Руки Дамарис безвольно упали. Перед ней стоял какой-то незнакомец. Он равнодушно отвернулся от Дамарис и стал неторопливо подниматься по лестнице, по которой она только что скатилась вниз. Дамарис дико закричала, пытаясь предупредить его, но он не обратил на крик ни малейшего внимания. Он уходил от нее, погруженный в какие-то свои раздумья, отринувший все и отринутый всем, кроме увиденной им истинной красоты. Дамарис не осмелилась последовать за ним. Вместо этого она попробовала убежать. Но оказалось, что ноги перестали ей повиноваться. Они словно прилипли к полу, да и пола-то никакого не было, вместо него образовалась сырая трясина; сил не хватало, чтобы вытащить ноги и заставить их двигаться. Она посмотрела вниз: пол был наполовину полом и наполовину болотом, хлюпающей зеленью, островки которой на глазах росли, сливаясь друг с другом. Она взглянула вверх и увидела очертания стен и потолка, но виделись они почему-то словно в тумане и — что уж совсем невероятно! — на фоне открытого пространства, обширной пустой равнины, тянувшейся далеко вперед и на горизонте сливающейся с тяжелым огненным небом. Дом стал лишь бледным очертанием, вся его основательность исчезла, и в воздухе только слегка проступали нечеткие контуры. Даже в помраченном состоянии Дамарис поразило, что открывшаяся равнина откуда-то ей знакома. Прямо перед ней за входной дверью сверкала вода. Она кое-как вытащила ноги из трясины. Память силилась вспомнить название этого места. Она никогда его не видела, но все же знала — о, она отлично его знала, и крошечная фигурка, двигавшаяся в ее сторону издалека, все же была человеческой. Она попыталась всмотреться, но тут же ее отвлекли знакомые звуки. Дамарис взглянула вверх. Все тот же кошмар парил теперь высоко над ней. Контуры прежней реальности растаяли окончательно, осталось только болото и птеродактиль, описывающий зловещие круги в небе. Видимо, Дамарис впала в ступор. Страх не мог увеличиваться бесконечно. Она беспомощно стояла и только с дикой надеждой следила за приближающейся фигурой, все больше замечая в ней что-то знакомое.
Человек шел быстро: это был мужчина, завернувшийся в какой-то широкий плащ, лысый — нет, не лысый, а с выбритой на голове тонзурой. Подсознание подсказало — это средневековый священник, а в следующий миг она узнала его. Это был… это был Пьер Абеляр, по-прежнему обуреваемый философскими страстями. На ходу он пел песню, которую сам же и сочинил:
O quanta qualia sunt illa Sabbata.[38]
Под разгневанными небесами, в этой пустынной земле голос его звенел радостью. Дамарис бросилась ему навстречу и попыталась заговорить. Голос подвел ее; горло издавало только какие-то нелепые звуки. Огромная тень птеродактиля только на секунду накрыла и Дамарис и невероятного путника. Только на миг… но этого хватило для новой зловещей перемены. Лицо приближавшегося человека разительно изменилось. Теперь он был похож на омерзительный труп, тоже издававший звуки: он выкаркивал незнакомые и бессмысленные слова в ответ на ее собственное карканье. Individualiter, essentialiter, categoricum, differentia substantial[39] — кар, кар, кар. Он приближался к ней, а она пыталась убежать, и тут на них обоих снова пала черная тень. Дамарис взвизгнула, споткнулась, упала, и что-то схватило ее.
Она ощутила прикосновение к своему лицу, к руке, кто-то закутал ее во что-то и поднял. У нее не было сил открыть глаза. У нее не было сил думать. Она судорожно хватала ртом воздух и только слабо пыталась позвать Энтони, подвывая, словно заика: «Эн… Эн… Э… Э… Э…» Говорить не позволяла сильная дрожь, сотрясавшая все тело. Что-то могло спасти ее — что-то, если бы это что-то пришло. Она лежала, скорчившись, а громадные крылья все хлопали над ней, задевая по голове. «Э… Э… Э…» — продолжала стонать она. А когти, жуткие, ужасные когти сжимались у нее на шее. Запах наполнил все вокруг; каким-то образом он ассоциировался с Абеляром. Это был Абеляр, его крылья били ее по голове. Она лежала ничком на болотистой земле, но какая-то сила перевернула ее на спину. Она попыталась съежиться в совсем маленький комочек, но все было напрасно. Вокруг нее не было ничего, кроме отвратительной и мерзкой гнили, ничего, кроме волн дрожи, ритмично проходивших сквозь нее, как будто — где-то у нее внутри — скакала галопом лошадь. А потом она услышала свое имя.
Голос произнес слово «Дамарис» совсем обыденно, как произносил сотни раз. О, как ей хотелось услышать его еще раз! И она услышала. Только теперь ее имя произнесли повелительно, словно приказывая. Дамарис с поспешной покорностью открыла глаза. Ей приказали, и она повиновалась.
Возле нее стоял Энтони, а за ним сияло яркое небо, прекрасное летнее небо на закате! Энтони назвал ее по имени, и она наконец смогла произнести то слово, которым пыталась позвать на помощь. С превеликим трудом, но все же она выдохнула его и сразу почувствовала огромное облегчение. В небе опять мелькнула тень крыльев, но теперь глазам Дамарис явилось совсем другое крылатое создание и плавно опустилось на плечо Энтони. Там оно и осталось — с орлиным оперением, орлиным клювом, орлиными глазами! Энтони поднял руку, и орел с этакой величавой снисходительностью позволил приласкать себя. При этом огромная птица склонила голову набок и посмотрела на Дамарис удивительно осмысленным взглядом, полным любви и ласковой иронии. Она улыбнулась в ответ, да и как было не улыбнуться, если все ее измученное существо так и потянулось к Энтони и царственному созданию у него на плече. От них обоих исходило мощное чувство безопасности, и Дамарис раскрылась навстречу этому восхитительному ощущению, впустила его в себя. То, что раньше она если и замечала, но отвергала, не задумываясь, теперь окутывало Энтони почти зримым облаком, как будто его озарила горняя слава.
Дамарис очень хотелось, чтобы он взял ее на руки и прижал к себе, позволил ей еще больше почувствовать силу своей защиты, но теперь она была согласна ждать сколько угодно, повинуясь его воле. Она только едва заметно шевельнулась, обозначая свое согласие и желание, и тут же почувствовала, как дикая заброшенная равнина отступает. Энтони шагнул к ней, и когда она приподнялась навстречу ему, рука ее коснулась коврика у двери столовой, и она поняла, что лежит в своем доме. При первом движении Энтони существо, похожее на орла, слетело с его плеча, взмыло вверх и исчезло где-то под потолком.
Дамарис едва отметила это фантастическое видение; она во все глаза смотрела на Энтони, пытаясь осмыслить перемену, произошедшую в нем. В нем было что-то, заставившее ее содрогнуться едва ли не со страхом, но совсем не с тем страхом, который терзал ее недавно. В этом новом Энтони отчетливо проступали сила и разум, этот человек мог повелевать. Он подошел к ней, взял за руки и сказал:
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
