Конечно, этот редактор был тотчас же арестован военными властями, но его смелая статья уже пошла по рукам и произвела такое огромное впечатление, что правительство после некоторого колебания отменило осадное положение, хотя в то же время осилило военную охрану и сделало ее еще более строгой. Три члена Комитета общественного спасения были убиты на Трафальгарской площади. Что касается остальных, то большая часть вернулась к месту своих прежних собраний и там спокойно ожидала событий. В понедельник утром их арестовали, и они были бы немедленно расстреляны генералом, который являлся всего лишь военной машиной, если бы правительство не испугалось ответственности за убийство людей без всякого суда. Сначала их хотели судить специальной Комиссией судей, то есть группой людей, в чью обязанность входило бы признать их виновными. Но приступ горячки у правительства уже прошел, и заключенные были преданы суду присяжных. Здесь правительство ожидало новый удар: несмотря на то что судья потребовал от присяжных признать подсудимых виновными, они были оправданы, и присяжные дополнительно сделали заявление, в котором они осуждали действия военщины как «опрометчивые, неудачные и ненужные» по странной фразеологии того времени. Комитет общественного спасения возобновил свои заседания и с этого момента стал связующим центром для всех общественных сил, находящихся в оппозиции к парламенту. Правительство теперь уступало по всем пунктам и делало вид, что идет навстречу желаниям народа. Между тем оно готовило широкий заговор, чтобы осуществить coup d'etat (Переворот (франц.)) под руководством лидеров двух противоположных парламентских партий. Доброжелательно настроенная часть общества была в восторге от наступившего спокойствия и думала, что всякая опасность гражданской войны миновала. Победа народа была отпразднована на огромных митингах в парках, в память жертв гнусной бойни.
Но меры, принятые для облегчения положения рабочих, хотя и казались высшим классам разорительно революционными, в действительности были недостаточны, чтобы обеспечить людям пищу и сносное существование. Их пришлось дополнить негласными постановлениями, не опиравшимися на закон. Хотя правительство и парламент имели за собой суды, армию и «общественное мнение», Комитет общественного спасения становился в стране реальной силой, действительно представляя трудящиеся массы. Со времени оправдания его членов Комитет чрезвычайно улучшил свою работу. Его прежний состав не отличался административными способностями, но, за исключением немногих корыстолюбцев и предателей, это были честные, храбрые люди и многие из них даже талантливы в других областях. Но теперь, когда обстоятельства требовали немедленных действий, выдвинулись люди, способные поставить дело на ноги, и быстро разрослась новая сеть рабочих организаций, единственной целью которых было привести общественный корабль к коммунизму. А так как они, в сущности, приняли на себя руководство повседневной войной труда против капитала, они скоро стали рупором и представителями всего трудящегося класса в целом. Промышленники и буржуазия оказались бессильными перед таким положением. До тех пор пока их «комитет» — парламент — не наберется храбрости, чтобы снова начать гражданскую войну и стрелять направо и налево, они были принуждены уступать требованиям людей, которых они нанимали, и платить им все большую заработную плату за все меньший рабочий день. Но они имели одного союзника: быстро надвигавшееся крушение всей системы, основанной на мировом рынке и его снабжении. Это было так ясно для всех, что средние классы, временно осуждавшие правительство за жестокое избиение людей, круто повернули фронт и теперь призывали его взяться за дело и положить конец тирании социалистических лидеров.
Раздуваемый таким образом реакционный заговор вспыхнул, по-видимому, раньше, чем созрел. Но на этот раз народ и его вожди были предупреждены, и, прежде чем реакционеры могли развернуть активные действия, они предприняли шаги, которые считали необходимыми.
Либеральное правительство (очевидно, по тайному сговору) было свергнуто консерваторами, хотя последние были номинально в значительном меньшинстве. Представители народа в палате отлично понимали, что это означало, и, после попытки борьбы против этого маневра в палате общин, они заявили протест, покинули палату и явились все вместе в Комитет общественного спасения. Таким образом, гражданская война возобновилась с новой силой.
Ее первым актом был, однако, не просто вызов к бою. Новое торийское правительство, решив действовать, все же не смело возобновить осадное положение. Но оно послало отряд солдат и полицию арестовать Комитет общественного спасения в полном составе. Комитет не оказал сопротивления, хотя мог бы это сделать, так как имел теперь в своем распоряжении значительные отряды вооруженных людей, готовых к борьбе. Вместо этого решено было сперва испробовать оружие, которое Комитет считал более сильным, чем уличное сражение.
Члены Комитета спокойно отправились в тюрьму. Но остался боевой дух Комитета и созданная им организация. Она опиралась не на бюрократический центр с регистрацией входящих и исходящих бумаг, а на огромные народные массы, горячо сочувствовавшие движению и связанные с ним множеством мелких центров, получивших простые четкие инструкции. Эти-то инструкции начали теперь выполняться.
На следующее утро, когда главари реакции, посмеиваясь, думали о том впечатлении, которое произведет на публику отчет в газетах об их «удачном ходе», ни одна газета не вышла. И только к полудню небольшое число отдельных листков, размером с газету семнадцатого века, листков, набранных полицией, солдатами, предпринимателями и журналистами, было распространено на центральных улицах. Эти листки все жадно расхватывали и читали, но к тому времени важнейшая часть известий не была уже новостью, и никто не нуждался в сообщении, что началась всеобщая забастовка! Поезда стали, телеграф бездействовал, мясо, рыба, зелень, привезенные на рынок, лежали нераспакованными и гнили. Тысячи семей среднего класса, чья очередная трапеза находилась в полной зависимости от рабочих, прилагали невероятные усилия, чтобы как-нибудь удовлетворить потребности дня. И среди тех из них, кто был способен отбросить страх перед грядущим, замечалось даже некоторое веселье по поводу неожиданного «пикника». Это было точно предчувствие будущего, когда всякая работа должна была стать приятной.
Так прошел первый день, и к вечеру правительство совсем растерялось. Оно знало только одно средство для подавления всякого народного движения — грубую силу. Но против кого оно могло бы двинуть армию и полицию? На улицах не показывались вооруженные отряды, служебные помещения Объединения союзов были превращены, по крайней мере с виду, в места оказания помощи безработным. При таких обстоятельствах правительство не решалось арестовывать находившихся там людей, тем более что в этот вечер многие даже очень почтенные горожане приходили сюда за помощью и вместе с супом смиренно глотали благотворительность революционеров.
Итак, правительство расставляло там и сям солдат и полицию и держалось в эту ночь вполне пассивно, ожидая наутро от мятежников, как теперь называли забастовщиков, какого-нибудь «манифеста», который дал бы повод к тем или иным действиям. Оно было разочаровано. Большинство газет отказалось в это утро от борьбы, и только одна очень ярая реакционная газета «Дейли телеграф»{42} попробовала стать в гордую позу и в красноречивых словах поносила мятежников за их безумие и неблагодарность; ведь они вырывают последнее изо рта их общей матери — английской нации в пользу кучки жадных и подкупленных агитаторов и обманутых ими глупцов! С другой стороны, социалистические газеты (из которых только три, представлявшие несколько различные направления, издавались в Лондоне) появились перегруженными до отказа самым разнообразным материалом. Их расхватывали самые широкие слои населения, ожидая, как и правительство, найти в них «манифест». Но там не было ни одного слова, касавшегося великих событий. Казалось, редакторы откопали в своих ящиках статьи, которые были бы уместны лет сорок тому назад как «просветительный материал». Большинство их представляло собой великолепное и общепонятное изложение доктрины и практики социализма, изложение, свободное от торопливости, злословия и резких слов. С этих страниц как бы повеяло свежестью майского дня среди забот и угроз переживаемого момента. Люди знающие понимали, что этот ход в игре означал вызов и объявление непримиримой вражды к тогдашним правителям. Хотя это было единственной целью выпуска «мятежниками» этих статей, все же они сыграли свою роль и как статьи «просветительные». В то же время «просвещение» иного рода оказывало сильное влияние на граждан и, надо думать, немного проясняло им голову.
