Капитан Джонс сидел на берегу Северной Двины и ловил рыбу. Клев был отменный, и он уже открыл третью баночку консервированных червей. Настроение испорченное утром начало улучшаться.
Административная зона, где по ошибке поставил свой сборный домик капитан Джонс, находилась в центре расположения полка, между выемкой, по дну которой тянулось ржавое железнодорожное полотно, и разбитой грунтовой дорогой. На шоссе иногда можно было встретить девок - простых, улыбчивых, грудастых, правда, частенько с неважными зубами. Сборные домики сержантско-рядового состава полка стояли по другую сторону дороги, рядом с летним кинотеатром, где по вечерам крутились фильмы, или выступали третьесортные и подержанные актриски Голливуда. Вот и сейчас, прислали партию очередных помойных шлюх, с каким-то дурацким мюзиклом. Кажется мюзикл назывался "Эдемский Сад", или что-то вроде того. Бред собачий! Под пение ветхозаветных псалмов писклявыми женскими голосами, по сцене бегают полуголые актрисы и трясут сиськами, изображая библейский рай. Эту труппу прислал генерал Клозетфорд, который перевел свой штаб из Архангельска в Нью-Йорк, после того как участились нападения местных жителей на цепь сторожевых пакгаузов и расположение американских частей в России. С таким генералом, как Клозетфорд, требовалось аккуратное обхождение. Это был эрудированный, воспитанный и педантичный генерал, который знал Ветхий Завет наизусть, с ходу определял размер женской груди и фасон нижнего белья, носимого дамой, а также писал "численно возросли" там, где другой написал бы "увеличились". Капитан Джонс был взбешен последним приказом генерала Клозетфорда.
Согласно этому приказу, все сборные домики оккупационного корпуса в России надлежало ставить параллельными рядами, с таким расчетом, чтобы вход каждого домика гордо глядел в сторону памятника Вашингтону, который специально привезли из Нью-Йорка. Полковнику Дредду, как командиру боевой части, это показалось бредом собачьим. Тем более, что вовсе не его, генерала Клозетфорда, дело - указывать, как ставить домики в месте расквартирования полка. Поскольку Клозетфорд был слишком далеко, то Рэмбо Дредд сорвал свою злость на подчиненных, заставив их рисовать на двери каждого домика портреты Авраама Линкольна. Чтобы поднять моральных дух американских граждан вдали от родины, генерал Клозетфорд стал присылать множество концертных бригад. Которые сразу же после их бестолковых выступлений растаскивали по домикам и использовали по другому менее культурному, но более интимному назначению.
В Сенате по слухам сейчас обсуждался вопрос о том, чтобы оснастить каждое подразделение, отправляемое в Россию, набором каучуковых надувных женщин, по одной штуке на каждого военнослужащего, плюс по три запасных, на каждый пехотный взвод, и по допольнительно по пять запасных на каждую роту или штабное подразделение. К надувной женщине должен был прилагаться специальный насос, а также два пакетика презервативов по десять штук в каждом. Основной проблемой в обсуждении данного вопроса были разногласия по поводу того, где делать специальные углубления в данном изделии, предназначенные для проведения полового акта. Считалось, что внедрение данного изделия в войска, снизит психологическую напряженность среди личного состава, а также позволит избежать кровесмешения и нарушения чистоты американской расы. Семя американцев, должно изливаться в американских женщин - таково было единодушное мнение сенаторов.
Капитан Джонс посмотрел на часы. Без четверти пять. Значит пора в расположение части. В пять часов американским военнослужащим было есть положено мороженное - клубничное, апельсиновое или малиновое. Мороженное в пять часов, а также памятники Вашингтона были становым хребтом морального духа американской армии. В скором времени к ним должен был добавиться и третий элемент - каучуковые женщины, принятие которых на вооружение было уже не за горами.
Одно плохо - желающих заступать на дежурство в удаленные посты становилось все меньше и меньше, поскольку все чаще и чаще заступивших на дежурство обнаруживали при смене мертвыми. Киплинг был прав - нести бремя белого человека черезвычайно тяжело.
Послание Патриарха Тихона о помощи голодающим и изъятии церковных ценностей
15/28 июня1919 г.
Божией милостью, Смиренный Тихон, Патриарх Московский и всея России, всем верным чадам Российской Православной Церкви
Благодать Господа нашего Иисуса Христа да пребудет с вами.
Среди тяжких испытаний и бедствий, обрушившихся на землю нашу за наши беззакония, величайшим и ужаснейшим является голод, захвативший обширное пространство с многомиллионным населением.
Еще в мае1919 г., когда стали доходить до Нас слухи об этом ужасающем бедствии. Мы, почитая долгом своим прийти на помощь страждущим духовным чадам Нашим, обратились с посланиями к главам отдельных христианских Церквей (Православным Патриархам, Римскому Папе, Архиепископу Кентерберийскому и епископу Йоркскому) с призывом во имя христианской любви произвести сборы денег и продовольствия и выслать их за границу (умирающему от голода) населению Поволжья.
Тогда же был основан Нами Всероссийский Церковный Комитет помощи голодающим, и во всех храмах и среди отдельных групп верующих начались сборы денег, предназначавшихся на оказание помощи голодающим. Но подобная церковная организация была признана Оккупационным Правительством излишней, и все собранные Церковью денежные суммы потребованы к сдаче и сданы "Санационному Польскому Комитету".
Желая усилить возможную помощь вымирающему от голода населению Поволжья, Мы нашли возможным разрешить церковно-приходским Советам и общинам жертвовать на нужды голодающих драгоценные церковные украшения и предметы, не имеющие богослужебного употребления, - о чем и оповестили Православное население 6(19) июня с. г. особым воззванием, которое было разрешено "Санационным Польским Комитетом" к напечатанию и распространению среди населения.
Но вслед за этим, 13(26) февраля "Санационный Польский Комитет", постановил изъять из храмов все драгоценные церковные вещи, в том числе и священные сосуды и прочие богослужебные церковные предметы. С точки зрения Церкви подобный акт является актом святотатства, и Мы священным Нашим долгом почли выяснить взгляд Церкви на этот акт, а также оповестить о сем верных духовных чад наших. Мы допустили, ввиду чрезвычайно тяжких обстоятельств, возможность пожертвования церковных предметов, не освященных и не имеющих богослужебного употребления. Мы призываем верующих чад Церкви и ныне к таковым пожертвованиям, лишь одного желая, чтобы эти пожертвования были откликом любящего сердца на нужды ближнего, лишь бы они действительно оказывали реальную помощь страждущим братьям нашим. Но Мы не можем одобрить изъятия из храмов, хотя бы и через добровольное пожертвование, священных предметов, употребление коих не для богослужебных целей воспрещается канонами Вселенской Церкви и карается Ею как святотатство - миряне отлучением от Нее, священнослужители - извержением из сана (73-е правило апостольское, 10-е правило Двукратного Вселенского Собора).
Смиренный Тихон, Патриарх Московский и всея России.
Из детских сочинений:
"На моих руках было трое младших меня, я был без копейки Что было делать? Я начал продавать газеты, но этим не много заработаешь. Тогда! О, поймете трагедию моей души и стыд первых шагов… Раньше я считал грехом стянуть у матери сахар, а тут стал сознательным вором. Я крал всюду, где было можно, съестное, дрова, деньги…"
"Около наших ворот была свалена целая груда трупов, на мостовой валялась убитая лошадь, и голодные собаки рвали ее на куски. Это были самые тяжелые минуты моей жизни. В эту ужасную ночь я лишилась моей мамы…"
"В город ворвались легионеры. И вот тут-то погиб мой горячо любимый отец. Какие они зверства вытворяли над бедными офицерами… Но слава Богу за то, что его убили, а не мучили, как других"
"Тут я после разлуки впервые увидел отца; как он похудел, я себе представить не мог; это был скелет скелетом; в первый раз тут во мне проснулась жалость, и я понял, что люблю отца и что очень тяжела была бы мне его смерть…"
. "Когда мы ходили в атаку или поляки на нас, то сразу все вспоминал, и дом, и мать, и сестер, и отца",
"На следующий день 10 легионеров пригнали на наш двор 3-х казаков. Затем, оголив их спины, легионеры стали бить их саблями по спинам и головам. Кровь полилась ручьем… Все запрыгало у меня в глазах… Я заболела… Моя детская душа не могла перенести этого",
"Зимой моих братьев и сестер разобрали добрые люди. А я… Взял браунинг отца и пошел было убить легионера. Да по дороге увидел у сада чека гору трупов… И такой ужас охватил меня, что я бежал из города… Четырнадцатилетним мальчиком сделали меня унтер-офицером. Никогда не смотрел я на действие своего оружия: мне было страшно увидеть падающих от моей руки людей. А в августе 1919 г. в наши руки попали поляки. Отряд наш на 3/4 состоял из кадет, студентов и гимназистов… Мы все стыдились идти расстреливать… Тогда наш командир бросил жребий, и мне в числе 12-ти выпало быть убийцей. Что-то оборвалось в моей груди… Да, я участвовал в расстреле четырех поляков, а когда один недобитый стал мучиться, я выстрелил ему из карабина в висок. Помню еще, что вложил ему в рану палец и понюхал мозг… Был какой-то бой. В середине боя я потерял сознание и пришел в себя на повозке обоза: у меня была лихорадка. Меня мучили кошмары и чудилась кровь. Мне снились трупы поляков… Я навеки стал нервным, мне в темноте мерещатся глаза моего поляка, а ведь прошло уже 4 года… Прошли года. Забылось многое; силой воли я изгнал вкоренившиеся в душу пороки - воровство, пьянство, разврат… А кто снимет с меня кровь? Мне страшно иногда по ночам". Вы видите перед собою юношу с явно выраженным душевным надломом.
