тому мой учитель химии в восьмом классе, господин Дудкопус, которого мама на собрании случайно назвала господином Пустодудкой. С тех пор я запретил ей разговаривать с моими учителями. Вот только если мама сейчас не вспомнит фамилию, мне никак не отыскать эту женщину.
– А в какой больнице она работает?
– Хороший вопрос. В Больнице Святого Духа? В университетской клинике? Она рассказывала… – Мама задумчиво сдвинула брови. – Кажется, это что-то связанное с хирургией. Или с анестезией? Без понятия. Но собака у неё – тибетский терьер, это я запомнила.
«Ох уж эта мама».
– Надо будет подарить тебе на день рождения таблетки гинкго билоба, такие, как у бабушки, они улучшают память, – заметил я, а папа закашлялся от смеха и срочно побежал к холодильнику за пудингом с корицей.
Тем временем головная боль, которую на какой-то момент вытеснило удивительное открытие о синеволосой Ким, вернулась с новой силой. Мне казалось, что изнутри в голове бьют молотки. Эксперименты с Ангеликой и оливковым деревом, скорее всего, придётся отложить на другой день, но, наверное, нужно постараться вытащить из мамы ещё хоть какую-то информацию, прежде чем она совсем всё забудет.
– А что случилось с моими бабушкой и дедушкой со стороны отца? – попробовал я снова. – Ты мне наверняка уже рассказывала, но я ничего не помню.
– К сожалению, я их никогда не видела. – Мама снова смущённо почесала нос. – Наши с Юри отношения не дошли до знакомства с родителями, да и вообще непонятно, дошли бы когда-нибудь. В нашем случае это было очень непросто, его родители ведь жили в Англии. Когда я наконец нашла их адрес, чтобы сообщить, что у них скоро родится внук, их уже не было в живых.
– Они умерли сразу после смерти сына?
«Странное совпадение. А может, и не совпадение вовсе».
– Да, только представь себе. – Мама вздохнула. – Беда не приходит одна. Они играли в известном оркестре. Кажется, он назывался Британским камерным оркестром, но точно не помню. У меня осталась программка с их концерта, которую я тогда заказала. Она лежит в том самом конверте вместе с остальными вещами, там можешь посмотреть на их фотографии. Его мать была японкой, а отец – англичанином, она играла на виолончели, а он – на кларнете. Во время гастролей по Европе их автобус сорвался в пропасть на одном из горных серпантинов в Италии, в тот день там как раз случился оползень. Все пятнадцать музыкантов и дирижёр погибли.
– Об этом писали тогда во всех газетах, даже я прекрасно помню. – Папа поставил вазочки с пудингом на стол. – Такая трагедия!
Мама решительно встала:
– Я сейчас же найду для тебя этот конверт. Как я уже сказала, на многое не надейся, там лишь несколько наших с Юри фотографий, пара слов, которые он написал для меня на клочке бумаги, билет в кино, перчатка, которую он у меня как-то забыл, и вырезка из газеты со статьёй об аварии в Италии, в которой погибли его родители. Прости, но это всё.
– Может, они оставили после себя какое-нибудь наследство? – Я решил проверить теорию Матильды.
Мама пожала плечами:
– Музыканты в оркестре обычно не бог весть какие богачи. Но, честно говоря, я никогда особо не интересовалась. Сейчас мне кажется, что тогда надо было как следует всё разузнать. Может, после них осталась квартира или слитки золота, которые перешли в собственность государства, потому что никаких наследников якобы не было…
– Квинн получит наследство от нас, – сказал папа. – И от тёти Мице, если у неё что-то останется после курса экстрасенсов, который она сейчас проходит. Садись, Анна, а то пудинг растает. Квинн столько лет не интересовался своей биологической семьёй, что вполне потерпит ещё несколько минут, чтобы получить этот конверт.
– Это правда, – сказал я.
Мама снова плюхнулась на стул:
– О боже, как глупо с моей стороны. Может, у них остался антикварный хрусталь или английское серебро, которые ты, возможно, хотел бы получить.
– Или утерянные дневники Леонардо да Винчи. – Я вспомнил о версии Матильды и улыбнулся.
– А может, первое издание Оскара Уайльда. – Теперь и папе передалось мамино сожаление.
– Даже, например, воспоминания вроде детских альбомов Юри. Их наверняка просто выбросили на помойку, – сказала мама. – А теперь бесполезно предъявлять претензии, ведь срок давности давно истёк.
«Ах, вот оно что! Если это правда, тогда никто не должен был волноваться, что я что-нибудь у него отниму. Значит, предположение Матильды насчёт погони за наследством можно сбросить со счетов. Жаль, идея была отличная».
Папа протянул по вазочке каждому из нас.
– Откуда вдруг такой горячий интерес к биологическому отцу и его семье, Квинн? Из-за встречи с этим профессором Каспианом?
– Кассианом. Да, наверное… Я вот тут подумал… – Я на секунду запнулся, а потом продолжил, хотя понимал, как гадко это звучит: – Я вот тут подумал… А что особенного было в этом Юри Ватанабе?
– Что ты имеешь в виду? Он был очень умным, скорее, невероятно умным, а ещё чертовски обаятельным, – сказала мама, бросив на папу виноватый взгляд. – Прямо как ты, Квинн.
– Я имел в виду… Может, есть что-то, что я от него унаследовал? Кроме внешности. («Да, теперь это точно звучало гадко».)
– Аллергию на арахис, конечно! Это было первое, что он мне о себе рассказал. Аллергия на арахис у тебя от него. Больше ничего в голову не приходит. Он хотел стать хирургом. Кардиохирургом. Ты, случайно, не чувствуешь интерес к медицине?
Нет, ничего такого я не чувствовал. А аллергия на арахис, к сожалению, не давала ответов на мои вопросы. Не всем, кто не может есть арахис, чудятся лица в ветвях деревьев, и их не преследуют дедули в клетчатых шляпах и жуткие волки.
Я молча ковырял свой десерт и уговаривал себя не расстраиваться. Поиск в интернете Ивара Приобретателя тоже не принёс никаких стоящих результатов. Оказалось, в Швеции в седьмом веке, возможно, жил король с таким именем. В сагах и писаниях того времени ему отводится довольно незначительная, но очень непривлекательная роль. Он много воевал, убивал, а в конце утонул. Примерно тысячу триста пятьдесят лет тому назад. Возможно.
Непонятно, что именно Гектор имел в виду тогда, в цветочной лавке. Никакой связи с реальностью я, во всяком случае, не видел. Да и вообще ни в чём не было никакой связи с реальностью.
«Может, надо всё-таки плюнуть на головную боль и прямо сегодня выпить это зелье, чтобы найти наконец ответы на мои вопросы?»
Но после ужина у меня так кружилась голова, что я еле поднялся вверх по лестнице,
