Однако ночами, в снах, я действительно убивал Альму и ничего с этим поделать не мог. Было ли то моей виной? Я не мог запретить этим мыслям являться ко мне. Мне снилось, как я душу ее. Как бью дубинкой по голове. Как вонзаю в нее кухонный нож. Снилось, что я скачу на коне, на огненноглазом коне, и сбиваю Альму, и конь затаптывает ее до смерти. Конь был горяч и огромен, пар валил из его ноздрей, копыта его месили тело Альмы. Я рассекал топором ее череп, и брызги мозгов разлетались по ковру, а я вытирал ладони о мою рубашку. Я вбивал ей в рот, в самую глотку, комья бумаги, и улыбка ее становилась все шире, глаза гасли, а губы беззвучно произносили: «Спасибо, мистер Гейст».
– Жарища адская, – сказал Эрик.
– Это мой племянник? – крикнула из гостиной Альма. – Скажите ему, пусть зайдет.
Я отступил в сторону, пропуская его в дом, а затем ушел в свою комнату и плотно закрыл дверь. Лег на кровать, попробовал задремать, однако меня так трясло, что об этом и думать было нечего, да и голоса, долетавшие из гостиной, заснуть мне не позволяли. Я совсем уж было собрался встать и уйти, но тут Альма постучала в дверь и спросила, не буду ли я так добр, не разогрею ли обед?
Я поднялся и отправился исполнять мои обязанности, потом посидел за кухонным столом, притворяясь, будто решаю кроссворд.
– Что происходит?
Он стоял передо мной, худое тело его изгибалось, опираясь на дверной косяк.
– Она наверху, в ванной, – сообщил он. – Скоро спустится.
Я молчал.
– Ну хоть намекните, – попросил Эрик.
Я продолжал молчать, и он уселся напротив меня за стол.
– Эй, я просто пытаюсь завести разговор. Вы ведь разговорами тут занимаетесь, а? – Он откинулся на спинку стула, сцепил на затылке пальцы. – Так давайте попробуем вместе.
Молчание.
– Думали вы о том, что я вам сказал?
Я не ответил.
– Наверняка же думали, хоть немножко.
Я молчал.
– Не понимаю, с чего вы так разозлились.
– Я не разозлился.
– Ладно, я все равно на догадки не мастер.
Я продолжал молчать.
– Знаете, я правда думаю, что нам надо бы еще раз все обговорить.
– Нам нечего обговаривать.
– Конечно, есть.
Я не ответил.
– Вот и давайте поговорим, – сказал он.
– Я все рассказал полиции, – сообщил я.
На миг он побледнел. Затем улыбнулся:
– Да ну?
Я кивнул.
– И о чем вы им рассказали?
– Обо всем, что вы мне наговорили.
– А что я вам наговорил?
– Вы сами это знаете.
– Да нет, не знаю.
– Ну, значит, нам и разговаривать не о чем.
Он опять улыбнулся:
– Я не говорил вам, что врун из вас дерьмовый?
– Я не вру.
– Ладно, – согласился он. – Ну, тогда нам, наверное, стоит подождать и посмотреть, что будет.
– Полагаю, что так.
– Правильно полагаете. Может, вы и были в полиции, может, не были. И то хорошо, и это. Я к тому, что вы можете говорить им что угодно. Идея-то была ваша.
Я уставился на него.
– Ну да, – сказал он. – Вы же сами ко мне пришли. Правильно? Конечно, сами. Сами предложили мне сделку. Попросили отдать вам дом. Значит, если они заявятся ко мне с вопросами, я, понятное дело, скажу им всю правду. А правда в том, что я мою тетеньку люблю. Я думал, что и вы ее любите. Принимал это на веру. Но знаете что, приятель? Если они начнут расспрашивать, что да как было, мне придется передать им все ваши слова.
Я хоть и пытался подготовиться к такому обороту, почувствовал себя разбитым наголову:
– Какие еще слова?
– Да вы их много всяких наговорили.
– Например?
– Ну, вы и сами знаете.
– Нет, не знаю.
– А вы подумайте, – посоветовал он. – Глядишь, и вспомните.
Молчание.
– Полагаете, это заставит меня передумать?
– Не знаю, приятель. Может, и заставит. Зато знаю, что врун из вас дерьмовый. В общем, можете считать, что это я вам второй шанс даю.
Я промолчал.
– Дело ваше, – продолжал он. – Только не забывайте, если мне вдруг станет не по себе, так я могу и сам в полицию пойти, первым. Я не хочу, чтобы до этого дошло, но либо так, либо этак. А вот и барышня наша идет.
– Добрый вечер, – сказала Альма. Волосы ее были влажны. – Поедим?
– Еще как, – ответил Эрик. – Я проголодался.
– Он меня утомляет.
Альма, постанывая, прилегла на софу. Я стоял в холле, у двери, которую только что закрыл за Эриком. Уходя, он опять подмигнул мне, и голову мою все еще словно сводило судорогой.
Скажи ей.
Это будет так легко.
Говори.
На то и даны слова.
– Вы меня ослушались, – сказала Альма.
Я удивленно взглянул на нее.
– Ваши туфли.
Я опустил взгляд на свои мокасины. В последнее время им пришлось потрудиться, от чего они лучше не стали.
– Стыд и позор, мистер Гейст. Я дала вам деньги на совершенно определенную покупку. То была единственная моя предсмертная просьба. – Она улыбнулась. – Думали, я забуду?
– Нет.
– Тогда позвольте спросить, почему вы до сих пор одеты, как нищий бродяга?
– Я…
Скажи ей.
– Я все еще продолжаю искать подходящую пару.
– Ну так поторопитесь, а то я сочту вас неблагодарным. – Она неловко поерзала на софе. – Вам ведь скоро домой ехать.
О поездке я забыл напрочь.
– Это не обязательно, – сказал я. – Я все отменю.
– Глупости.
– Я не могу оставить вас одну.
– Очень даже можете.
Скажи ей.
– Да и не хочется мне туда ехать. На меня там только тоску нагонят.
– В небольших количествах angst приносит пользу душе.
– И кто за вами будет присматривать?
– В понедельник приедет доктор Карджилл.
– А до понедельника?
– Как я уже говорила, мне удавалось годами прекрасно обходиться без вас, – обойдусь и во время вашей отлучки.
Скажи же.
– А вдруг с вами что-то случится?
– Мистер Гейст. Ну что со мной может случиться?
Скажи сейчас.
– Все что угодно.
– То есть вы надеетесь оградить меня от конца света, так, что ли?
– Я…
– Или вы ожидаете всего лишь тайфуна?
– Послушайте, я не могу покидать вас… такой.
Она нахмурилась:
– Предпочитаю оставить эти слова без того ответа, какого они заслуживают.
– Нет, постойте. Давайте будем честными. Разве вы не этого от меня хотите? Честности? Так вот, если честно, я боюсь за вас.
– С чего вдруг?
– Вы нездоровы.
– Но вы же не считаете, будто в этом присутствует нечто новое.
– Ладно, не будем об этом. Я остаюсь.
– Мистер Гейст. Откуда вдруг такое упрямство?
– Я позвоню домой и скажу, что не приеду.
– Мистер Гейст…
– Вот сию же минуту и позвоню.
– Вы этого не сделаете, мистер Гейст…
– Сделаю.
– Мистер Гейст…
Мы продолжали препираться, я говорил тоном все более резким, пока наконец не выпалил, запинаясь, все, что услышал в баре от Эрика. Закончил я совсем уже задохнувшимся и стал ждать ее реакции – естественно, полной ужаса. Однако она сказала лишь:
– Ага.
– То есть?
– Я тронута вашей заботой, мистер Гейст. Я понимаю, что вам пришлось очень нелегко. Но не понимаю, однако, какое отношение имеет все это к вопросу о том, следует ли вам отменить вашу поездку домой. Если мой племянник и вправду способен на нечто подобное…
– Я же рассказал вам, что он говорил в баре.
– Вы меня не поняли. – Она улыбнулась. – В смысле нравственном он, может быть, и способен. Но в практическом слишком бестолков, чтобы довести такое дело до конца.
– Это не шутка.
– Вам не о чем беспокоиться, мистер Гейст. Я вооружена.
– Все очень серьезно.
– О, разумеется.
Чем сильнее я заводился, тем с меньшей, похоже, серьезностью она ко мне относилась. То обстоятельство, что мысли и чувства мои я оказался способным выражать лишь гневными вскриками, раздражало меня ужасно, и от этого гнев мой только усиливался.
– Ради бога…
– Предположим, вы правы. И как же вы предлагаете мне поступить?
– Обратитесь в полицию.
– Ах, мистер Гейст, будьте благоразумны.
– Это вы будьте благоразумны.
– Позвольте указать вам на тот факт, что если Эрик хочет мне навредить, в чем я сомневаюсь, то предпринимать что-либо сейчас, когда он открылся вам, было бы просто глупо. Я бы на его месте стиснула зубы и просто пожалела о том, что по ошибке выбрала соучастника, у которого, вопреки всем вероятиям, имеются принципы. – Она улыбнулась снова. – Один из величайших недостатков моего племянника состоит в том, что он видит в каждом себя самого.
Я не мог взять в толк, почему она так спокойна.
– Если вы не позвоните в полицию, я не уеду. Да и после звонка – не уверен.
– Тогда скажите мне, что я выиграю, послушавшись вас?
– И уж как бы там ни было, вы не можете помешать мне позвонить им.
