Сквозь полуоткрытую портьеру он увидел невестку, стоявшую на коленях перед королевой-матерью. Насколько он мог рассмотреть, молодая женщина горько плакала.
Королевы не видели и не слышали его.
Он замер у дверей и стал подслушивать. Это печальное зрелище возбуждало его любопытство.
Молодая королева в слезах жаловалась:
– Да, король пренебрегает мною, король весь поглощен удовольствиями, в которых я не принимаю никакого участия.
– Терпение, терпение, дочь моя, – отвечала ей Анна Австрийская по-испански и по-испански же прибавила несколько слов, которых принц не понял.
Королева отвечала ей новыми жалобами, в которых принц разобрал только слово «baсos»[1], повторяемое с выражением досады и раздражения.
«Baсos, – подумал принц. – Это означает купание». И он старался соединить в одно целое обрывки услышанных им фраз.
Во всяком случае, легко было догадаться, что королева горько жалуется и что если Анна Австрийская не могла ее утешить, то изо всех сил пыталась сделать это.
Принц испугался, как бы его не застали врасплох, и кашлянул. Обе королевы обернулись. При виде принца молодая королева быстро встала и вытерла глаза.
Принц слишком хорошо знал придворный мир, чтобы задавать вопросы, и слишком хорошо усвоил правила приличия, чтобы хранить молчание, поэтому он учтиво приветствовал королев.
Королева-мать ласково улыбнулась ему.
– Что вам, сын мой? – спросила она.
– Мне?.. Да ничего… – пробормотал принц. – Я искал…
– Кого?
– Я искал принцессу.
– Принцесса отправилась купаться.
– А король? – спросил принц тоном, повергшим молодую королеву в трепет.
– И король, и весь двор уехали купаться, – отвечала Анна Австрийская.
– А вы что же, государыня? – сказал принц.
– О, я служу пугалом для всех, кто развлекается!
– Да и я, по-видимому, тоже, – проговорил принц.
Анна Австрийская сделала знак своей невестке, и та ушла, заливаясь слезами.
Принц нахмурил брови.
– Вот грустный дом, – сказал он. – Как вы находите, матушка?
– Да… нет же… нет… здесь каждый ищет развлечения.
– Вот это-то и огорчает тех, кому чужие развлечения не по вкусу.
– Как вы странно выражаетесь, милый Филипп!
– Право же, матушка, я говорю то, что думаю.
– Да в чем же дело?
– Спросите у моей невестки, которая сейчас вам рассказывала о своих горестях.
– О каких горестях?..
– Ну да, я ведь слышал. Случайно, но все слышал. Слышал, как она жаловалась на эти знаменитые купания принцессы.
– Ах, все это глупости!..
– Ну нет, плачут не всегда от глупости… Королева все произносила слово «baсos». Ведь это значит купание?
– Повторяю вам, сын мой, – сказала Анна Австрийская, – что ваша невестка мучается ребяческой ревностью.
– Если так, государыня, – отвечал принц, – то я смиренно сознаюсь в том же.
– Вы тоже терзаетесь ревностью из-за этих купаний?
– Еще бы! Король едет купаться с моей женой и не берет с собой королеву! Принцесса отправляется купаться с королем и даже не считает нужным предупредить меня об этом! И вы хотите, чтобы моя невестка была довольна! И вы хотите, чтобы я был спокоен?
– Но, милый Филипп, – остановила его Анна Австрийская, – вы говорите вздор. Вы заставили прогнать Бекингэма, из-за вас отправили в ссылку господина де Гиша. Уж не хотите ли вы теперь и короля выслать из Фонтенбло?
– О, мои притязания не идут так далеко, государыня, – произнес принц раздраженно. – Но сам я могу уехать отсюда и уеду.
– Из ревности к королю! К брату!
– Да, из ревности к королю, к брату! Да, ваше величество, из ревности!
– Знаете, принц, – воскликнула Анна Австрийская, притворяясь возмущенной и разгневанной, – я начинаю думать, что вы действительно сошли с ума и поклялись не давать мне покоя. Я ухожу, потому что решительно не знаю, что мне делать с вашими выдумками.
С этими словами она поднялась с места и вышла, оставив принца в бешеной ярости.
Минуту он стоял словно оглушенный. Придя в себя, он вернулся к конюшням, отыскал конюха и опять потребовал карету или лошадь. Получив в ответ, что ни лошади, ни кареты нет, он выхватил кнут из рук конюха и начал гонять несчастного по двору, не слушая его криков. Наконец, выбившись из сил, весь в поту, дрожа как в лихорадке, он прибежал к себе, переколотил фарфор, бросился на постель, как был, в сапогах со шпорами, и закричал:
– Помогите!
XVII. Купание
В Вальвене, под непроницаемым сводом ив, опускавших свои свежие зеленые ветви в голубые волны, стояла большая плоская барка с лесенками и длинными синими занавесками. Эта барка служила убежищем Дианам-купальщицам, которых подстерегали при выходе из воды двадцать пылких Актеонов, скакавших на конях вдоль берега.
Но и сама Диана, Диана стыдливая, одетая в длинную хламиду, едва ли была более целомудренна, более недоступна, чем принцесса, молодая и прекрасная, как богиня. Из-под охотничьей туники Дианы виднелись ее круглые белые колени; колчан со стрелами не мог скрыть смуглых плеч богини; стан принцессы был закутан в длинное покрывало, непроницаемое для самых нескромных и самых зорких глаз.
Когда она поднималась по лесенке, двадцать поэтов – а в ее присутствии все делались поэтами, – двадцать галопировавших на берегу поэтов остановили своих коней и в один голос воскликнули, что с тела принцессы в струи счастливой реки стекают не капли, а настоящие жемчужины.
Но король, гарцевавший в центре этой кавалькады, прервал их излияния и отъехал в сторону из боязни оскорбить скромность женщины и достоинство принцессы.
На некоторое время сцена опустела, на барке воцарилась тишина. По шуму шагов, игре складок, волнам, пробегавшим по занавесям, можно было угадать торопливую беготню прислужниц.
Король с улыбкой слушал болтовню придворных, но видно было, что внимание его поглощено другим.
В самом деле, едва только звякнули металлические кольца занавесок, давая знать, что богиня сейчас появится, как король быстро повернул лошадь и поскакал вдоль берега, давая сигнал всем, кого обязанности или удовольствие призывали к принцессе.
Пажи немедленно бросились к лошадям. Подъехали коляски, стоявшие в густой тени деревьев. Появилась целая толпа лакеев, носильщиков, служанок, судачивших в сторонке во время купания господ. В то время эта толпа была своего рода ходячею газетою.
Тут же стояли и окрестные крестьяне, стремившиеся увидеть короля и принцессу. В течение восьми или десяти минут эта беспорядочная толпа представляла в высшей степени живописное зрелище.
Король сошел с коня, и его примеру последовали все придворные. Он предложил руку принцессе, которая была в богатом, вышитом серебром костюме для верховой езды, прекрасно обрисовывавшем ее изящную фигуру. Влажные черные волосы обрамляли нежную белую шею. Радость и здоровье блистали в ее прекрасных глазах. Она освежилась и глубоко, взволнованно дышала под большим узорным зонтиком, который держал паж. Не могло быть ничего более нежного, изящного, поэтичного, чем эти две фигуры в розовой тени зонтика: король, белые зубы которого сверкали в беспрерывных улыбках, и принцесса, чьи черные глаза искрились, словно драгоценные камни в светящихся переливах шелка.
