- Ну и кто же? - поинтересовался Желвак.
- Гвоздь. Он под Грыжей работает, а там такая история вышла… Червонец продал ему медальон…
- Ах вот как! - Желвак зловеще поморщился. - Значит, грыжевская братва… Ну-ну, давай дальше, интересная история получается.
- Вот я и говорю… Когда вы сказали, чтобы Червонец медальон нашел и вернул, то он поехал искать этого братка. И нашел его. Гвоздя, стало быть. Давай, говорит, обратный ход организуем, я, говорит, тебе бабло привез. А тот, гордый, бля, отвечает: поезд ушел, и все в таком духе. Ну, Червонец возмутился, и они его вчетвером уделали. И сбросили в Волковку.
- В речку, что ли?
- Ага. Только он в воду не упал, на берегу зацепился. Ну а потом его тетка одна увидела, она с собакой гуляла… Вызвала «скорую», а дальше - понятно.
- Понятно… - повторил Желвак зловеще. - Значит, говоришь, грыжевская братва беспредел творит?
- Натуральный беспредел, - подтвердил Стас, - Червонец врать не будет. Он пацан конкретный.
- Ладно, - Желвак побарабанил по столу пальцами, - придется Грыже предъяву выставить. Разберемся. Ну давай дальше.
- Дальше… Значит, так. Червонец нам все это рассказал, ну, мы ему анекдоты всякие, для поднятия духа… и ушли. А когда уже уехали, я вспомнил, что оставил в палате трубку. Пришлось возвращаться. Вернулись мы где-то через полчаса, там на Ленинском авария случилась, пробка… А Червонец уже мертвый. И видно было, что его к кровати бинтами привязали. Ну, бинты уже порванные были…
- Интересно… - тихо произнес Желвак. - Привязанный, значит…
- Ага, привязанный. Но интересно не это. Самое интересное - когда мы обратно в больничку приехали, я из машины вышел и столкнулся с той самой рыжей, которая у нас на хате была.
- С Линой этой, что ли?
- С ней самой. Только я ее сначала не узнал, она спиной была. А потом, уже после того, как к Червонцу поднялись, - понял. Лина эта рыжая - вот кто его убил.
- Ни хрена себе! - Желвак растерянно почесал подбородок. - Это она, значит, резвая такая? Ну, бля, Артурчик, ответишь ты за свою бабу.
Он посмотрел на Стаса и грозно спросил:
- Уверен, что это она?
- Век воли не видать! - Стас чиркнул себя ногтем большого пальца по горлу. - Толян, он в машине сидел, видел, как она потом оглянулась на меня. Он ее сразу признал.
- Хорошо… - глаза авторитета сузились. - Хорошо…
Взглянув на Стаса, он сказал:
- Новости ты мне принес с одной стороны невеселые - братка нашего убили. И кто убил - баба! Но это ничего. Мы его по-христиански проводим, все будет путем. Такая уж у нас жизнь… А с другой стороны - важные новости. Нужные…
Стас занялся водкой, а Желвак, задумчиво глядя в темный угол кабинета, сказал:
- Значит, так. Адрес этой рыжей у вас есть. Берите ее и волоките ко мне. Я с ней разберусь. И не миндальничайте. Делайте с ней что хотите. Хотите - отпердольте ее во все дыры, она баба смачная. Хотите - попортите ей фигуру, она ей больше не понадобится. А хотите - и то и другое. Но чтобы живая была и говорить могла. Ясно?
- Ясно, Николай Иваныч, - ответил Стас.
- А ясно - так иди и делай. Стас кивнул и выскочил за дверь.
- Ты у меня кровавыми соплями умоешься. Комиссар, бля, президентский… - пробормотал Желвак. - Да я тебя вместе с твоим президентом! Я авторитет, и никому…
Желвак вскочил и пробежался по кабинету.
- Сука… И как ловко, паскуда, заморочил мне голову! Умей, говорит, проигрывать, иначе жить не будешь! Ну так я тебе покажу и проигрыш, и выигрыш. Я твоей лярве рыжей сам сиськи отрежу. А потом ты ко мне на карачках приползешь и выкупишь то, что от нее останется.
Отпустив Стаса, Желвак налил себе водки и, прищурившись, посмотрел на противоположную стену долгим недобрым взглядом. Он был человеком злопамятным и мстительным, поэтому не собирался просто так забыть о том, что грыжевские братки сделали с его человеком.
Он достал трубку и позвонил своему бригадиру силовиков. Четверо молодых, сильных и безжалостных мужчин были преданы своему патрону душой и телом и с удовольствием расправлялись с теми, на кого указывал Желвак.
- Да, Николай Иваныч, я слушаю, - ответил бригадир оперативной группы Березай.
- Здравствуй, Березай, здравствуй, дорогой, - ласково сказал Желвак.
Он и сам побаивался Березая и его бойцов и поэтому всегда был с ними вежлив и щедр.
- Слушай, Березай, твои ребята там не застоялись без дела? Я слышал, что от этого кровь застаивается.
- Ну, этого-то можно не бояться, - засмеялся Березай, - они у меня в свободное время то в спортзале, то в тире тусуются, так что с ними все в порядке.
- Ну вот и хорошо… - Желвак помолчал. - Ты Грыжу знаешь?
- Кто же этого гандона не знает? - презрительно фыркнул Березай. - Гнида еще та. Не зря у него такое погоняло.
- Это хорошо, что знаешь, - удовлетворенно сказал Желвак, - тогда слушай сюда…
* * *Проводив Лину, Артур посмотрел на ее окна и, улыбнувшись, захлопнул дверь «Мерседеса». Машина мягко тронулась с места и исчезла за углом.
Доехав до Каменноостровского, Артур повернул налево и направился в сторону Петропавловки. Он остановился недалеко от моста, ведущего к крепости, и вышел из машины. Стоявший неподалеку гаишник неторопливо направился к нему, предвкушая легкую добычу, которую сулила остановка под запрещающим знаком, но Артур небрежно махнул в его сторону служебным удостоверением, и гаишника постигло разочарование.
Повернувшись к Артуру спиной, он остановил первую попавшуюся машину и стал умело придираться к водителю. Получив сто рублей, гаишник отпустил жертву и пробормотал:
- Платили и платить будете… Козлы.
Артур тем временем перешел через Кронверкский пролив и, купив у разбитного юноши, украшенного пирсингом, мороженое, вошел в крепость.
Там он уселся на скамью и, развернув мороженое, обнаружил в обертке глянцевую карточку с надписью «Хочешь оттянуться - расслабься». Усмехнувшись, он бросил карточку в урну и, откусив изрядный кусок пломбира в шоколаде, принялся разглядывать старинные стены.
Прошло несколько минут, мороженое быстро кончилось, и Артур, аккуратно вытерев губы платком, достал из кармана трубку. Набрав номер, он произнес:
- Застава? Сорок одиннадцать. Посмотрите номер мобильника. Мне нужны все данные, какие есть.
Ждать пришлось недолго, и уже через минуту Артуру сообщили адрес Екатерины Залегаевой, которую в школе звали Прынцессой и которая в течение одиннадцати лет хранила бутылку из-под шампанского с отпечатками пальцев Лины и похотливого учителя физкультуры.
- Спасибо, - сказал Артур и прервал связь. - Екатерина Залегаева… - задумчиво произнес он, записывая в блокнот полученный из банка данных адрес. - Ну куда же ты, дура, лезешь? Ведь бывает и так, что шантажистов убивают… Тебя, положим, я не трону, ты будешь жить. Но придется объяснить тебе, чего нельзя делать ни при каких обстоятельствах.
Артур набрал номер и, дождавшись ответа, сказал:
- Геннадий Ильич, привет. Это я. Слушай, не в службу, а в дружбу…
- Ха! - ответил Геннадий Ильич. - У меня твоих «не в службу, а в дружбу» уже столько накопилось, что впору открывать спецотдел «в дружбу Воронцову».
- Согласен, - рассмеялся Артур, - я даже за свой счет на дверь бронзовую табличку повешу.
- А ты помнишь, что с тебя две бутылки коньяка?
- А как же!
- Ну то-то же… Ладно, давай, что там у тебя.
- Да тут… В общем, одна особа занимается вымогательством и шантажом. Надо ее пугнуть как следует. Так, чтобы она всю оставшуюся жизнь телефона боялась. Сделаешь?
- А что ж не сделать-то? Легко. Давай ее данные.
Продиктовав адрес и телефон Прынцессы, Артур попрощался с Геннадием Ильичом, убрал блокнот в карман и внимательно посмотрел на шпиль Петропавловки, золотившийся в синем вечернем небе.
- А ведь он действительно кривой, - усмехнулся Артур, - Лина права. Вы, оказывается, наблюдательная девушка, дорогая Лина.
Артур достал сигареты и, закурив, надолго задумался. А подумать ему и на самом деле было о чем…
Положение, в котором находился Артур Александрович Воронцов, никак нельзя было назвать легким.
Артур давно уже привык к двойной жизни, которую вел с семнадцати лет, и это стало привычным для него способом существования. Тем не менее такой образ жизни давался ему нелегко… Постоянно быть настороже, никому не доверять, взвешивать каждое слово. Чрезвычайный комиссар службы президентского расследования Артур Воронцов был одновременно близким другом криминального авторитета, который тоже был своеобразным комиссаром уголовного мира.
Несколько облегчало положение то обстоятельство, что перед Графом Артуру не приходилось притворяться. А Граф, в свою очередь, мог быть откровенен только с Воронцовым.
Граф, несмотря на то что вся его жизнь была теснейшим образом связана с уголовным миром, сам уголовником не был и к воровским понятиям относился презрительно. Он был выше этого, понимая, что только очень недалекие люди могут идти на злодейство ради денег.
