К.А., а неизвестный мне Пантелеев возводит на меня обвинение в распоряжении кассой ЦС Осоавиахима, к каковому я не имел никакого отношения и в помещении которого ни разу не был. Вот на каких показаниях основано все мое дело. В нормальной судебной практике даже собственное признание только тогда может быть принято, когда оно согласуется с фактами, когда оно проверено и подтвердилось.
б) Какими фактами подтверждена вербовка мною членов в заговор?
Ровно никакими. Во всем деле нет и помина об этом.
в) Какими фактами подтверждено вредительство мое в Воздушной академии?
Ровно никакими. Вообще во всем объемистом деле нет об этом не только показаний, но и единого слова. Между тем я работал начальником ВВА с 1934 по 1936 г. – два с половиной года. В 1937 и 1938 гг. из преподавателей академии было арестовано несколько десятков человек и ни один из них не сказал обо мне ни слова, потому что вся академия, от мала до велика, уважала меня как достойного руководителя. Я был назначен начальником ВВА по личному отбору К.Е. Ворошилова после ревизии её членом ЦКК Орахелашвили, обнаружившим вопиющие ненормальности в её руководстве. За два с половиной года я при содействии партийной организации и передовых людей академии вывел её на одно из первых мест, получив в 1936 г. орден «Красной Звезды» из рук М.И. Калинина и золотые часы с персональной надписью из рук Климента Ефремовича.
г) Какими фактами подтверждено вредительство мое в УВВУЗе?
Ровно никакими. Опять-таки в деле нет ни одного показания на это, несмотря на то, что из всех подчиненных мне академий РККА к тому времени были арестованы сотни человек. Да иначе и быть не могло, т. к. мое руководство этим управлением с 1936 по 1938 г., т. е. в течение двух лет, наоборот, характеризуется несомненным подъемом организационной и учебной работы в высших военно-учебных заведениях, что может подтвердить теперешний зам(еститель) министра культуры Кафтанов С.В. В этот период были составлены единые программы по общетехническим дисциплинам и тщательно просмотрены все учебные планы под непосредственным руководством моего заместителя Бруевича Н.Г., которого я для этой цели перевел из ВВА с кафедры механики в УВВУЗ и который позднее получил звание академика и пост ученого секретаря Академии наук (СССР). Только один этот пример с Бруевичем и то может характеризовать заботу мою о повышении учебной работы в вузах. В Советской Армии и по сей день служит бывший начальник учебного отдела УВВУЗа моих времен, ныне генерал Орловский В.В. В свое время, уже после моего ареста, аппарат УВВУЗа по требованию следственных органов дал справку в подтверждение моего «вредительства». Это был голый перечень повседневных, будничных неполадок, присущих любому учебному заведению, а не строго научная, серьезно-политическая экспертиза моего руководства. Я уверен, что если бы Главная военная прокуратура сейчас спросила академика Бруевича Н.Г. и генерала Орловского В.В., они бы нелицеприятно заявили о честном моем отношении к порученному мне делу, в котором они мне, в свою очередь, добросовестно помогали.
д) Мою активную борьбу за генеральную линию партии в роли секретаря партийной организации Военной академии РККА им. Фрунзе, в особенности же борьбу с троцкизмом в 1924–1927 гг., могут подтвердить генералы Советской Армии Галицкий К., Сухомлин А.В., Таленский Н.А., с которыми три года я просидел за одной академической партой.
е) Мою добросовестную военно-политическую работу в условиях гражданской войны и в мирное время может подтвердить начальник Генерального штаба Маршал Советского Союза Соколовский В.Д., который при командовании мною Ферганской группой войск был начальником штаба последней, а при командовании мною 5-м стрелковым корпусом (в БВО в 1928–1929 гг.) был начальником штаба последнего.
ж) Мою военно-политическую работу в БВО безусловно с положительной стороны может охарактеризовать Маршал Советского Союза Тимошенко С.К., в то время командир конного корпуса и начальник гарнизона гор. Минска.
з) Мою работу в центральном аппарате Наркомата обороны в течение нескольких лет имел возможность наблюдать и оценить с политической и деловой стороны Маршал Советского Союза Буденный Семен Михайлович.
Товарищ Главный военный прокурор!
Во имя человечности и справедливости прошу Вас пересмотреть мое дело и снять с меня позорное клеймо государственного преступника, которое не только тяготит меня, но и черной тенью ложится на мое доброе партийное имя, положительно отмеченное в истории нашей партии.
А. Тодорский
10 июня 1954 г.
Адрес: гор. Енисейск, Красноярского края.
Рабоче-Крестьянская, 62.
Стройуправление № 2
Александру Ивановичу Тодорскому» [108].
В Главной военной прокуратуре всеми делами по реабилитации А.И. Тодорского занимался подполковник юстиции Е.А. Шаповалов. Он попросил у людей, названных Тодорским, дать отзыв о нем. Такие отзывы дали Маршал Советского Союза С.М. Буденный, генерал армии А.В. Хрулев, генерал-лейтенанты Н.П. Каманин, А.В. Сухомлин, В.В. Орловский, генерал-майор Н.А. Таленский, академики Н.Г. Бруевич, В.С. Кулебякин, заместитель главного редактора издательства «Советский писатель» П.И. Чагин и др. Приведем содержание отзыва Н.Г. Бруевича (фактически протеже Тодорского), на который так сильно рассчитывал Александр Иванович.
«Главному военному прокурору
Александр Иванович Тодорский был начальником Военно-воздушной академии им. Жуковского в 1935–1936 гг. (примерно), когда я работал в этой академии преподавателем и начальником общеинженерного цикла академии.
А.И. Тодорского от других начальников академий отличало то, что он придавал решающее значение профессорско-преподавательскому составу академии в деле достижения высокого уровня учебной и научной работы. В соответствии с этим он поднял роль профессорско-преподавательского состава в решении вопросов учебной и научной работы в академии… Административному составу, начальникам всех рангов в академии он внушал мысль о важности хорошего обеспечения работы профессорско-преподавательского состава, о высоком его значении… В этом же направлении проводилась работа со слушателями.
В результате учебная и научная работа в академии, подготовка слушателей заметно улучшилась.
А.И. Тодорский умен, (но) глубокой систематической подготовкой, необходимой для руководства академией, не обладал.
А.И. Тодорский с увлечением начинал работать и быстро охладевал, обнаруживал недостаточное понимание важности поставленной и упорной работы для начальника академии.
Мне пришлось также работать в Управлении высших военно-учебных заведений, где я был заместителем начальника управления, а А.И. Тодорский – начальником управления. С тех пор прошло полтора десятка лет, и сейчас я не вижу убедительных данных, которые заставляли бы меня думать о вредительстве со стороны А.И. Тодорского. Факты, записанные в акте, оценивающем деятельность А.И. Тодорского в УВВУЗе, достоверны, но их происхождение мне представляется следующим образом.
А.И. Тодорский после начавшихся событий, непосредственно затронувших и его работу, и его семью, растерялся и струсил. В результате он оказался совершенно бездеятельным, боялся даже показаться начальству. Известную роль сыграло и отсутствие у него привычки к систематическому и упорному труду. Наконец, Управление высших военно-учебных заведений тогда было недавно организовано, начальники академий были назначены до
