– Ваша милость, – отвечал Рауль, – я преклоняюсь перед таким заявлением. Да, вы должны быть великолепно информированы и, как человек чести, не способны сказать что-нибудь, кроме того, что вы знаете, и не можете говорить иначе, чем вы думаете, я умолкаю, я признаю себя побежденным и уступаю вам поле битвы.
И с видом человека, желающего только отдохнуть, он уселся в просторное кресло, пока граф звал прислугу, чтобы одеться.
Шевалье надо было уходить, но он боялся, как бы Рауль, оставшись наедине с де Гишем, не отговорил его. Поэтому он прибегнул к последнему средству.
– Принцесса сегодня будет ослепительна, – сказал он. – Она впервые выступает в костюме Помоны.
– Ах, в самом деле! – воскликнул граф.
– Да, да, – продолжал шевалье, – она уже распорядилась. Вы знаете, господин де Бражелон, что роль Весны взял на себя сам король.
– Это будет восхитительно, – обрадовался де Гиш, – и это, пожалуй, важнейшая причина, заставляющая меня остаться. Ведь я исполняю роль Вертумна и танцую с принцессой, так что без дозволения короля даже и не мог бы уехать, мой отъезд расстроил бы балет.
– А я исполняю роль простого фавна, – сказал шевалье. – Танцор я неважный, да притом у меня и ноги кривые. До свидания, господа. Не забудьте, граф, корзину с плодами, которую вы должны поднести Помоне.
– Не забуду, будьте покойны, – заверил его восхищенный граф.
«Ну, теперь он не уедет, можно быть уверенным», – говорил про себя шевалье де Лоррен, выходя из комнаты.
Когда шевалье удалился, Рауль даже не пытался разубедить своего друга; он чувствовал, что все напрасно.
– Граф, – промолвил он печальным мелодичным голосом, – вы отдаетесь опасной страсти. Я вас знаю. Вы всегда впадаете в крайность, да и та, кого вы любите, тоже… Ну хорошо, предположим на минуту, что она полюбит вас…
– О, никогда! – воскликнул Гиш.
– Почему же никогда?
– Потому что это было бы ужасным несчастьем для нас обоих.
– Тогда, дорогой друг, вместо того, чтобы считать вас неосторожным, позвольте думать, что вы просто безумец.
– Почему?
– Вы уверены, что ничего не будете добиваться от той, кого вы любите?
– О да, вполне уверен!
– Если так, любите ее издали.
– Как издали?
– Да так. Не все ли равно, тут она или нет, если вы от нее ничего не добиваетесь? Ну, любите ее портрет или какую-нибудь вещь, данную на память.
– Рауль!
– Любите тень, мечту, химеру; любите любовь… А, вы отворачиваетесь?.. Но я умолкаю, идут ваши лакеи. В счастье ли, в несчастье вы всегда можете положиться на меня, де Гиш.
– О, я в этом уверен!
– Ну, вот и все, что я хотел вам сказать. Принарядитесь же хорошенько, де Гиш, будьте красавцем. Прощайте!
– Разве вы не будете на репетиции балета, виконт?
– Нет, мне надо сделать один визит. Ну, обнимите меня и прощайте.
Собрание было назначено в покоях короля.
Явились обе королевы, принцесса, несколько придворных дам и кавалеров. Все это общество в виде прелюдии к танцам занялось разговорами, как было принято в те времена.
Вопреки утверждению шевалье де Лоррена, ни одна из дам не была одета в праздничный костюм, но всех занимали богатые наряды, нарисованные разными художниками для балета полубогов. Так называли королей и королев, пантеоном которых был Фонтенбло.
Принц принес рисунок, на котором он был изображен в своей роли. Лицо его все еще было немного озабоченным. Он учтиво и почтительно приветствовал молодую королеву и свою мать. С супругой он раскланялся крайне небрежно и, отходя от нее, круто повернулся на каблуках. Этот поклон и эта холодность были замечены.
Господин де Гиш вознаградил принцессу за эту холодность взглядом, полным огня, и принцесса, надо сказать, вернула ему этот взгляд с лихвой. Все решили, что де Гиш никогда не был так красив; взгляд принцессы как бы озарил светом лицо сына маршала де Граммона. Невестка короля почувствовала, что гроза собирается над ее головой; она также ощущала, что в течение этого дня, в таком изобилии давшего материал для будущих событий, она была несправедлива, может быть, даже предала человека, который любил ее с такой страстью, с таким пылом.
Ей казалось, что наступил момент воздать должное бедняге, с кем так жестоко обошлись нынче утром. Сердце ее громко говорило в пользу де Гиша. Она искренне жалела графа, и это давало ему преимущество перед всеми другими. В ее сердце не оставалось больше места ни для мужа, ни для короля, ни для лорда Бекингэма – де Гиш в эту минуту царил безраздельно.
Правда, принц тоже был красив, но невозможно было и сравнивать его с графом. Каждая женщина скажет, что между красотою любовника и красотою мужа огромная разница.
Итак, после появления принца, после этого галантного сердечного приветствия, обращенного к молодой королеве и королеве-матери, после легкого свободного поклона принцессе, который отметили придворные, все, скажем мы, сложилось так, что преимущества были отданы любовнику перед супругом.
Принц был слишком знатной особой, чтобы замечать такие мелочи. Нет ничего столь действенного, как твердо усвоенная мысль о собственном превосходстве, чтобы доказать неполноценность человеку, уже имеющему о самом себе такое мнение.
Пришел король. Все пытались прочесть грядущие события во взгляде этого человека, который уже начинал владычествовать над миром.
В противоположность своему мрачному брату, Людовик весь сиял. Взглянув на рисунки, которые к нему протягивали со всех сторон, он похвалил один и забраковал другие, единственным своим словом создавая счастливцев или несчастных.
Вдруг краешком глаза посмотрев на принцессу, он подметил немой разговор между нею и графом.
Король закусил губу и подошел к королевам:
– Ваши величества, меня сейчас известили, что в Фонтенбло все приготовлено согласно моим распоряжениям.
По всей зале пробежал шепот удовольствия. Король прочел на всех лицах горячее желание получить приглашение на праздник.
– Я еду завтра, – прибавил он.
Воцарилось глубокое молчание.
– И прошу всех присутствующих сопровождать меня.
Радостная улыбка озарила все лица. Один только принц оставался по-прежнему в дурном настроении.
Один за другим к королю стали подходить вельможи, спешившие поблагодарить его величество за приглашение.
Подошел де Гиш.
– Ах, граф, – сказал ему король, – а я не заметил вас.
Граф поклонился. Принцесса побледнела.
Де Гиш собирался открыть рот, чтобы произнести благодарность.
– Граф, – остановил его король, – теперь как раз время озимых посевов. Я уверен, что ваши нормандские фермеры очень обрадовались бы вашему приезду к себе в поместье.
