевыми делами. Тухачевскому принадлежит особая заслуга, как зачинателю военно-научной работы. Он первым из красных командиров, опираясь на материалистическое миропонимание и на диалектический метод, старался понять новые условия борьбы и закономерность ее развития…
Весной 1931 г. Тухачевский начал работать над фундаментальным трудом «Новые вопросы войны», в котором собирался исследовать проблемы современной войны… Этот капитальный труд был по плечу именно Тухачевскому, как первоклассному военному теоретику и практику…» [94]
И таких пассажей в адрес Тухачевского у Тодорского предостаточно. Здесь уже не идет речи о том, кого надо за 1920 год вешать, а кого награждать. В частности, в главе «Против маршала Пилсудского» Тодорский основную вину за неудачи с передачей 1-й Конной и других армий из одного фронта в другой относит уже не к Тухачевскому, а к Сталину. «…Однако передача этих армий по вине РВС Юго-Западного фронта (главным образом члена РВС Сталина) затянулась до 20-х чисел августа, тогда как 16–17 августа противник перешел в контрнаступление и Варшавская операция уже закончилась для нас неудачей…
Владимир Ильич (Ленин. – Н.Ч.) не упомянул персонально ни одного человека как виновника этой ошибки, а Сталин и апологеты культа его личности все стрелы за неудачи под Варшавой направили на Тухачевского» [95].
Но мы забежали несколько вперед. Вернемся же к дням более ранним, когда из Тодорского «делали» шпиона и вредителя. До полновесного шпиона Тодорский все-таки не дотянул, даже если и побывал в Германии, Италии и Монголии. А вот во вредителях он вполне прописался, хотя и с этим делом по ходу следствия возникали существенные трудности. Ну взять хотя бы такие: никак не удавалось наскрести сколь-нибудь серьезных показаний о его вредительстве в Военно-воздушной академии. Впоследствии Тодорский писал, что «вообще во всем объемистом деле нет об этом не только показаний, но и единого слова. Между тем я работал начальником ВВА с 1934 по 1936 – два с половиной года. В 1937 и 1938 гг. из преподавателей и слушателей академии было арестовано несколько десятков человек и ни один из них не сказал обо мне ни слова… За 2,5 года я при содействии партийной организации и передовых людей академии вывел её на одно из первых мест, получив в 1936 г. орден «Красной Звезды» из рук М.И. Калинина и золотые часы с персональной надписью из рук Климента Ефремовича…» [96]
Потерпев серьезную неудачу с подбором показаний о вредительстве Тодорского в Военно-воздушной академии, Малышев и Баранов решили реабилитировать себя на УВВУЗе, организовав ни много ни мало акт экспертизы деятельности Александра Ивановича на посту начальника этого управления. Надо сказать, что редко кого из начальников уровня Тодорского «баловали» такими серьезными документами. Разве что секретаря Комитета обороны при СНК СССР комкора Г.Д. Базилевича…
После ареста А.И. Тодорского обязанности начальника УВВУЗа принял его заместитель бригинженер Н.Г. Бруевич. По его приказу от 17 декабря 1938 г. была создана комиссия из трех человек (председатель В.В. Орловский) с задачей установления фактов вредительской деятельности со стороны Тодорского. Всего неделю потребовалось комиссии, чтобы составить пространный акт, состоявший из четырех разделов.
В первом разделе указывается, что Тодорский тормозил ликвидацию последствий вредительства в подчиненных ему академиях. Заставлял аппарат УВВУЗа работать вхолостую. Делал поблажки врагам народа Авиновицкому (начальнику Военно-химической академии. – Н.Ч.), Пугачеву (начальнику Военно-транспортной академии. – Н.Ч.), Тризне (начальнику Артиллерийской академии. – Н.Ч.) и другим руководителям военно-учебных заведений.
Во втором разделе отмечается, что Тодорский противодействовал живому руководству и инструктажу академий, а большинство инспекций и поездок в высшие военно-учебные заведения были проведены против его воли.
В третьем разделе Тодорский обвиняется в том, что он слабо занимался командирской подготовкой руководящих кадров академий, мало вникал в нужды их оперативно-тактических кафедр.
Четвертый раздел посвящен недостаткам его работы по руководству деятельностью аппарата УВВУЗа.
Основные положения данного акта нашли свое отражение в обвинительном заключении, хотя еще на стадии предварительного следствия Тодорский достаточно легко опровергал все позиции, изложенные в нем. Этот документ Александр Иванович характеризовал не иначе, как «голый перечень повседневных будничных неполадок, присущих любому учебному заведению» [97].
Семь с половиной месяцев А.И. Тодорского истязали в Лефортовской тюрьме. Там же состоялся и так называемый суд над ним. В своем заявлении главному военному прокурору он пишет об этом так: «Судила меня в следственном кабинете Лефортовской тюрьмы 4.5.1939 г. Военная коллегия Верхсуда СССР в составе председателя Алексеева и членов Детистова и Суслина. Последние двое работают, кажется, в Верхсуде и сейчас, и могут подтвердить, в каком виде предстал я перед ними, поскольку им долго пришлось находить что-нибудь общее между моей фотокарточкой при аресте и полуживым оригиналом на суде. Военной коллегии я заявил о своей невиновности.
Надо отдать справедливость суду, что хотя мое дело и было рассмотрено им впопыхах, в течение 15 минут, без свидетелей и прочих элементарных формальностей, однако он успел опровергнуть наиболее кричащие вымыслы Кобулова, но, к сожалению, правильную линию не довел до конца, ошибочно признав меня виновным по ст. ст. 58—7, 11 и 17–58—8 (в участии в заговоре, вербовке для него членов и вредительстве в Воздушной академии и УВВУЗе) и приговорив к 15 годам заключения в ИТЛ, с поражением в правах на 5 лет» [98].
О лагерной жизни заключенного А.И. Тодорского рассказывать нет особой необходимости – она нисколько не отличалась от той, которую вели другие арестованные члены элиты РККА (комкоры С.Н. Богомягков, Н.В. Лисовский, корветврач Н.М. Никольский, комдив В.К. Васенцович и др.). Тем более что писатель Борис Дьяков в своей «Повести о пережитом» убедительно живописует её. Понятно, что в книге достаточно художественного вымысла и натяжек, но главное там все-таки схвачено верно. Точно показаны цельность характера Тодорского, его принципиальность и другие лучшие человеческие качества. А что касается натяжек и вымысла, что это сродни лагерным легендам, без которых там никак не обойтись.
Дьяков передает рассказ Тодорского о его впечатлениях после заседания Военной коллегии: «…Когда после приговора меня привезли в Бутырку, все в камере горячо поздравляли: вырвался, мол, из петли!.. Вскоре отправили на Север… Был я грузчиком на пристани Котлас, землекопом на стройке шоссе…
