— Давай начнем с простого. Ты сама что-нибудь выяснить пыталась? Ты ведь с отцом Андроника, насколько я понимаю, под одной крышей живешь...
Ника не удержалась — усмехнулась презрительно.
— Теофил не скажет. Ты что, его не знаешь?.. — она прикусила губу. — По крайней мере, он не скажет мне. Можно и не спрашивать.
— Тебя это обижает...
Платону показалось, что Ника сейчас бросится на него, как кошка. Нет. Она прошла к столику, взяла, не спрашивая, из портсигара брата длинную папиросу и сказала почти спокойно:
— Его даже никогда не беспокоило, что у нас с Андроником нет детей. Ты не понял? Для него только сын имеет значение. А я — так... бесплатное приложение. Он и к жене своей так же относится, между прочим... Дай зажигалку.
Зажигалка у Платона была такая же стильная, как вся его квартира: бронзовый кабанчик тонкой работы, извергавший пламя из пасти.
— Красивая игрушка. — Ника помолчала. — Дорогая.
— Ника... — сказал Платон беспомощно.
Она поняла его.
— Да не волнуйся. Мое — это мое... сама выбрала... Андроник — хороший человек. Очень хороший. И Теофил тоже.
— Да, конечно, — согласился Платон. — Я знаю. А насчет твоих волнений... Если тебя серьезно что-то беспокоит — обратись к адмиралу Докиану. К Михаилу Докиану, командующему Объединенным флотом... да ты его знаешь. Он очень порядочный человек. И обязательный. И к Андронику относится прекрасно. Я, честно говоря, ничего лучше не могу придумать. Контакты его у тебя есть...
— Есть, — подтвердила Ника. Она почему-то медлила.
— Спроси, — мягко сказал Платон.
Она тут же на него посмотрела. Наверное, вот точно так же она смотрела на него лет двадцать пять назад в доме отца, действительного статского советника Николая Арианита. Старший брат... Ничего не изменилось.
— Что вообще происходит?..
Лицо Платона стало неподвижным.
— Война. Я понимаю, мы родились, когда она уже шла... Но все ведь должно когда-то кончаться. Хотя, — он усмехнулся, — есть мудрецы, которые считают, что устойчивая галактическая война — это для нас сейчас наименьшее из зол. Вполне серьезно. Они говорят, что это единственный способ удержать стабильной ситуацию в империи. Экономика, транспортные пути, внутриполитическая структура... тут ведь сейчас под войну все заточено. Буквально все. Это с нашего уровня не очень видно... Привести тебе пример?
Ника едва шевельнулась, но Платон, видимо, прочитал ее жест.
— Ты знаешь, что такое новокалабрийская проказа? Что-то слышала, да?.. Это болезнь с очень экзотичным возбудителем. Короткая белковая спиралька, которая проникает в клетку и заставляет ее синтезировать свою РНК. На Земле таких паразитов не было, видимо, это чистое порождение контакта земной жизни с иной биосферой... одно из многих подобных, кстати. Ладно. Не суть... По проявлениям она отдаленно похожа на проказу обычную, ее потому так и назвали... только развивается быстрее. Это довольно жутко выглядит, поверь мне. И — она очень заразна. Очень. Почти как ящур. Знаешь, что такое ящур?.. (Ника неопределенно кивнула.) А знаешь, как с ним раньше боролись? Просто убивали весь скот в зоне вокруг очага. Здоровый скот. Чтобы зараза не пошла дальше. А ведь ящур — даже не смертельная болезнь, после него многие животные выздоравливали... А новокалабрийская проказа не лечится. Только симптоматически. Там запускается целый каскад: патогенный белок... точнее, пептид... производит свою РНК, а она потом образует обратные транскрипты, они встраиваются в гены, и с этих генов начинает синтезироваться так называемая эррантная форма исходного пептида, которая разносится по всему телу... и так цикл за циклом. Ну неважно... Важно, что к моменту начала клинических проявлений у человека изменен геном уже почти во всех клетках. И лечить это... так же, как и любую генетическую болезнь. То есть никак. Все клетки тела не заменишь... И что делать, если ты обнаружил очаг такой болезни — а она распространяется со скоростью ветра? Не знаешь?.. На Карфагене есть такой остров Гимера. Он с Крит размером. Там живут только "калабрийцы". Никто больше. У них там свои городки, свое сельское хозяйство, своя какая-то промышленность... медицина даже своя — мы им сбрасываем материалы, они сами готовят кадры, как уж могут. А как еще? Было время, туда вывозили тысячами... больных и здоровых — вперемешку, для этого был такой кэрриер "Аргос Прометей", черное плавающее чудище на триста тысяч тонн водоизмещения... Его потом термоядерным зарядом сожгли. Тогда целые уезды остались без людей. Но это ведь Сицилийские Кордильеры, малонаселенные места: там не деревни даже по большей части, а хутора... А вот теперь представь, что очаг новокалабрийской проказы возник в мегаполисе. Представила?
— Такое было?
Платон криво ухмыльнулся. Очень некрасиво.
— Если б такое было, ты бы об этом уже знала, уверяю... Нет. Такого не было. Пока.
Он помолчал, глядя почему-то на свои руки.
— И при чем тут война?
Платон вздохнул.
— Ты когда-нибудь была на Карфагене? Знаю, что нет. Послушай. Две трети Карфагена работают только на войну. Ты знаешь, сколько нужно человеко-лет работы, чтобы вывести в Пространство один крейсер? А линкор? Да хоть эсминец... Космическая война требует мало людей непосредственно для боев, но она уникальна по нагрузке на экономику. С войнами на планетах она в этом плане даже сравниться не может. Ни с какими. А длится-то она уже сто лет. За это время выросли поколения людей, которые ничего не умеют и вообще ничего в жизни никогда не видели, кроме работы на войну. Ника, это десятки миллионов. Если не сотни. Серьезно, ты знаешь, сколько нужно работы, чтобы один линкор построить? А четыре линкора, которые Андроник потерял — они знаешь во что теперь обойдутся? Ладно, не суть... Но как ты думаешь, что будет, если война вдруг закончится? Ведь чрезычайные законы, которые сейчас привязывают людей к заводам и к местам проживания, тогда придется отменить. И военную промышленность придется сократить в разы. Люди, которые сейчас существуют в чреве военно-промышленного комплекса, окажутся выброшены неизвестно куда... Тогда что? Разбойничьи армии? Целые страны, пораженные калабрийкой? При таких миграционных потоках, которые тогда начнутся, ее уж точно не остановить будет... Или опять начинать войну? Искать противника? Или восстанавливать чрезвычайные законы без войны? Так это опять война, только уже гражданская... Неизвестно, что хуже. Есть идея, что единственным способом удержать ситуацию в каких-то рамках тогда будет передача регионального управления феодалам. С частными армиями. Современный мегаполис в феодальном владении — представь себе такое! Может дойти и до этого... Так что, честно говоря, даже не знаю — хочу ли я, чтобы эта война кончилась...
Он потер лицо руками и встал.
Над Теофанией заходило солнце. Вдали, над морем, виднелся госпиталь святого Роха, где Платон работал. Двенадцатиэтажная громада, полукруглая в плане, обступала заливчик, в котором колыхались обычные для этих широт шхуны.
— Прости меня, — сказал Платон, не поворачиваясь. — Я понимаю, ты пришла совсем не за этим. Но — с кем я могу поделиться, если не с тобой?..
Он повел плечами. Ника с трудом сдержала желание подойти и погладить его по голове. Платон ведь одинок, жениться он даже не собирается...
— Я понимаю, — сказала она.
Платон сел.
— Прости... Ты понимаешь, мне страшно. Не в калабрийке дело — с ней мы справимся, так или иначе. Мы, наверно, справимся даже с социальными проблемами, хотя это будет потяжелее. Просто у меня такое чувство... Здесь, в системах Спирального моря... Как будто мы вломились в чужой дом, удобно расположились и уверены, что хозяева не придут. Мы уже привыкли считать, что родина человечества — не Земля, а Галактика. Но это ведь не так! Мы — вид, приспособленный к совершенно конкретной планете. Все правильно, никто из нас уже не считает Землю родиной. Я там даже не был. И ты не была... — Он покривился. — Я это знаю со своей стороны, с медицинской... Что такое пирамидная ретробулия? А амавроз Гансена? А полинейропатический псевдоатетоз? Это жуткие вещи, поверь мне. И совершенно неизвестные на Земле. Это здешнее. Точнее — это следствие контакта нашей биосферы с чужими. Мы сидим на спине кита... думаем, что это остров, рыбу ловим... А кит может в один прекрасный день повернуться к нам зубастой пастью. Или вообще нырнуть... — Он помолчал. — А мы тратим силы на войну. И даже остановить ее — не знаем, как.
Ника вздохнула.
— Ты правда думаешь, что мы в Пространстве не одни?..
Платон помотал головой.
— Нет. Я как раз уверен в обратном. Никакого другого человечества, никакого другого разума... нет. Нет даже ничего похожего. И... меня это и пугает. Потому что самое страшное — как раз непохожее. Неизвестность.
