Проходивший мимо официант, правильно рассчитав момент, умыкнул их тарелки. Когда прибыл счет, невероятно большой, они поспорили, кто будет платить, и Эдвард, к своему удивлению, победил. Он оставил себе корешок с мыслью возместить убыток как-нибудь после, и они вместе вышли из ресторана.
Ряды завтракающих силовиков слегка поредели. Мимо, опустив головы, двигались представители младшего персонала (того, что с девяти до пяти) и покупатели, уже навьюченные пакетами от Барниса, Блумингдейла, Крейта и Баррела. Заурядная коммерция заурядных людей. Эдвард всерьез подумывал, не завалиться ли снова спать, когда придет домой. Они с Фабрикантом оценивающе посмотрели друг на друга при ярком свете — солнце отражалось от полированных ручек автомобилей и металлических оконных переплетов «Ресторейшн Хардвэр» и «Уильямс-Сонома».
— Ты правда не знаешь, в чем тут фишка? — спросил Фабрикант. — Чего он так бесится из-за этой книги?
— Она, возможно, больших денег стоит, — пожал плечами Эдвард.
— Ну да?
— А что?
— Тогда она должна стоить чертовски много, иначе трудно понять.
— Шесть цифр, а может, и больше.
Фабрикант презрительно фыркнул.
— Ты меня удивляешь. — Эдварду пришло в голову, что Фабрикант, возможно, в самом деле жалеет его. — Это действительно все, что тебе известно? Я думал, ты в этом деле профи, а ты просто любитель. Ты еще хуже, чем я.
Он печально покачал головой. Он сказал это без намерения оскорбить, и Эдвард в общем-то не обиделся.
— Будь поосторожнее, вот что. И в любом случае держись подальше от герцогини.
— Ты ж вроде говорил, что не знаешь ее.
— Да, не знаю. И знать не хочу. Тебе известно, какая у нее репутация?
— Какая? — Эдвард все больше проникался чувством, что он не узнал ничего путного, упустил нить и теперь движется вслепую.
— Парней вроде нас она ест живьем, — подмигнул Фабрикант. — На завтрак.
Он зашагал прочь, расправив широкие плечи и сунув руки в карманы, что делало его еще потряснее, если такое возможно.
14
На следующий день Эдвард и Маргарет отправились в путь.
Вест-Сайд-хайвэй, по которому они ехали, постепенно перешел в дорогу 9А, ведущую из Манхэттена на север, вдоль реки Гудзон. По мере их удаления от города машин становилось все меньше, а движение ускорялось. Они промчались мимо монументальных многоквартирных домов на Риверсайд-драйв и мимо мавзолея Гранта, миновав две клеверные развязки — на восток, в Гарлем, и на север, в Бронкс. Под мостом Джорджа Вашингтона покачивался красный буксирчик, очень похожий на пластмассовую игрушку для ванны.
Машину взяли напрокат — зеленый «форд-контур», дешевку с шикарными обводами, этакое стерео на колесах, — но Эдвард любил сидеть за рулем, а делать это ему доводилось не часто. Опустив окно, он жестами изъяснялся с другими водителями и ровно ни о чем не думал. Уехать из города было для него облегчением. Завтрак с Фабрикантом бестактно напомнил ему о не выполненных обязательствах и бросил тень на ближайшее будущее, но теперь ему удалось снова забыть обо всех этих неприятностях — или по крайней мере загнать их в карантин, откуда ни одна мысль не могла выйти без строжайшего досмотра.
Это был чудесный золотой летний день, сухой и жаркий. Дорога словно качели ныряла вниз и взлетала вверх вдоль высокой стороны долины Гудзона. Эдвард гнал, как на состязаниях, но Маргарет как будто не возражала. Они пролетели Ван-Кортленд-парк по трехполосному шоссе, скользкому и лоснящемуся от старости. Утреннее солнце просвечивало сквозь висящую в воздухе пыльцу и листья гигантских доисторических деревьев — те, сходя с холма к дороге, насыщались углекислотой, выдыхаемой миллионами живущих поблизости человеческих особей.
Маргарет молчала и смотрела в окно, погруженная в собственные мысли. После времени, проведенного в квартире Уэнтов, враждебности между ними поубавилось. Оба как будто поняли, что, хотя ничего общего у них нет, их временному партнерству это не помешает. Маргарет надела сегодня плиссированную юбку, зеленую с голубым, и голубые чулки. Ее длинные ноги плохо помещались под приборной доской.
— Кому это пришло в голову назвать город Фреш-Киллс[43]? — заметил Эдвард, проехав мимо дорожного указателя.
— «Килл» по-голландски «ручей». Чистые Ручьи.
— А зачем они загнали свой филиал в такую даль?
— Не знаю.
— Вы туда часто ездите?
Она потрясла головой.
— Там нет ничего, что меня бы интересовало, — никаких значительных средневековых фондов. В основном филиал служит хранилищем для статей Хэзлита[44] — там газет на несколько сотен футов в вышину — и для излишков комплектования. Я ездила туда пару раз по делу, когда работала в библиотеке.
Она снова отвернулась к окну. Эдвард думал, что теперь она замолчала надолго, но ошибся.
— Хочу вам что-то сказать. Я проделала кое-какую работу с индексами герцогской библиотеки.
— С индексами?
— Большинство частных библиотек не пользуется стандартной классификацией вроде десятичной системы Дьюи. У них свой порядок расстановки книг, более или менее произвольный. Библиотекари называют это полочными индексами. Каждый стеллаж или полка обозначается определенной буквой, или именем римского императора, или частью тела — что кому в голову придет. Иногда такое выдумывают… Вы читали «Имя Розы»[45]?
— Кино смотрел. С Шоном Коннери и Кристианом Слэйтером.
Маргарет воздержалась от комментариев.
— В системе Уэнтов каждая полка носит имя Артуровского рыцаря: Ланселот, Галахад, Гавейн, Боре и так далее. Теперь я представляю себе, как книги стояли первоначально, но есть любопытные пробелы.
Она протянула Эдварду листок бумаги. Он бросил взгляд на ужасно сложную диаграмму, вычерченную цветными карандашами, и вернул ее Маргарет.
— Верю вам на слово.
— Это приблизительная схема расположения библиотеки. Недостающие книги отмечены красным. Нет почти целой полки — вот здесь, — а тут и тут отсутствуют разрозненные тома. Вот об этих двух можно будет узнать по тем книгам, что стояли по соседству с ними, — возможно, на их переплетах остались какие-то следы. Кроме того, я перечитала текст «Странствия» — тот, что опубликован в восемнадцатом веке…
— Ну и?.. — глядя на дорогу, подбодрил ее Эдвард.
— Есть там кое-что… — Последовал момент ожесточенной внутренней борьбы, в которой Маргарет понесла тихое, но решительное поражение. — Имеются свидетельства, как лингвистические, так и исторические, позволяющие предположить — если толковать их таким образом, — предположить существование более старого текста, предшествовавшего форсайтовскому «Странствию».
Закончив эту краткую речь, она чопорно выпрямилась на сиденье, как монахиня, которую, хотя и эвфемистически, вынудили рассказать о чем-то непристойном. Смотрела она прямо перед собой. По этому признаку Эдвард догадался, что она собирается прочесть лекцию, и оказался прав.
— С лингвистической точки зрения текст выглядит как подделка. Почему, спросите вы? Потому, что он написан не среднеанглийским языком, на котором писали Чосер и Жемчужный Поэт. Английский четырнадцатого века в каждой местности был немного иным, но в «Странствии» не встречается ни одного из знакомых мне средневековых вариантов. Дело скорее выглядит так, будто полуобразованный фальсификатор восемнадцатого века пытался подделаться под язык четырнадцатого в своем понимании.
Но это еще не означает, что издатель, Форсайт, не имел в своем распоряжении оригинального текста четырнадцатого века. Таковой мог существовать, однако Форсайт не слишком близко его придерживался. Скорее всего он кое-как перевел источник на современный язык, а затем добавил архаизмы, чтобы придать тексту «подлинное» звучание — более подлинное, по его мнению, чем обеспечивал настоящий среднеанглийский. Прямо как сценарист, переделывающий роман для кино.
— Вы хотите сказать, что доказать это невозможно.
— Ничего подобного я сказать не хотела.
Маргарет взяла свою сумку с заднего сиденья и вытащила толстую книгу в простой зеленой обложке с белым библиотечным шифром на корешке. Страницы щетинились желтыми липкими листками.
— Вот послушайте. — Она раскрыла книгу, беспардонно перегнув корешок. — Среднеанглийский «Странствия», конечно, плох, но все-таки не настолько, как следовало бы ожидать. В его ритме слышны отголоски чего-то подлинного. В среднеанглийском немые «е», как правило, произносились, и многие строки поэмы звучат наиболее полноценно именно с немыми «е». Возможно, это лишь удачный штрих, придуманный сочинителем, — но в 1718 году, когда «Странствие» вышло в свет, среднеанглийским произношением никто не владел. Все попросту думали, что Чосер писал неправильным размером и делал орфографические ошибки.
