Полет над «зеркалом» проходил в нежаркий день, но море все-таки парило, наш МИ-4 скакал по воздушным ямам, словно лодочка по крутым твердым волнам.
В иллюминаторах было видно сверкающее внизу рукотворное море, которое по мере приближения к верховьям напоминало уже не столько зеркало, сколько огромную серебристую секиру, рубанувшую по зеленой ткани земли. Неужто заерзает и вырвется из берегов?
Губернатор летел перед нами в полукилометре, показывая дорогу. Ищук прокричал каждому в ухо, что Владимир Александрович позвал всех на особую заимку, что там палатки не понадобятся — у него в укромном месте стоит небольшой прекрасный отель. Он был построен в свое время специально для охоты, ждали Брежнева, но генсек неожиданно помер.
— Там даже сейчас можно покататься на лыжах. Владимир Александрович мечтает заполучить президента. Там бы еще евроремонт сделать… фуникулер повесить…
И еще директор САРАЗа сообщил, что Маланин пригласил с собой дорогого гостя из Москвы, бывшего начальника строительства Ю.С.Г. Васильева. Только неизвестно, успел ли прихватить его — может быть, Васильев дождется всех в Вире, когда вертолеты вернутся «со стрелки». Эту бандитскую формулировку Ищук произнес, подмигивая Никонову.
Тот весело откликнулся, сидя с сигареткой возле бочки с керосином:
— Базара нет, он наш отец…
Если Маланин вызвонил старика из Мосаквы, то, верно, надеется склонить его на свою сторону в предстоящем суде. А я, глядя на смутную улыбку Туровского, подумал, что «гэсовцы» надеются, что Альберт Алексеевич поддержит именно их. Хотя до сих пор не могу понять, какой исход суда будет справедливым по сути. Или сегодня понятие о справедливости так же лукаво, как понятие о нравственности в известной трактовке Ленина — всё зависит от классовой точки зрения. Но сегодня какие такие классы? Группы, семьи, властные структуры.
— Там глухари-то есть? — кричал в ухо Ищуку Никонов. — Рябчики?
Тарас Федорович кивнул, продолжая глядеть с хищной улыбкой сома (со свисающим усом) в иллюминатор.
— Все-таки надо было Валеваху взять, — пробормотал Туровский. — Для противовеса Маланину.
— Разберемся, — отвечал огромный Никонов. — Валеваху мы и по телефону достанем.
— В прошлом году было много воды, — продолжал Туровский скрипучим своим, слышным даже в грохоте машины голосом. — Продали сверхплановую электроэнергию на торгах по десять копеек — свели концы с концами. Часть энергии поставляли ему, — Валерий Ильич кивнул в сторону Ищука. — Он громко говорит, а потреблять может не больше трети нашей мощности.
— Погоди… — услышал и ощерился Тарас Федорович. — Пущу два новых цеха…
— Это когда еще будет. Что мы имеем? — словно жаловался Туровский. — Ноль.
— «Что мы имеем с гуся»? — хмыкнул Ищук и долго смотрел за стекло, где кривилось угрюмое, в зеркальных разводах море. — Сколько осталось до критической отметки?
Туровский подтянул губы к носу.
— Если продолжать сбрасывать такими же темпами, у нас неделя. Через неделю пойдет поверху. Твоему-то заводу ничего не грозит. Ты далеко.
И начальники снова замолчали. Галина Ивановна, Татьяна Викторовна и Ульяна сидели в передней части салона, под лесенкой, ведущей к пилотам. Ульяна, закрыв глаза, жевала жвачку, старшие женщины слегка напуганно смотрели на Никонова, который все продолжал курить в вертолете.
— Ильич, а когда у тебя очередное собрание акционеров? — неожиданно спросил Ищук.
— А что? Хочешь добавить себе акций?
Тарас Федорович молча покрутил головой.
Никонов пристально смотрел на Ищука.
— Здесь все свои, — продолжал Ищук. — Скажу, наконец, прямо. Если ни до чего не договоримся, лечу в Москву и, поскольку москвичи все лихо подбирают, что можно и нельзя, готов предложить им все свои.
— Шутишь? — блеснул масляными глазами Валерий Ильич.
— По-моему, нам не до шуток. Тебе до шуток?! Мы знаем ситуацию, они — нет. Конечно, за бесценок не скину… но… — Он мигнул Туровскому. — Все равно ты меня не слушаешь. Если бы согласился в прошлом году, я бы уже один тоннель точно пробил. А сейчас… Если вода разрушит «маму», мой завод просто взорвется…
Ульяна услышала мужа, сделала плачущее выражение лица.
— Ну, па-апа!..
— Детка, сиди и молчи. Господа, вода, попадая на расплав, превращается в плазму — кислород и водород… химию проходили? — Он показал белые зубы. — А кислород и водород — бабах… и в радиусе на много километров очень светло!
— Перестань городить ахинею, — заскрипел Туровский. — Опять за свое. Ты сорок раз успеешь отключить энергию…
— И какая от этого радость? Все мои ванночки, мигом остынув, превратятся в огромные болванки. После этого дешевле построить завод на новом месте.
Сергей Васильевич, который внимательно, даже напряженно слушал новые излияния Ищука, положил тяжелую ладонь ему на плечо.
— Тарас, а давай я куплю у тебя бумажки?
— Ты?! — Ищук заиграл толстыми бровями. — Сергей Васильевич, дорогой, тебе-то зачем это надо? Попробуешь сыграть на повышение? Выше моей цены вряд ли тебе дадут. Рынок есть рынок. Там никого не уважают ни за опыт, ни за связи.
— Нет, я перепродавать не собираюсь. Возьму себе.
Валерий Ильич в недоумении воззрился на Никонова.
— Я думаю, ты уж не завинтишь цену выше той, что готовил для москвичей? — продолжал Сергей Васильевич.
— Правда, не базаришь? — удивился Ищук. — Продам… ну, с самым крохотным дисконтом… чтобы только вернуть инфляционную потраву… Я вижу, ты богатый.
— Нет. — Сергей Васильевич был очень серьезен. — Но я займу. Соберу. И мы… Валера, я… как бы заново породнимся.
— И я могу войти в долю, — кивнул Алексей Петрович. Он тоже всё слышал.
Начальники производств снова замолчали. Но я понимал: их отчаянные игры ничего не решают. Шаг скорее символический. Завтра акции ГЭС могут уже и ни копейки не стоить…
— Хорошо еще — радиостанции мира панику не подняли. Хотя могут… МЧС второй месяц гоняет народ по холмам… Эх, блин! — Никонов обернулся к Хрустову. Тот, казалось, дремал, но рыжие веки у него дергались. — Лёвка!.. Держи хвост пистолетом. Сейчас сядем. Эх, жаль — мы уже немолодые!.. — Никонов протянул руки и обнял Туровского и Хрустова, едва не ткнув тлеющей сигареткой Льву Николаевичу в бороду. — Прочти стихи, Алеша! Мы услышим!
Бойцов, как Будда, смотрел мимо него. Пожевав губами, он тоже закурил, тонкая сигаретка сладко завоняла. О чем думал сейчас этот человек?
— Ну, почему всё так весело начиналось, и так тяжело дается продолжение? — пробормотал он. — Сил вложили — куда уж больше… Как будто согрешили тогда все под завязку.
— Неправда! — не выдержал я, случайный свидетель. — Вы были безгрешны!
— Ой, тоже чудо с перьями!.. — услышала издалека Татьяна Викторовна и расхохоталась. — Помню, красное кашне намотает на шею и ходит, на нас смотрит, как гипнотизер… О-ой!..
Вертолет круто пошел вниз и в строну. Кажется, мы заходим на посадку… Что-то нас ждет. Какие еще разговоры, какие ссоры и какие неожиданные дружбы…
Один из пилотов спустился вниз из кабинки и сообщил, что не надо бы больше курить. Дымившие пассажиры-начальники (Никонов и Бойцов) потушили окурки о каблуки.
Тайга со сверкающими бело-лиловым огнем снежными шапками гор быстро приближались по левому борту. Зеркало моря сузилось и осталось позади. Не надо никаких биноклей — видно и без них: по лощинам, по распадкам вспухают, текут, подпрыгивая, ручьи… небо темнеет, хотя еще и полдень впереди… Наверное, все же громыхнет.
Наконец, внизу показалась широкая поляна на холме, окаймленная аккуратными елочками или кедрятами, у края сумеречного леса мерцают красными, жестяными, на манер черепичных, крышами два больших деревянных дома в два этажа, соединенных понизу крытым переходом. И стоят трое мужичков с ружьями, машут руками.
Вертолет приземлился, погнав серебристую пыльцу с одуванчиков. Здесь, на высоте, лето всегда царит позже.
— Ну что, господа, на выход? — скомандовал Тарас Федорович.
Встреча в горах
35
Пошатываясь после скачки в небесах, опираясь о стенки, все поднялись.
И едва гуськом сошли на зеленую землю, под сладковатый холодный ветерок, как и вторая лопоухая, подлиннее корпусом машина опустилась на расстоянии полусотни метров, пошумела, подрулила поближе. Кто же там?
Открылась дверца, остановили свое кружение длинные лопасти, и из зева вертолета, улыбаясь, вышел хозяин области Маланин. За его спиной маячил рослый парень в пятнистой форме десантника — видимо, охранник.
За два с половиной десятка лет, прошедших со времени перекрытия Зинтата, Владимир Александрович крепко раздался в теле, румянец на щеках стал еще более ярок — словно приклеены два красных листочка. Разве что огромные сверкающие очки скрадывают это цветение. И точно так же, как в ХХ веке, перед тем как сказать слово, Владимир Александрович поднимает палец и смотрит на него, привлекая внимание, выжидая паузу.
