его шириной, превышающей скромные габариты Тирии. Поднять сухонькую на вид старушку оказалось нелегким делом: спящее тело обрело вес каменного идола. Отдуваясь, архитектор потащил ее за ноги, водрузил в середину желто-красного узора и закатал в ковер вместе со змеей.
Когда он вышел на улицу, придерживая на плече кособокий сверток, его уже встречала компания из двух десятков мужчин и женщин с факелами.
– А еще Тирия постоянно разводит огонь в своем логове, – распаляла публику дылда в пышном парике. – Когда-нибудь сожжет весь дом, а у меня дети!
Мегакл надеялся проскользнуть незамеченным, но при его внушительном росте и телосложении рассчитывать на подобную удачу не приходилось. Конечно же, к нему обернулись все разом.
– Не видел старуху-колдунью, любезный? – окликнул его «сморчок», призывавший к убийству ведьм в Уголке дураков. – К ней частенько шастают за зельями, ты, случайно, не у нее был?
Мегакл расплылся в самой сладкой улыбке, и щеки, поднявшись на невероятную высоту, частично заслонили ему обзор.
– О, нет, – беспечно откликнулся он. – Я вчера выиграл в кости у одного приятеля, хотел простить долг – я ведь не ловкач какой-то, чтобы использовать человеческие слабости для своей выгоды, – но он настоял и вручил мне этот ковер.
«Сморчок», переварив ответ, расхохотался противным лающим смехом, а остальные подхватили. Мегакл, не переставая выжимать улыбку и чувствуя, как по лбу струится пот, осторожно попятился к выходу из переулка. Он почти скрылся за углом соседнего здания, когда дылда вновь подала голос:
– Эй, почтенный, возвращайся к нам и помоги изгнать проклятие из города. Все честные люди обязаны наказать преступников и угодить богам!
– Непременно, – с энтузиазмом согласился архитектор. – Я только брошу где-нибудь ковер и достану добротную пику.
Исчезнув из поля зрения народных мстителей, Мегакл припустил во весь опор, словно кто-то подвесил к нему паруса и раздувал их. Надо бежать, бежать, бежать… Только куда? Домой тащить Тирию нельзя – двоюродные брат и сестра с дорогой душой выдадут ее толпе. Нет, гораздо разумнее нанять лодку и уплыть подальше из свихнувшегося Аполлонополя. Навсегда.
***
До гостиницы тоже докатилось всеобщее помешательство. Большой зал мерил шагами отец Ириды и выкрикивал ругательства, которых не смог бы выдумать и сам знаменитый грамматик Аполлодор Афинский, если бы задался такой странной целью. Его сосредоточенно выслушивала Галия, отложив в сторону нитки, полотно и бисер – едва ли она удостоила бы большим вниманием даже пророчествующую пифию. Бледный Филипп то и дело вмешивался в повествование, задавая бестолковые вопросы в бесплодных попытках переварить вылившиеся на него сведения. Ирида всхлипывала в уголке, а точнее – ревела, как бегемот, предупреждающий сородичей о появлении охотников.
Только Глафира не теряла оптимизма и пыталась успокоить присутствующих:
– Вот вернется Ксантия, – говорила она. – И мы поймаем негодяя, заварившего эту кашу, даю вам слово!
– Ха! – вскинул голову старик. – В городе такое творится, что она может и не вернуться живой. Я бы не очень-то надеялся на твоем месте. Меня изрядно общипали по дороге – добивались, в каких богов я верю, почитаю ли Гора-Аполлона да не в родстве ли с Ниобой, да не предаюсь ли разврату. Это я-то! С тех пор, как умерла моя жена, я и взгляда себе лишнего не позволяю в сторону женщин, особенно молодых и красивых…
– Ничего не понимаю, – перебил его лекарь. – Что происходит в Аполлонополе? Неужели люди верят в проклятие?
– Еще как! – не без удовольствия подтвердил старик. – И готовы убить любого, кто возразит.
– Безумие… Я знаю мой город. Здесь столько образованных, культурных…
– …ослов, – закончил фразу отец Ириды. – Не способных трезво оценить ситуацию.
– А ты-то почему побежал с утра на пристань? – поддела его Глафира. – Тоже испугался?
– Эй, что тут стряслось? – вмешалась Ксантия, понаблюдав некоторое время за странным собранием.
– Я же говорила, что она вернется! – победно вскрикнула ученица лекаря.
– Управляющий мошенника Александра, продавший нам места на лодке, теперь требует больше денег за путь до Коптоса, потому что народ совсем ошалел и ринулся вон из Аполлонополя! – посетовал старик. – Еще двадцать драхм! Где я их возьму?
– Я предложила пожаловаться стратегу и в дикастерию, – дополнила Галия.
– А я сказал, что это бесполезно, потому что их канцелярии облеплены повстанцами, требующими выдать и наказать грешников, навлекших проклятие на город. Если бы ты только видела, что творится на улицах!
– Я видела, – ответила Ксантия. – Глафира, идем. Надо поговорить.
– Минуточку! – запротестовал вдруг Филипп. – А нам кто-нибудь что-нибудь объяснит? Я промаялся с этим треклятым кашлем, очнулся, а здесь просто кошмар наяву! Куда бежать? Что делать? Я понятия не имею, то ли мчаться в асклепион, то ли к беременной Немее – ведь обязательно найдется псих, который припомнит, что она…
– Шлюха, – подсказала Галия.
– О-о-о, – протянул лекарь, и его глаза с каждым «о» становились все круглее. – Да здесь совет праведных! А не взять ли нам тогда факелы и не присоединиться ли к общей массе? А что, сожжем какого-нибудь мерзкого грешника. Правда, идти до города далековато, так что, любимая сестрица, начни с меня – пятнадцать лет назад по моей вине умер ребенок. Я дал ему слишком большую дозу лекарства.
– Но ты нечаянно, – пробормотала Галия. – А такие, как Немея…
– А такие, как я, – перебила ее Глафира, – Часто смотрят на голых мужчин. Раненых, больных и мертвых. Ужасное преступление.
– Что до меня, так любой вам подтвердит: Никию из Коптоса не в чем себя упрекнуть, – заявил сварливый старик, уперев длинный узловатый палец в свою тощую грудь.
– И кто этот безгрешный Никий? – заинтересовался Филипп.
– Я, конечно! – воскликнул постоялец, возмущенный непонятливостью собеседников. – И потому у меня, безусловно, есть право наказывать тех, кто не отличается такой же безупречностью… Но! Когда начинаются разборки между горожанами, их уже не волнует, кто действительно прав, а кто виноват. Вы думаете, они идут по следам преступников? Нет, каждый идет за своим врагом или за богатым соседом, чтобы под видом хорошего дела отомстить обидчику и отобрать чужое имущество.
– Так что даже такой великий праведник, как ты, может здорово схлопотать, если твой кошелек кому-то приглянется, – резюмировала за него Ксантия, не удержавшись от улыбки.
– Ну… да, – признал он. – К чему я веду разговор? Мы не должны ссориться друг с другом, нужно сохранять здравомыслие, насколько возможно при таких делах.
– Высказано несколько… претенциозно, – заметила Глафира, тщательно подбирая последнее слово. – Но я согласна.
– Я тоже, – поддакнул Филипп.
– И я, – вздохнула Галия.
– Ирида, а ты что скажешь? – Ксантия обернулась к женщине, не участвовавшей в споре.
Та на миг перестала всхлипывать, обвела всех усталым взором, и вновь уткнулась в большой отрез
