— Дети! — нетерпеливо сказал Фредерик. — Я так люблю детей! Но дело не в этом, Магдалена. Ты не хочешь выходить за меня замуж — вот в чем дело.
В голосе его зазвучало что-то похожее на угрозу:
— Или у тебя другие планы? Я спрашиваю потому, что время не ждет. Я хочу знать, могу я уйти в плавание счастливым, или…
— О Фредерик, ты должен быть счастлив.
Она беспокойно вздохнула и прибавила с улыбкой:
— Но в моих ли силах сделать тебя счастливым?
Он ощутил ее рот возле своего. Но почему она не ответила на его вопрос? Он не был уверен в Магдалене. И еще раз настойчиво спросил:
— Будешь ждать меня? Мне нужен твой ответ, это для меня очень много значит. Это значит — все или ничего!
— А если ты потом пожалеешь? — прошептала Магдалена. — Не считай себя связанным со мной, Фредерик. Я буду здесь, когда ты вернешься, и тогда мы поговорим.
Фредерику ответ Магдалены не понравился. Положив руки ей на плечи, он грустно смотрел ей в глаза. Она улыбнулась и приникла к нему.
— Ты могла бы сказать, что будешь любить меня вечно… и никогда не полюбишь никого другого, — с упреком и одновременно с мольбой сказал Фредерик.
— Ты — мой лучший друг, Фредерик, — нежно сказала она. — Посмотрим, вернешься ли ты с теми же мыслями. Ты знаешь, что сердце изменчиво! — И прибавила быстро: — Но войдем в дом, а потом я провожу тебя на судно.
— Проводишь, Магдалена? — Он был в восторге, взял ее за талию и высоко поднял.
Магдалена и Лива вместе провожали Фредерика на судно. Пошел мелкий снег, тропинка стала скользкой, Фредерик взял сестер под руки. Они шли молча. Снизу, из города, доносилось привычное кипение звуков, слышна была музыка, солдатский джаз-оркестр играл танцы у Марселиуса. Перед затемненным входом, как всегда, толпился народ. Люди входили и выходили, вспыхивали карманные фонарики, выхватывая из мрака лица за сеткой снежинок, — похожие на белые маски, улыбающиеся молодые лица.
У причала стоял готовый к отплытию «Адмирал», мотор работал. Фредерик быстро попрощался. Магдалена проводила его до трапа, он сжал ее руку и прошептал:
— Я не знаю, как мне благодарить тебя, Магдалена, ты сделала меня другим человеком… да… теперь мне есть во имя чего жить!
Повалил густой снег. Лива и Магдалена стояли на причале до тех пор, пока очертания судна не исчезли во мраке. Магдалена закрывала лицо концом головного платка. Лива видела, что она борется со слезами.
Они долго шли молча. Магдалена откашлялась, глубоко вздохнула.
— Тебе не кажется, что Фредерик похож на Улофа, моего мужа? — вдруг спросила она. — Да, Лива, похож, не внешне, он сильнее, выше, но все же чем-то. И он не такой вялый, каким был Улоф. Мне очень нравится Фредерик. У него золотое сердце, но он, несмотря ни на что, напоминает мне Улофа.
Магдалена снова вздохнула и, помолчав, продолжала:
— Знаешь, Лива, я хочу с тобой поделиться, если ты согласна выслушать. Фредерик хочет жениться на мне. Слышишь, Лива? Но я не могу выйти за него. Знаешь почему? Не осуждай меня, мне самой очень жаль… но я встречаюсь с одним солдатом, Лива. Я встретила его в первый же вечер, как пришла сюда. Ругай меня, я ничего другого не заслужила. Никто об этом не знает, мы встречаемся в поле, он знает, что я недавно овдовела и что о наших отношениях нужно молчать. Ты слышишь? Скажи же что-нибудь, Лива.
— А ты рассказала ему, что у тебя трое детей? — тихо спросила Лива.
— Нет. — У Магдалены стучали зубы, она закуталась в платок.
— Мне очень жаль, — прибавила она немного погодя. — И я тебе не все еще рассказала. Скажу лучше, как оно есть. Слышишь? Скажи хоть «да» или «ага», чтобы я знала, что ты слушаешь! Мне нужно с кем-нибудь поделиться, а ты можешь думать обо мне, что тебе угодно.
— Да, — сказала Лива.
— Я встречалась не только с этим солдатом, — продолжала Магдалена тихим виноватым голосом, — я встречалась с двумя. Вот какая я плохая, Лива.
Магдалена хрипло продолжала:
— И Фредерик… с ним я тоже была вместе. В самый тот ужасный день, когда мы получили известие о смерти Ивара. Теперь ты знаешь. Я завлекла его. А теперь он хочет жениться на мне.
— Магдалена! — Лива взяла сестру за руку.
Они дошли до танцевального зала и быстро прошли мимо. Джаз гремел вовсю, томно и вяло извивались звуки саксофона.
— Не я одна такая, — продолжала Магдалена, и голос ее потеплел, — у Томеа тоже есть парень, не веришь? Они встречаются часто, я знаю. Я даже знаю, кто это — исландец, который кормит лисиц! Что он за парень, Лива? Он хочет на ней жениться, так она по крайней мере думает… Я говорила с ней, хотела предостеречь… Смешно с моей стороны, но ведь она такая неопытная, хотя ей уже двадцать шесть лет. Я же помогла ей и избавиться от ее противных усов. Но они снова появятся, парикмахерша сказала, что через полгода они снова вырастут…
Магдалена внезапно тряхнула Ливу за руку.
— Скажи же что-нибудь, Лива! — нетерпеливо сказала она. — Ругай меня. Скажи, что ты меня терпеть не можешь.
Магдалена вздохнула и помолчала. И наконец, подавив вздох, проговорила:
— Тебе этого не понять, Лива. Потому, что ты такая хорошая и верная. Ты хорошая, Лива. Я же… я плохая!
Она прибавила погодя:
— Знаешь, когда пекарь говорил на могиле… почти каждое его слово было обо мне. Я похолодела от ужаса.
Магдалена сжала руку сестры:
— Ух… А теперь снова зима! И войне конца не видно. Да, Лива? Ты ничего не говоришь, даже головой не кивнула! Ты такая… такая суровая, Лива! Да, суровая! Хоть бы я была такая хорошая и терпеливая и никогда не делала бы ничего плохого. Я тебе завидую! Ты как те мудрые девы, о которых говорил пекарь, у которых подвенечные платья были готовы и которые налили масла в светильники! Ну а я…
Магдалена горько рассмеялась:
— Я дева неразумная, Лива! Фредерику нужна такая, как ты! Зачем ему шлюха, у которой к тому же полное гнездо ребят! Он заслуживает лучшей доли!
Они вышли из города. Снег перестал, и звезды мерцали в холодном воздухе.
— Остановимся на минуту, — сказала Лива. Она взяла обе руки сестры в свои и сказала твердым и теплым голосом: — Знаешь, кто ты, Магдалена? Ты кающаяся грешница. Ты можешь еще стать мудрой девой! Ты можешь наполнить маслом свой светильник. Если ты жаждешь этого и будешь молиться об этом.
Магдалена покачала головой и улыбнулась с закрытыми глазами.
— Я не смею думать, что я чего-то стою, — сказала она. В голосе ее звучали и смех, и горечь.
— Обратись к господу Иисусу Христу! — повелительно сказала Лива. — Тогда ты обретешь мир и радость вовеки. Тогда ты узнаешь, что мы только временно пребываем в этом грешном мире… где все вопиют от отчаяния и жаждут уйти в настоящий, вечный мир, мир покоя и справедливости!
Голос Ливы изменился до неузнаваемости. У Магдалены мурашки поползли по спине, ей стало не по себе. Лива обняла ее за плечи, широко раскрытыми глазами уставилась ей прямо в глаза и сказала громко и угрожающе:
— Борись, Магдалена, побори в себе грех! Взывай к твоему Спасителю о милости! Ибо скоро, Магдалена, скоро наступит ночь… скоро наступит ночь. Подумай, Магдалена, что это значит — с незажженным светильником блуждать одной, во мраке во веки веков!
— Пусти меня, — сказала Магдалена. Она освободилась из объятий сестры и закрыла лицо руками. Лива ласково погладила ее по спине и сложила руки, она начала молиться, медленно, словно подыскивая слова. Магдалена не могла собраться с мыслями, чтобы уловить слова молитвы. Голос Ливы был таким чужим, глубоким, она не узнавала его, ей было больно, словно врач рвал ей зуб. Наконец молитва кончилась. Аминь! Это слово ей приятно было услышать. Лива снова обрела свой обычный голос, легонько дернула Магдалену за платье и, повеселев, сказала:
— Вот увидишь, скоро станет лучше! — Она обняла Магдалену и поцеловала ее в щеку, они поднялись по тропинке рука об руку и не обменялись более ни словом.
7
И этот день, день похорон Ивара Бергхаммера, наконец постигла судьба всех дней: он постепенно растворился во мраке. Когда-нибудь он совершенно забудется и незаметно сольется с глубокой тиной канувших в вечность дней и ляжет на дно времен. Но пока он еще помнится. Он не сразу опускается на дно, долго-долго он еще виден… подобно дохлому киту, который держится менаду дном и поверхностью благодаря выходящим из него газам…
Енс Фердинанд видит этого дрейфующего кита. Китов, собственно, два: один из них — он сам, он скрежещет зубами, и горько смеется над этой новой затеей дьяволов наказующих, и напрягает силы, чтобы выбраться на поверхность.
Но здесь его встречает злой гарпун яви, безжалостно впивающийся ему в спину, которая и так еще ноет после падения в церкви.
