Наиболее популярные версии гласят, что с 1935 г. для Черчилля Германия представляла большую угрозу, чем Советская Россия, и что Черчилль использовал антифашистскую и воинственную риторику в борьбе за власть. Этих версий, в частности, придерживается Э. Хьюз: «Весьма вероятно, что политическая амбиция была самым важным фактором, который привел к тому, что Черчилль превратился в одного из настойчивых противников Гитлера и предпринял попытку поднять Англию против нацизма… Его антагонизм в отношении Гитлера был порожден страхом, что Германия при нацистах может стать слишком мощной и бросить вызов английской гегемонии в Западной Европе. Этот антагонизм объяснялся убеждением Черчилля, что, поднимая Англию против Гитлера, он сможет опять завоевать какой-либо правительственный пост». Чемберлен вообще полагал, что воинственные речи У. Черчилля служат только одной цели — борьбе за власть. Американский публицист Ф. Нейльсон в свою очередь отмечал: «Без Гитлера и событий, которые стимулировали его действия, Черчилль никогда бы больше не вернулся к власти»610.
На практике позиция У. Черчилля отличалась от политики Чемберлена тем, что первый делал ставку на Германию, а второй на Россию. У. Черчилль считал войну неизбежной и, как и Чемберлен, предпочитал, чтобы эта война грянула на Востоке. Никаких мыслей о каких-либо равноправных, добропорядочных отношениях с Россией, тем более советской, у Черчилля не было и в помине. Только прагматизм, традиционные интересы Британской империи и своего класса любой ценой. Отношение Черчилля к России передают слова его сторонника Ллойд Джорджа: «Уже много месяцев мы занимаемся тем, что смотрим в зубы этому могучему коню, который достается нам в подарок»611. Именно на шее этого дармового коня, которого, не жалея сил, они же сами пытались удушить, Англия и Франция хотели выехать из того ада, который сами же создали в Версале.
Над Черчиллем довлел опыт Первой мировой войны. Черчилль и Ллойд Джордж в отличие от Чемберлена прочувствовали на себе и помнили всесокрушающую мощь германского вермахта. Они понимали, что Германия пред
ставляет для Англии гораздо большую угрозу, чем большевизм. Свежи были и воспоминания о том, как Россия пала в Первой мировой, поставив под угрозу поражения Западный фронт. Не зря Черчилль убеждал Майского: «Слабость России была бы фатальной для безопасности Британской империи. Нам нужна сильная Россия. Нам больше всего нужна сильная Россия»612. Именно исходя из этих соображений, У. Черчилль рассчитывал если не избежать войны, то начать ее, как можно раньше, что давало больше шансов на победы над Германией с минимальными потерями.
Война между Германией и Россией соответствовала основополагающим принципам политики У. Черчилля, говоря о которых Бродрик однажды заметил: «Черчилль пришел в палату общин для того, чтобы проповедовать империализм, но он не готов нести бремя расходов, налагаемых проведением империалистической политики… Это наследственное желание вести дешевую империалистическую политику»613. А. Вандам еще в 1912 г. назвал эту политику «утонченным деспотизмом Англии»614. Английский историкР.РодсДжеймсотмечал: «Империализм Черчилля носил по существу националистический характер. Империя была инструментом, который обеспечивал Британии мировые позиции, которых у нее в противном случае не было бы»615.
Пока же официальный Лондон и Париж были заняты… вооружением Гитлера. Директива последнего по операции «Грюн» гласила: «В период операции в интересах скорейшего повышения общего военно-экономического потенциала необходимо быстрое выявление и восстановление важных предприятий… По этой причине для нас имеет решающее значение обеспечить сохранность чешских заводов и промышленных сооружений, насколько это возможно в ходе военных операций»616. Однако восстанавливать предприятия не пришлось. Англия и Франция сдали Гитлеру не только все чешские заводы, но и фермы, дома, коммуникации и т. д. нетронутыми, выселяемые чехи не могли забрать даже свой скот и собранный урожай. Советский полпред в Париже по этому поводу сообщал: «Французский обыватель с бухгалтерской точностью, свойственной каждому рядовому французу, подсчитывает количество людей, территории, золота, естественных богатств, которые сейчас захватила Германия, и приходит в ужас. Нужно отметить совершенно исключительную по своему размаху и единодушию волну возмущения и ожесточения против немцев»617.
Захваченные в Чехословакии ресурсы и мощности позволили Гитлеру в дальнейшем вооружить и обеспечить 1,5 млн. армию. Наиболее весомым чешским подарком Германии, который сделали Англия и Франция, были заводы «Шкода». По словам У. Черчилля «чешские заводы «Шкода» представляли собой… военно-индустриальный комплекс, который произвел между сентябрем 1938 и сентябрем 1939 года почти столько же военной продукции, сколько вся военная промышленность Англии!»618. Главный обвинитель от Великобритании X. Шоукросс на Нюрнбергском процессе заявлял: «совершенно очевидно, что захват этих двух государств (Австрии и Чехословакии), их ресурсов, человеческих ресурсов и военного производства неизмеримо усилили позицию Германии…»619. Геббельс отмечал этот факт еще в марте 1941 г.: «Фюрер очень хвалит прилежание и изобретательный талант чехов. Завод Шкода сослужил в этой войне величайшую службу… Крупп, Рейн-металл и Шкода — наши три большие оружейные кузницы»620. Чешские танки участвовали в захвате самой Франции и Польши, а 22 июня 1941 г. границу СССР перешли 970 танков чешского производства, составлявших четверть всей танковой мощи вермахта.
Но это была лишь часть чешского наследства, доставшегося Германии от Мюнхена. Как отмечает И. Фест: «Англия и
Франция почти полностью лишились авторитета, на их слова отныне, казалось, больше никто не обращал внимания, и скоро другие державы, в особенности восточноевропейские, каждая на свой страх и риск, начали пытаться поладить с Гитлером»621.
Так, та же Чехия фактически стала союзником фашистской Германии. Чешские заводы исправно работали на вермахт: «строили бронетранспортеры и самоходки, тачали сапоги, патроны миллионами штук и снаряды сотнями тысяч производили»37. Аналогичная участь ожидала прибалтийские страны, выполнение «плана Гофмана» шло своим чередом. 7 марта в Москве получили сообщение о германо-эстонском соглашении, которое позволяло разместить немецкие войска недалеко от Ленинграда622.
23 марта 1939 г. под угрозой вторжения Германия в очередной раз восстановила историческую справедливость, заставив Литву вернуть ей порт Мемель (Клайпеда), отторгнутый Литвой у Германии под шум Рурского кризиса в январе 1923 г. В Мемеле уже в конце 1938 г. на выборах местные нацисты получили голоса 90 % избирателей. «Свершилось еще одно бескровное завоевание»623. Министр иностранных дел Литвы Ю. Урбшис попытался повлиять на Германию воспользовавшись коронацией нового папы Пия XII. Но, как пишет С. Кремлев: «Папа жалобы верного сына католической церкви воспринял холодно и поинтересовался одним — не ощущает ли его литовская паства угрозы с советского
Востока?»624 Правительства Англии и Франции не воспрепятствовали этому новому акту германской агрессии, хотя под Клайпедской конвенцией стояли их подписи38. 15 мая Великобритания признала возврат Мемеля к Германии.
В те же дни Германия навязала Румынии хозяйственный договор, который обеспечивал Рейх нефтью. Германия становилась хозяином ресурсов и промышленности Восточной Европы625. В апреле воодушевленная примером Гитлера и подбодренная попустительством английского правительства Италия захватила Албанию.
ПОСЛЕДНИЙ ПАКТ
Апокалипсическое настроение охватило нынче землю. Нас уже не оставляет ощущение близящегося рока.
В. Шубарт, 1939 г.626
Направление следующего удара возникло неожиданно, хотя пока ничто не предвещало грозы.
В первые годы своего существования в XX веке Польша вела захватнические войны против всех своих соседей — России, Германии, Литвы, Чехословакии. У. Ширер в полном соответствии с американской доктриной назвал этот период польской агрессии, принесшей гибель многих сотен тысяч людей, годами «возрождения» Польши. В результате своей агрессивной политики, а также благодаря активной помощи У Черчилля, Франции и США Польша превратилась в одну из «версальских миниимперий». «Из 31 миллиона населения, — по словам Гитлера в Польше, кроме поляков, насчитывалось, — 2,5 миллиона немцев, 4 миллиона евреев и 9 миллионов украинцев. В противоположность фанатически настроенной Варшаве весь остальной народ в целом апатичен и индифферентен»627. Польша оказалась не способна создать стабильное правительство или решить проблемы промышленности и сельского хозяйства628. И миниимперией правила диктатура полковников, наследников Пилсудского, являвшихся, по словам У. Ширера, «толпой заурядностей»629.
