Хелене вбежала во двор замка, когда садовник только что спрыгнул на землю после неудачной попытки спасти детей. Подбежав к дому, она увидела три белокурых головки, маячившие в окне на втором этаже, видела языки пламени, поднимающиеся в угрожающей близости.
– Мама, мы горим! – крик Гайдера вывел Лину из оцепенения. Она вскинула голову – комната Силке будто осветилась изнутри. Сполохи огня, подбираясь все ближе, тенями плясали на стенах. Еще несколько минут – и все вспыхнет. С животным ревом, забыв себя, Лина бросилась в огонь.
– Стойте, стойте! – мажордом схватил ее за руку и насилу удержал.
«Тоже мне придумали, – мелькнуло в голове у Хелене, – садовая лестница, в таком домище. Ясно, что ее не хватит». Мгновенно оценив обстановку, Хелене сбросила шинель, чтобы было удобнее действовать, и вбежала в дом. Она понимала, что проникнуть в комнату, где находились дети, можно только через крышу. Там должна быть пожарная лестница. Но даже если лестницы нет, в конце концов, можно и так, с тем, что под руку попадется. Она же спортсменка, боевой командир, справится как-нибудь. На фронте и не такое бывало. Через чердак, который, по счастью, оказался открыт, Хелене взобралась на крышу флигеля.
– Смотрите, смотрите, сейчас все будет в порядке. Как же мы не догадались, – кричал мажордом Лине, – верно, надо с крыши. Там пожарная лестница.
– Кто же должен знать об этом? – упрекнула его фрау Гейдрих, но вытерев слезы, взглянула наверх – по крыше кто-то бежал, кто-то в военной форме. Кто это? «Может, кто-то из охранников все-таки остался в доме», – мелькнула у Лины догадка. Какой-то мальчик, видимо, совсем еще юный, худенький, хрупкий, не похож на здоровенных боровов Кранца, которые исчезли в самый трагический момент. Как же ему удастся справиться с этой задачей? Одному?
– Поднимайтесь на крышу, – приказала Лина садовнику и слугам, – коли сами не сообразили, надо помочь ему.
– Ей, – поправил мажордом, – в смысле, не ему, а ей помочь, – пояснил он, – это женщина, фрау.
– Женщина?! – удивленно переспросила Лина, – откуда вы знаете?
Мажордом пожал плечами:
– Мне кажется, это та самая женщина, которую я вчера вечером видел здесь на озере, – сообщил он, – она гуляла. Но я не уверен.
– Как это – гуляла? В имении? – Лина не верила собственным ушам, – и вы ничего мне не доложили? – возмутилась она, – вот к чему приводит разгильдяйство и плохая охрана.
– Я думал, это вы пригласили ее, фрау, – смущенно продолжил мажордом, – эта дама раньше частенько бывала у господина обергруппенфюрера.
– Что?! – Лина с изумлением уставилась на него. Но дальше расспрашивать было некогда.
Крыша нагрелась, внизу полыхал огонь. Всем телом Хелене чувствовала его жар. Споткнувшись, она чуть не скатилась с крыши, с трудом удержав равновесие. «Черт, что тут еще такое?» Ну, конечно, лестница. Та самая пожарная лестница, которая ей так нужна. Хелене попыталась поднять ее. Бесполезно – лестница примерзла к крыше. «У кого только хватило ума закинуть ее сюда и бросить!» Обдирая кожу на руках, Хелене все-таки оторвала лестницу и, подхватив ее, поспешила вперед. Ну вот и эта комната, там, внизу. Хелене опустила лестницу, закрепив ее. «Неужели она?» – Лина внимательно наблюдала за ней снизу. Да, теперь она ясно различала и военный летный мундир, и пышные светлые волосы спасительницы, и погоны на мундире. «Она.. Как она здесь оказалась? Она спасает моих детей. В это просто невозможно поверить…» Опустив с крыши пожарную лестницу, Хелене спустилась в комнату, где находились дети. Было жарко, просто нечем дышать.
– Фрау Райч! – вынырнув из клубов дыма Клаус, бледный от страха, с измазанным гарью лицом, бросается к ней, – мы здесь, фрау Райч!
– Клаус! – она обняла его, целуя горячее лицо, – не бойся. Сейчас надо подняться по лестнице на крышу. Ты слышишь меня? Давай, ты первый…
– Нет, первая Силке, – запротестовал Клаус, – она задыхается, – он подтолкнул сестру к летчице.
– Хорошо, – Хелене подхватила Силке и подняла ее на подоконник. Девочка испуганно моргала, кашляла, глаза ее покраснели от дыма и слез.
– Не бойся, Силке, – подбодрил сестренку Клаус. Повиснув на Хелене, Силке едва передвигала от страха ноги, стараясь попасть на ступеньку лестницы, и этим только мешала Хелене. Тогда она взяла девочку на руки и, держась одной рукой за нагревшиеся железные перекладины, осторожно подняла ее наверх. Здесь ее ждали какие-то люди. Наверное, их послала Лина – хотя бы это догадалась сделать.
– Вы имеете в виду фрау Хелене Райч? – сухо спросила Лина мажордома, – она бывала в замке?
– Да, – ответил тот, склонив голову, – господин обергруппенфюрер велел ее пускать в любое время.
– Прекрасно, – Лина криво усмехнулась. Она почувствовала, как острая сердечная боль пронзила ее существо. Однако тут же ее затмила радость. Она увидела, как при помощи Хелене Силке взбирается по лестнице на крышу, где ее ждут два лакея, поднявшиеся туда по приказанию хозяйки. Вот они приняли девочку на руки. Хелене снова спускается по лестнице. Теперь она выводит Гайдера. Последним взбирается Клаус. Закрыв лицо руками, Лина заплакала от счастья. Как на крыльях, она полетела навстречу своим деткам, которые бежали к ней через двор с радостным криком, здоровые, целые, живые. Немного испачкались, напугались, но это все ерунда. Все пройдет…
Наконец прибыли эсэсовцы. Послышались слова команд, забряцали затворы автоматов. Топот солдатских сапог и шум работающих моторов поглотили все звуки вокруг. Эсэсовцы бросились прочесывать сад в поисках злоумышленников, взорвавших бомбу. «Да за это время они могли не только уйти из Паненске Брецани, – подумала Лина со злой иронией, – но добраться до Лондона». Часть солдат принялась тушить пожар. Оберштурмбанфюрер Кранц подбежал к фрау Гейдрих.
– У вас все в порядке? – спросил он, поприветствовав ее, – мы задержались, – добавил, извиняясь, – моторы остыли за ночь, было невозможно завести.
– Зато здесь было жарко, – язвительно ответила Лина, – здесь бы и погрелись. Впрочем, – она презрительно махнула рукой, – могли бы и вовсе не приезжать. Толку от вас.. Я сообщу обо всем рейхсфюреру, обязательно. Сколько раз я предупреждала вас, – она демонстративно отвернулась от оберштурмбанфюрера. Ей не хотелось препираться с ним. Пусть получит выговор от Гиммлера, впредь будет расторопней. Ей сейчас не до него. Она не могла налюбоваться на своих детей, обнимала их, целовала, прижимала к груди.
– Пташки мои, чуть-чуть я вас не потеряла…
– А где фрау Райч? – спросил вдруг озабоченно Кранц, оглядываясь, – вы не видели ее, фрау? Она направилась в замок.
– Фрау Райч? – Лина поморщилась. Конечно, это была она. Вопрос эсэсовца только утвердил ее в догадке. Но правда, куда она пропала? Разве она не последовала за детьми?
– Та женщина, которая спасла вас, – обратилась Лина к детям, – она выбралась вместе с вами?
– Нет, мама, – ответил Клаус, – фрау Хелене осталась там, в доме.
«Фрау Хелене…» Лину как обухом по голове ударило.
– Откуда ты ее знаешь? – сердито спросила она Клауса.
– Я видел ее с папой, когда папа был жив, – ответил Клаус виновато. Он не понимал, почему мама сердится.
– Почему ты мне ничего не сказал? – набросилась она на него.
– Папа не велел говорить.
– Папа не велел…
– Послушайте, – прервал ее Кранц, – о чем вы говорите? Где фрау Райч? В доме? Ее здесь капитан ищет. По поручению самого рейхсмаршала, – он махнул рукой куда-то в сторону. Лина обернулась. От головной машины к ним подбежал молодой летчик.
– Капитан Хартман, фрау, – представился он, – где Хелене Райч?
Подняв Гайдера наверх, Хелене снова спрыгнула на горячий пол в комнату. Все? Никого больше не осталось? Вдруг сверху что-то упало, раздался треск. Хелене обернулась: горящая деревянная балка, застряв в окне, перегородила ей выход. Она оказалась внутри огненного котла. Огонь подступал со всех сторон. Разглядев дверь, ведущую в соседнюю комнату, Хелене бросилась к ней. Распахнула ее – там все уже пылало, занялась обшивка на стенах. Дышать становилось все тяжелее. Глаза слезились. Хелене закашлялась. Вдруг мелькнула, казалось бы, посторонняя мысль: «Что это за комната?» Что-то очень знакомое. С окном, выходящим на озеро. К окну уже не подойти, но сквозь пляшущие языки пламени она видит, видит все. Конечно, здесь была библиотека и второй кабинет Рейнхардта. Он любил его даже больше, чем тот, основной, официальный, в главной части здания. Потом Лина все здесь переместила, поселила сюда детей. При жизни Рейнхардта детские комнаты располагались в другом флигеле. Конечно, как она могла не узнать? По этим комнатам она бежала, счастливая, ему навстречу в тот ласковый, осенний день! Он ждал ее, стоя у этого стола, а потом, пройдя через боковой выход, они пошли к озеру… Нет, это не должно сгореть. Неужели все теперь останется только в ее памяти? Книги… Почему никто не спасает их? Она бросилась к стеллажам. Задыхаясь, схватила один том, другой… Он любил эти книги. Неужели все должно кануть в небытие? Вдруг между книг она увидела спрятанное фото. Дрожащей рукой взяла его. Уголки фотографии оплавились и загнулись. На фото она увидела себя – не в летной форме, не при орденах, а полуобнаженную, с растрепанными ветром волосами. Она прижала фотографию к сердцу. Огонь подступил совсем близко. Она уже чувствовала, какой горячей стала на ней одежда. Еще несколько мгновений – и мундир вспыхнет, она погибнет…Что ж, она всегда была готова к такому концу. Смерть в огне, в горящей машине – обычная участь летчиков. Спасения нет, бежать некуда – огонь сзади, огонь впереди, везде огонь. Пусть так. Она сама поразилась охватившему ее спокойствию. Хоть какая-то определенность. Мысли уже путаются в голове, она вот-вот потеряет сознание. Перед глазами мелькают красочные картины: мать, детство, игры с сестрой Эльзой, голодное детство в двадцатых. Летная школа, первые полеты. Гейдрих… Поворот на Холесовичи, искореженный бомбой «мерседес». Странно, она не видела разбитой машины, а теперь словно видит воочию. Наверное, это и к лучшему, что приходит смерть. Она оборвет страдания. Пусть будет страшно больно, когда вспыхнет живая кожа, но это недолго потерпеть – все быстро кончится. Неужели ей придется умереть здесь, в комнате, в которой они были счастливы вдвоем? Умереть, как и ему, от взрыва партизанской бомбы? Хелене покачнулась. Сознание ускользнуло от нее. Последнее, что она слышала, падая в огонь, странный крик, который она не узнала, уже не могла узнать:
