– И все равно, полезная вещь. У тебя много таких?
– Достаточно, но не с собой. Брось его здесь. Если ты коснешься лезвием своего тела, у нас будет на одного инвалида больше.
– Ладно.
Он выбросил лезвие, и то беззвучно упало на песок, заляпанный кровью.
Сфинкс вышел из своей берлоги. На его теле было множество неглубоких ран и две глубоких. Он слегка волочил заднюю лапу: один из трех нервов, управляющих ею, оказался перерезан. Но он все еще был очень быстр, очень силен и очень страшен. Его не волновали раны, потому что его система самозаживления распознала повреждения и нашла, что они не опасны. Сфинкса волновало то, что человек, не разгадавший загадку, до сих пор жив. Но Сфинкс не спешил. Вначале он лежал у выхода из берлоги и внимательно следил за беседующими людьми. Он слушал их разговор. Сфинкс имел мощные направленные микрофоны, которые позволяли ловить звук человеческой речи метров за триста или за четыреста. Сейчас люди были беспомощны и хотели уйти. Уйти они не могли, потому что входная заслонка запирается мощным замком. Конечно, они могут попытаться сделать подкоп. Но это тоже бесполезно, ведь вольер расположен на железобетонном основании, лишь присыпанном грунтом. Отсюда нельзя выйти, если только кто-нибудь не повернет ключ снаружи. Итак, он вышел из берлоги.
Люди, которые едва шевелились, увидели Сфинкса. Охотник попытался приподняться и даже встал на четвереньки. А он еще ничего, бодренький, – подумал Сфинкс, – с ним еще можно будет поиграть. Он сделал два больших прыжка и оказался около людей. Охотник сидел на песке. Он явно не мог подняться.
– Ты помнишь ответ на мою загадку? – спросил Сфинкс и наклонил голову. – Так что там останется от тебя? Слушай, а ты вкусно пахнешь, я балдею!
Он толкнул Охотника носом и тот повалился на спину. Его глаза закатились. Нет, пожалуй, играть с ним уже неинтересно, – подумал Сфинкс и открыл пасть.
В этот момент что-то прыгнуло на его спину. В принципе, Сфинкс ожидал такого поворота событий. «Прыгнуло» – это сильно сказано. Кто-то взобрался на него и уселся верхом.
– Ты хочешь меня убить? – спросил Сфинкс. – Давай, пробуй, коли.
Он тряхнул головой и непрошеный наездник отлетел на несколько метров, ободравшись в кровь на крупном жестком песке. Сфинкс поднял голову и засмеялся человеческим смехом. Потом завыл. Потом зарычал. И вдруг рычание оборвалось. Он закашлялся кровью и свалился на бок.
Охотник встал на ноги, подошел к туше и вытащил из горла лезвие.
– Но ты же говорил, – начал Алекс. – Ты же говорил, что у тебя нет второго лезвия?
– Я помню, что я говорил. Я сказал это специально, потому что этот зверь нас подслушивал. Он должен был поверить, что я беспомощен и безоружен. Бой никогда не кончен. Запомни эту истину. Бой не кончается с последним ударом, потому что никто не знает, какой из ударов последний. Бой не кончен даже сейчас.
– Это для меня слишком круто.
– Ничего, поймешь потом. Бери женщину и пошли.
– Как твои раны?
– Плохо. Меня хватит еще минуты на четыре, потом я потеряю сознание. Отключусь на много часов. Мы должны успеть. Иди к ней, а я попробую выломать эту заслонку. Когда мы входили, я посмотрел, как она закреплена. На самом деле она не такая крепкая, как думают люди.
Ночью они повернули на дорогу, ведущую в город. Лора оставалась такой же невменяемой, как и раньше. Охотник открыл глаза несколько минут назад.
– Ты в порядке? – спросил Алекс.
– Да, намного лучше. Я уже поправил печень, но легкое включу только завтра.
– Как ты это делаешь?
– Каждый может это сделать. Но этому нужно учиться. И нужно хотеть научиться.
– Я не понимаю. Ты говоришь, что обыкновенные люди это тоже могут. Но это невозможно. Все наши способности закладывались в процессе эволюции, за миллионы лет. Способность останавливать кровь и заживлять раны была бы ценнейшей вещью для наших предков, но они не могли этого делать. И даже больше: ни одно животное на земле не может этого делать, хотя, может быть, для многих это самая полезная вещь на свете. Мы не могли приобрести эту способность в процессе эволюции. Значит, ее не должно быть. Ее просто нет.
– Я не обманываю тебя, – сказал охотник. – Просто есть вещи, которые мы пока не можем объяснить. Например, на какую глубину ты ныряешь?
– Метра на три.
– Почему не глубже? Уши болят?
– Да, наверно, – ответил Алекс.
– А ты был молодец, когда прыгнул на него. Да, так я об ушах. Если ты нырнешь на десять метров, тебе будет очень больно, но, с другой стороны, очень приятно, это непередаваемое, особенное ощущение – быть в глубине плотного голубого пространства и быть с ним один на один, не как с врагом, но как с удивленным другом. Ты как будто сам становишься его частью. Если ты нырнешь на двадцать метров, то боль будет непереносима. Начнет сплющиваться и твой череп, и твои ребра. Еще немного глубже – и вода под большим давлением разорвет твои уши и войдет внутрь черепа, ломая непрочные перегородки. Вода сломает твои ребра, так, что они воткнутся в легкие и сердце. Но люди, на самом деле, могут нырнуть гораздо глубже, чем на двадцать или тридцать метров. Человек может нырнуть на любую глубину без всякого вреда для себя, это я говорю точно. Хоть на километр. Как только давление становится критическим, наше тело наполняет жидкостью и легкие, и все внутренние каналы головы. Эта жидкость выбрасывается из крови, и она уничтожает давление воды таким же в точности обратным давлением. Когда ты всплываешь, жидкость снова уходит в кровь. И этот механизм настолько точен, что ты можешь нырять тысячи раз, без малейшего вреда для здоровья. Твое тело срабатывает как идеально отлаженная машина. Даже лучше. Скажи, может быть, ты знаешь, откуда у людей это умение? Ведь нашими предками никогда не были киты или дельфины, и никакие глубоко ныряющие морские звери. Кто дал нам это? Причем тут эволюция? И самый главный вопрос: зачем?
– Ты не спрашиваешь, куда мы едем, – сказал Алекс.
– Все нормально. Сейчас это твоя война, и ты ведешь ее правильно. Я буду спать. Разбудишь, если понадобится помощь. Ты тоже не все спрашиваешь. Можешь спросить сейчас.
– Ответь мне, – сказал Алекс, – почему обязательно нужно умирать одному из нас?
– С этим ничего нельзя поделать. Это было моим заданием на Земле. Мне нужно было найти подходящего человека, который согласится быть разобранным на отдельным молекулы. В таком виде этого человека съедят или, скажем точнее, переработают и усвоят некоторые… Скажем, существа. Мы называем их мактовирусами.
– То есть, меня скормят вирусам?
– Да. Всего до последней молекулы. Либо тебя, либо ее. Их единственным условием была добровольность. Они не хотят принуждать человека, это запрещено их моралью.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
